Героем нашего сегодняшнего рассказа является выдающийся деятель еврейского движения, талантливый писатель, гуманист и публицист Владимир (Зеев) Жаботинский (1880— 1940). Всю свою жизнь борясь (не только пером, но иногда также с оружием в руках) за права еврейского народа, он, в отличие от многих украинских (и не только украинских) патриотов, хорошо понимал также трагические судьбы других угнетенных народов, в частности, украинского, и активно защищал эти права публично. Стоит напомнить, что во времена Российской империи Жаботинский написал несколько блестящих острых статей в защиту прав украинского народа и украинского языка. Он хорошо понимал также, что вопрос национальностей является для России кардинальным вопросом ее будущего, важнее «всех других политических или даже социальных проблем. Ведь всему бытию каждого государства предопределено вращаться, словно вокруг оси, вокруг проблемы национальностей» (как это видим сегодня и в Украине).
Накануне Первой мировой войны публичным оппонентом Жаботинского был, среди прочих, известный Петр Струве — политический деятель России, один из основателей и руководителей партии кадетов («Народная свобода»). В довоенной и предреволюционной имперской России Струве (кстати, немец по происхождению) последовательно пропагандировал тезис «единой русской нации», патетически защищал «уже свершившееся», по его мнению, «слияние» русских, украинцев и белорусов в одну нацию, а также выступал против национальных движений неславянских народов Российской империи. В своих статьях Жаботинский обоснованно и остро полемизировал со Струве, защищая так называемый «украинский вопрос». За этой полемикой следила тогда вся Россия; в нее включились также известные тогдашние украинские публицисты и историки.
Почему мы обратились сегодня к таким давним временам — к полемике, которая велась в России в начале прошлого века, почти 100 лет назад? А потому, что результат того ожесточенного поединка Жаботинского и Струве в Украине не выяснен до сих пор. А среди известных и влиятельных современных украинских политиков, даже тех, кто заседает в Верховной Раде, Кабинете Министров или пишет книги, можно найти множество открытых последователей Струве — сторонников «единой русской нации» на территории Украины (не говоря уже о современных последователях Струве в России). И поэтому глубокие мысли и острые доказательства Жаботинского являются до сегодняшнего дня весьма актуальными. (Как-то так получается, что чем важнее та или иная общественная проблема в Украине, тем больше веков уходит на ее окончательное решение).
Ниже даем отрывки из известной статьи Владимира Жаботинского «О языках и другое», которая впервые была напечатана в 1911 году в газете «Одесские новости», а вскоре была перепечатана многими другими изданиями Российской империи. Выходила она и за границей. Надеемся, что и читатель «Дня» отдаст должное автору — человеку, который, постоянно отстаивая права своего народа (это было делом всей жизни Жаботинского), защищал также другие угнетенные народы Российской империи, в частности, украинцев (и это при том, что на территории Украины еврейско-украинские отношения никогда не были, мягко говоря, идеальными).
Жаботинский был всегда убежден, что от позиции, которую займет многомиллионный украинский народ, полностью зависит «не только судьба украинцев, но и русских. Ведь в том случае, если украинцы согласятся окончательно обрусеть, Россия пойдет одним путем, если же нет — она будет вынуждена идти другим путем». Когда Жаботинский писал об этом, он опирался на данные общей переписи 1897 года в России. Тогда выяснилось, что «всемогущие» русские составляли всего 43% населения империи. Причина же распространения влияния великороссов на территориях других народов России состоит, по мнению Жаботинского, в «извечном насилии и бесправии», которые во все времена практиковало правительство Российской империи. Но так или иначе, рано или поздно Россия окажется перед дилеммой — или она пойдет путем национальной децентрализации или, как пишет Жаботинский, «в ней не будет места ни одной основе демократии, начиная от всеобщего избирательного права» (в качестве примера вспомните последние выборы в России, на которые постеснялись приехать даже наблюдатели).
Жаботинский хорошо понимал и то, что «если бы украинцы отныне и навсегда признали самих себя частью русской («общерусской») нации, тогда Струве и его соратники были бы правы относительно «слияния» двух славянских народов в одну нацию. Потому что существует общий закон: если то иное население ли считает себя частью большей нации, то его язык никогда не поднимется выше звания «местного говора», какой бы значительной ни была разница между этим «говором» и господствующим языком». Такому народу не остается ничего иного, как двигаться навстречу обрусению, признать свой язык «местным говором» и утопить его в «глубоких тихих колдобинах сельского быта». Интеллигенты же украинского народа будут разговаривать, читать и думать на «общерусском языке», и вся культурная жизнь такого народа будет развиваться на этом же языке.
Русская же культура будет обогащаться соками украинских талантов, о чем внешний мир ничего и не будет знать — вся слава будет записана в актив русского языка и русской культуры. «И только иногда, — пишет Владимир Жаботинский, — какие-то скрупулезные ученые, может, вспомнят, что язык, созданный гением великороссов, поглотил «вместе со всеми потрохами» различную другую мелюзгу, включая какое-то там украинское племя с его крестьянским говором».
Однако далеко не все в империи зависит от России, от ее апологетов, историков, ученых. «И если кто-то желает знать, на самом ли деле есть на свете отдельный национальный украинский язык, — пишет Жаботинский, — то пусть ищет ответы не в филологии, а в политическом или национальном сознании самого населения». Потому что если то или иное население считает себя отдельной нацией, оно неудержимо стремится к созданию новой и полноценной культуры на своем языке — даже в тех случаях, когда этот язык очень мало отличается от речи господствующей нации.
Жаботинский опровергает весьма распространенное (и сегодня) доказательство «окончательного обрусения», которое опирается на то, что Киев, Одесса, Екатеринослав (Днепропетровск) и другие большие города Украины разговаривают почти исключительно на русском. Из этого делается вывод, что такие города уже никогда и не заговорят на «малороссийском». Но Владимир Жаботинский, эрудит и знаток свыше десяти языков, хорошо знает, что это неправда: «Еще 60 лет назад (середина ХIХ века) как вся Прага, так и почти весь Будапешт разговаривали исключительно по-немецки (потому что входили в состав Австро- Венгерской империи). Тогдашним людям — венграм, чехам, словакам и др. казалась бессмысленной и дикой даже мысль о том, что на этих «прекрасных мостовых» когда- нибудь будет господствовать «мужицкий» язык. Сейчас же не только Будапешт разговаривает на мадьярском, но и Прага говорит по-чешски. И не только на мостовых, но и в судах, театрах, университетах и техникумах. «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними!» (Неужели в ХХI веке не заговорит по-украински Киев?)
Жаботинский также поднимает тему известных русскоязычных писателей-украинцев: «Когда хотят доказать, что русская культура является продуктом тройного взаимодействия (русских, украинцев, белорусов), а не только одних великороссов, то на сцену вытягивают Гоголя, Короленко и других. Вот, мол, малороссы, которые участвовали в создании «общерусской литературы» (теперь в России даже об этом вспоминают очень редко!). Но разве, скажите, немецкая культура стала немецко-еврейской благодаря Гейне? Ведь общий характер любой культуры не меняется, если жизнь случайно засылает к ней культуру другой крови, пусть даже гениальную. Поэтому десять Гоголей не преобразят русскую культуру в «общерусскую» — она всегда останется русской, то есть великорусской. А вместе с ней украинская народность, преодолевая огромные трудности, должна создавать свою литературу на своем языке!»
В подтверждение своих мыслей Жаботинский цитирует Грушевского: «Покончив с политической самостоятельностью Украины, правительство (царское) на этом не остановилось: оно решило стереть и уничтожить все проявления ее национальной жизни, все особенности украинского национального типа. Потому что, как известно, начиная от Петра I, для украинских изданий введена цензура, целью которой было довести их до языкового однообразия с изданиями великорусскими. Русифицируют украинскую школу, вводят великорусское произношение в службе Божьей. Каждое проявление украинского патриотизма преследуют и подавляют».
Жаботинский пишет: «Когда с середины ХIХ века оживилось украинское движение, немедленно сверху началась ревностная борьба против «хохломании» и «сепаратизма» (здесь речь идет о «печально известных» циркулярах!) А об украинской школе и говорить не приходится! Как же удивляться тому, что Киев стал русскоязычным — сколько добросовестных урядников в нем поработало (начиная с ХVII века). И то же самое было во всей России, среди других народов! Так, в Литве с 1863 года были запрещены польские спектакли, польские газеты и даже польские вывески, а литовцам запретили печатать на литовском языке что-либо, даже молитвенники — везде благодаря стараниям ненасытных урядников!» И в результате Струве имел возможность хвалиться тем, что и Тифлис (Тбилиси) стал городом русской культуры!» Говоря о своем уважении и любви к русской культуре, автор подчеркивает: «Но зачем фальсифицировать историю и уверять мир, что как будто все обошлось без кулака урядника, без «высочайших указов»?
Между тем, общеизвестно, что самое лучше в мировой культуре — ее разнообразие. Каждая историческая нация внесла в нее свой особенный своеобразный вклад, и именно в этом состоит главное богатство человеческой цивилизации. Жаботинский приводит пример Норвегии: «Если бы маленький (тогда — двухмиллионный) народ Норвегии послушался бы советов какого-то своего «Струве» и вместо того, чтобы прилагать усилия для создания собственной культуры, записался бы «к немцам», в мире не было бы того «Божьего букета», который называется норвежской литературой».
Заканчивая свою статью, Жаботинский снова обращается к Украине и украинцам: «Считают ли себя малороссы членами единой русской нации? Считает ли украинец, что русская литература является также его литературой? Верит ли он в то, что русское величие охватывает также украинцев? Именно здесь кроется суть проблемы — все дело состоит в сознании людей. Именно здесь скрывается критерий, по которому отличают национальный язык от диалектов и говоров. Других критериев нет, потому что с точки зрения филологии нельзя определить никакой разницы между «языком» и «диалектом». И если население Украины видит себя отдельной нацией, то оно будет безудержно стремиться к созданию новой и полноценной культуры на своем родном языке, даже если этот язык очень мало отличается от речи господствующей (когда- то!) нации!»
Той господствующей нации, которая в прошлом поглотила Украину — вместе с ее писателями, книгами, печатниками, актерами, певцами, учеными, крестьянами, военными! Но и сегодня, уже в ХХI веке, некоторые деятели России продолжают считать нашу страну и украинцев временно отторгнутой частью «великой и неделимой». Читая «истинно патриотические» русские издания (издаваемые как в России, так и в Украине), не знаешь, чего там больше — общего невежества, фантастического незнания истории, ненависти к демократии или колонизаторского хамства? Скорее всего, первенство занимают имперское тщеславие и вседозволенность на чужой территории. Когда уже эти «соседи» перестанут напоминать того известного Чеширского кота, который вроде бы пошел куда-то прочь, но оскал его усмешки все еще остается с нами?
