На украинца античное имя «Эней» действует как kick-стартер на исправный двигатель — украинец заводится и мгновенно выдает: «Еней був парубок моторний і хлопець хоть куди козак».
Вряд ли сегодня в мире найдется еще народ, для которого этот герой, сын богини Венеры и троянца Анхиза, был бы настолько своим, родным. Хотя так же вряд ли украинцы в массе своей отождествляют своего Анхизенко с Энеем великого Вергилия.
История мировой литературы знает много примеров бурлескно-травестийного «укоренения» Вергилиевской «Aeneis» на национальной почве. «Якраз «травестії» «Енеїди» Верґілія були найбільш популярними серед численних травестій часів бароко» (Д. Чижевский).
Травестия как особый жанр пародии появляется в XVII— XVIII веках и означает разработку «высокой» темы в «низких» языке и стиле. А «выше» Вергилия не стоило в то время искать. Даже Гомер, которого наследовал Вергилий, исчезает на несколько веков (включая эпоху возрождения античности!) в тени славного последователя. Поэтому не удивительно, что именно на Вергилиевском шедевре оттачивали свое барокковое (итал. barocco — «прихотливый», «причудливый») мастерство европейские литераторы. Наиболее громкую славу имел француз П. Скаррон, чья поэма «Virgil travesti» («Вергилий наизнанку», 1649— 1652) стала классикой жанра.
Среди прочих шел за классиком А. Блюмауэр; его немецкую «Энеиду» (просветительскую сатиру на церковную религиозность) прочитали россияне Н. Осипов и А. Котельницкий. Придерживаясь травестийного плана австрийца, они еще раз «вывернули» Вергилия, на этот раз на московский манер: «Энейда, вывороченная наизнанку Н. Осиповым, части 3-4 (1794); А. Котельницким, часть 6 (1806)». Как отмечают маститые филологи Московского госуниверситета (http://shadow.philol.msu.ru/rus/ kaf/tlit/sem/cont/iroicomi.html), «травестированная Осиповым «Энеида» оказала влияние на украинского писателя И. Котляревского, опубликовавшего в 1798 г. в Петербурге «Энеиду на малороссийский язык перелицованную». Поэма Котляревского получила признание как еще один яркий образец травестии на славянской почве». (Необходимое уточнение: издание 1798 года было осуществлено без ведома автора. На титульной странице — надпись: «Энеида на малороссийский язык перелицованная И. Котляревским. С дозволения Санкт-Петербургской цензуры. Иждивением М. Парпуры. В Санкт-Петербурге 1798 года». Издание, подготовленное самим автором, вышло в 1809 году и называлось «Вергилиева Энеида на малороссийский язык переложенная И. Котляревским. Санкт- Петербург. В медицинской типографии, 1809 года».)
Сказать «оказала влияние» будет так же мало, как и поставить нашу «Энеиду» в один ряд с другими образцами травестии (следом за Осиповым — «ЕЩЕ ОДИН яркий образец»).
Иван Котляревский не травестировал Вергилиевскую «Aeneis», как это делали Скаррон, Блюмауэр или Осипов. Основоположник классической украинской литературы просто «переложил» русскую «Энейду» на родной автору язык. «З перших же рядків поеми Котляревського виясняється, — отмечает М. Зеров, — що це твір не цілком оригінальний, що його замисел, композиція і навіть художні засоби запозичено з чужомовного зразка (…). Досить поверхового розгляду, щоб установити велику залежність української «Енеїди» Котляревського од російської — Осіпова та Котельніцького (…) Всі головні епізоди Верґілієвої поеми [Котляревський] переказує за Осіповською поемою: нема ні одної Верґілієвої риси, яку б він вніс у своє оповідання незалежно од російської «Енеїди». (…) І не тільки характеристики, не тільки гумористичні коментарі з приводу тих чи інших епізодів, але й окремі вирази, порівняння, влучні афоризми, кмітливі спостереження, веселі «словоизвития», макаронічні промови — багато дечого, що ставиться на кошт стилістичного хисту Котляревського, часто-густо показується звичайним собі перекладом з Осіпова», произведение которого, по мнению все того же Зерова, хотя и «не першорядної ваги літературної, але популярний і жвавий, широко закроєний і не зле, як на свій час, виконаний».
Но вот странно: Осипов — яркий образец и даже, как выяснилось, для Котляревского — образец травестии, ушел, вместе с травестийной поэмой как таковой, в небытие специализированных учебников и перечней раритетных изданий, украинский же последователь яркого русского автора и сегодня «живее всех живых». А образцовая «Энейда» — если ее кто-то вспомнит — воспринимается теперь как пародия на «Энеиду»:
Эней был удалой детина
И самой хватской молодец.
Разве не смахивает это на разработку «высокой» украинской темы в «низких» речи и стиле?
«В русской литературе, как это было прежде в других европейских литературах, травестийная поэма уходит на периферию литературных жанров, оставшись исторической формой с ограниченным временем литературного бытования» (снова филологи МГУ), вместо этого в литературе украинской травестийная поэма Котляревского выведена из-под власти времени. И не каким-то маргинальный ценителем причудливой (барокковой) украинской старины, а самим основоположником новой украинской литературы!
«Будеш, батьку, панувати,
Поки живуть люди;
Поки сонце з неба сяє,
Тебе не забудуть!»
За два века своего существования «Энеида» пережила весь спектр критического к себе отношения: от Шевченковского «На вічну пам’ять Котляревському» до Шевченковского же «сміховина на московський кшталт»; от Костомаровского «язык его, правильный, блестящий, народный в величайшей степени, останется самым лучшим памятником» до Кулишевских обвинений в ренегатстве («українське слово він перековерзує (…); самая мысль написать пародию на языке своего народа показывает отсутствие уважения к этому языку»); от Зеровских упреков в подстрочнике иноязычного образца до Шевчуковского «структура «Енеїди» І. Котляревського грандіозна, вельми вишукана і складна, а система підтекстів і понадтекстів вражаюча».
Когда по случаю сотой годовщины смерти классика Максим Рыльский советовал: «Не слід перебільшувати ваги автора «Енеїди»(…), не слід наліплювати йому невластивий ярличок сміливого радикала, мало навіть не революціонера», хочется верить, что таким способом украинский советский поэт стремился уберечь Котляревского для будущего украинской литературы, «яка в наші сонячні дні так прекрасно розквітає (напомню, речь идет о 1938 годе — Е.З. ) серед інших літератур». Поэтому сегодня не следует умалять вес автора «Энеиды» — тем, кто сейчас «взвешивает» составляющие процесса сотворения украинской национальной идеи.
Абсолютно прав академик Николай Жулинский, когда пишет, сравнивая Петрарку и Котляревского: «Энеида» — «осторожное, но сознательное, целенаправленное, «завернутое» в античный сюжет, «изъятие» украинской культуры из имперского, идеологически регламентированного «строя», из той регламентированной русским языком и государственной церковью «всероссийского единства» и имперской культурной модели. (…) Во времена национального раздора, тотального притеснения национального достоинства, запрещения украинского слова, отчуждения значительной части национальной элиты от собственного народа с особой силой чувствовалась необходимость появления такого героя, который бы мог внушить надежду, окрылить общественные настроения, взбодрить национальный дух, выразить государственное мышление». Так же «ради пробуждения национального самосознания и воспитания чувства единства итальянцев на основании возрождения республиканских идеалов и исторической памяти о могущественном Риме» писал Петрарка свою грандиозную героическую поэму «Африка»; он считал ее новейшей «Aeneis» (даже писал по латыни и надеялся получить лавровый венок в награду). Но поэма «не стала, — пишет М. Жулинский, — итальянским национальным эпосом, хотя образцом для нее Петрарка избрал «Энеиду» Вергилия». А вот «Вергилиева «Энеида» на малороссийский язык переложенная» — стала (не для итальянцев, понятное дело). Хотя образцом для нее Котляревский избрал Осиповскую вульгарно-бурлескную «Энейду». Чудеса, да и только!
Не меньше Котляревского удивляет и Вергилий. Ведь его шедевр не вкладывается в классическую модель создания героического эпоса, в которой порабощенный или пришедший в упадок (по различным причинам) народ находит себе утешение в воспоминаниях о славном прошлом. Согласно этой модели, Гетманщина времен Котляревского, Италия времен Петрарки, даже Эллада времен Гомера закономерно порождают своих гениев. Но Рим времен принципата? Мировое государство, «единый Космополис населенной земли», Вечный город — разве требует он утешения сомнительного свойства, которое в далеком прошлом находят сейчас униженные и оскорбленные?
Если римское virtu измерять только военной доблестью, то нет, не требует. Но римляне были доблестны не только на поле брани; не меньшее рвение они проявляли и на поприщах культуры. Покорив Элладу силой оружия, они не только нашли в себе мужество подчиниться эллинскому духовному гению, но и бросить ему вызов. «Униженный» Гомером и «оскорбленный» им римлянин Вергилий пошел в контратаку, утверждая в плоскости героической поэзии духовные доблести римского народа квиритов. На других направлениях наступали другие представители римской культурной когорты. Это наступление оказалось настолько мощным, что веком позже уже эллин Плутарх бросается в контратаку со своими «Сравнительными жизнеописаниями». Как следствие этого грандиозного «агона» между двумя народами греко-римской древности мы и имеем величественную эллинистично-римскую культуру, являющуюся фундаментом культуры европейской.
Ощущение собственного римского достоинства вывело Вергилия на прю с эллинским великаном Гомером. Гонимый ощущением достоинства своего народа — а «Котляревський був першим полоненим української народньої культури» (Е. Сверстюк) — создатель «Энеиды» стал против русского великана и устоять перед «этой неумолимой лавиной, которая катилась с севера к Черному морю и укрывала все, носившее русское имя, одинаковым ледяным саваном рабства» (А. Герцен).
Больше всего против северной снежной лавины и против ее ледяного савана помогает юмор — живой, искрометный, горячий, даже с красным перцем. Однако «приперченый» стиль Котляревского не имеет ничего общего с «кабацкой речью» (упрек Кулиша). До тех пор, пока в нем хранится имманентно присущее автору «Энеиды» чувство собственного достоинства и достоинства своего народа. «У вiдстоюваннi нацiональної гідності, культурної незалежності й гордості Іван Котляревський завжди послідовний» (Е. Сверстюк). Это как фирменное ироничное отношение англичан к самим себе, как спартанское умение невозмутимо воспринимать насмешки над собой («спокойно переносить насмешки считалось одним из главных достоинств спартанца» — Плутарх).
Забудешь о достоинстве — и будешь иметь «котляревщину», что «брудносiрою тинню приставала до високого імені поета; усяка лакейська бездарність, грубо наслідуючи «Енеїду», по суті, пародіювала її народний гумор, простоту зводила на примітивне варнякання «під малороса» (…) — смішити українською мовою в ролі недорікуватого паяца, який розважає навіть не короля, а просто юрбу міщан». Кроме слабоумного бормотания ХIХ века, Евгений Сверстюк вспоминает и украинско-советских О. Вишню, журнал «Перец», Тарапуньку и другую юмористическую писанину века двадцатого, «национальный характер» которых «сторонні люди ототожнюють з малокультурнiстю й замшілим примітивізмом» (сегодня эстафету котляревщины подхватили, например, «Кролики» и Сердючка).
Забудешь о достоинстве — и котляревщина будет задевать тебя. Ты будешь пикетировать концертные залы, где выступает Сердючка (а она/он будет сетовать на националистические нападки). Будешь возмущаться, вместо того, чтобы игнорировать ее/его. По спартанскому примеру.
Как все же ошибался М. Зеров, когда писал: «взагалі все, що в Верґілієвій «Енеїді» є специфічно римського, становить її римську душу — її патріотична ідея, археологічні екскурси, її генеалогічні догадки — все це у Котляревського жадного відгуку не знаходить»!
Честь и достоинство, патриотизм и национализм — вот что прежде всего определяет произведения Вергилия и Котляревского и роднит их и их авторов. Факторы моральные, духовные, нетленные. Не потому ли «в живых» до сегодняшнего дня остались только два Энея — классический Вергилия и украинский Котляревского?
…«Моя тут воля,
І кілько оком скинеш поля,
Скрізь геть настрою городів».
«Его цель (…) состоит в возрождении бывшей славы славянской Трои — Киева, разрушенной духовно-религиозной столицы христианства, в восстановлении потерянной родины» (М. Жулинский).
