Чем обозначены 1946—1947 годы в жизни десятков миллионов украинцев? Радостью от победы над фашистской Германией, которую ставит в качестве главного пропагандистского козыря путинская Россия? Почему же тогда среди массы голодающих, которые накрыли западноукраинские земли, видим вчерашних авторов победы, особенно калек, с еще свежим блеском медалей? Практически невозможно установить точное число прибывших на Западную Украину. Добирались они сюда с невероятными трудностями. Это не сотни тысяч, а миллионы. Какое-то представление об этой ситуации дает одна короткая информация, которую подготовил своему партийному главе заведующий сельскохозяйственного отдела ЦК КП(б)У Варшавский: «Летом 1946 года поток сельского населения указанных областей (Восток, Юг, центр Украины, прилегающие области России. — Авт.) не уменьшился. В июне органами транспортной милиции УССР было снято только с товарных поездов 62400 человек. А за две последующие декады июля 97633 человек». Это лишь фиксация событий за 1,5 месяца, данные одного ведомства. А существовали и другие пути, которые вели к бандеровскому краю. Нынешний и следующий годы — печальный юбилей — 70-летие трагического события.
Историки, исследователи темы Голодомора, когда анализируют преступную политику большевистской власти, в своей оценке отмечают: Украина пережила три голодомора: 1921—1923, 1932—1933, 1946—1947. Три голодомора за 25 лет коммуно-кагебистского режима — это зловещий прецедент в мировой истории, плановый Геноцид украинского народа.
Только когда дело касается событий 1946—1947 годов, здесь единодушия нет. Что же это было: перебои с продуктами питания, голод, голодомор? Выяснить это очень необходимо, поскольку для некоторых две последние даты воспринимаются однозначно, другие, называя послевоенные годы голодом, объясняют это значительно меньшим количеством жертв, последствиями голода. В последнее время появилось еще одно определение: 1946—1947 годы — массовый голод в Украине. Казалось бы, оно примиряет позиции обоих оппонентов. Однако относительно массовости — противоречит реалиям. Ведь западные границы тогдашней УССР — это и нынешние наши границы. Ни голодомора, ни массового голода на Западной Украине не было. Западные области стали спасительным кругом для голодающих. Следовательно, голодомор или массовый голод этих двух лет следует рассматривать в территориально-политических рамках и очерчивать тематически: «Массовый голод (Голодомор) 1946—1947 годов в Украине в пределах госграницы до сентября 1939 года». Один из авторитетных авторов даже проводит метеорологически «территориальную» параллель: мол, в центре, на востоке, юге Украины важной составляющей голода была засуха, а вот на Западной Украине ее не было. Похоже, большевики уже и погодой в пределах СССР до 1939 года управляли? Только почему они так снисходительно отнеслись к бандеровскому краю? Не организовали и здесь голодный послевоенный мор.
Обратимся к компетентным источникам. БТС (Большой толковый словарь современного украинского языка) определяет: «Голод — отсутствие или острая нехватка хлеба и других продуктов питания по определенным причинам в населенном пункте, районе, стране и так далее. Голодомор — искусственный голод, организованный в огромных масштабах преступной властью против населения собственной страны. Некоторые исследователи, историки все-таки тяготеют к термину «голод». Разумеется, определенные объективные составляющие голода присутствовали: послевоенное состояние, разруха, погодные условия. Но коммунистический режим волевыми преступными мероприятиями стал ухудшать эту ситуацию: ножницы цен на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, непомерные налоги, принудительный заем, а на Западной Украине еще и раскулачивание, репрессии, выселение в Сибирь, принудительная коллективизация с конфискацией земли, средств для ведения индивидуального хозяйства, переселение из хуторов, почти дармовой непосильный труд в колхозах, бесправие простого хлебороба, «человека без паспорта». Украинское зерно вывозилось заграничным «братьям». Это и есть голодомор. Уже в 1947 году в некоторых западных украинских селах и местные жители стали чувствовать угрозу голода. Например: в селе Повурск Маневицкого района две голодавшие женщины осмелились ограбить своего богатого односельчанина, колхозного активиста. Суд определил наказание по одному году исправительных работ. Вместе с этим наступлением на мирное население новая оккупационная власть вела ожесточенную и коварную вооруженную борьбу против его защитников — УПА.
Некоторым сейчас покажется странным, почему в этот беспокойный край, который только что повторно и надолго «осчастливили освободители», невзирая на их угрозы — «здесь за каждым кустом на восточных, на москалей поджидает бандеровец с автоматом», сюда бесконечными волнами цунами накатывались голодающие. Запугивание это основывалось на другом: красная власть боялась правды о колхозах, которую несли голодающие, правды о жизни без колхозов, которую видели голодающие. Ехали, невзирая на невероятные трудности дальнего пути, — на вагонах товарных поездов, на переходных площадках, на подножках вагонов, невзирая на облавы транспортной милиции, которая снимала с поездов. Ехали назад вопреки страшной опасности, которая подстерегала на подъездах к станциям, — там дежурили «крючники» — банды грабителей, которые крюками на древке или веревке стягивали мешки с продовольствием. А крюк мог вцепиться не только в мешок, но и в тело.
Их гнала угроза голодной смерти, потому что еще достаточно свежими были ее ужас от черных дней Голодомора 1932—1933 годов. Среди них было немало тех, кто пережил тот ад, хотел спастись сам, спасти свою семью. Они хорошо знали цену большевистской пропаганды и реальные действия красной власти: там, где она — голод, разруха, бесправие, гнет собственного народа. Разве после войны не было возможности облегчить положение своих граждан у тогдашней власти? Были. Но сотни тысяч тонн отобранного у них хлеба нужно было торжественно передать как бескорыстный подарок братьям из социалистического лагеря за их поддержку СССР.
На Волыни, да и, думаю, на всей Западной Украине, не было в селах ни одного двора, куда бы по несколько раз не наведывались пришельцы из чужих областей и среди многочисленных писем мне нет ни одного, где бы вспоминалось, что просящих в каком-то жилище встречали черствые люди. Это тем более трогательно, что население Западной Украины не шиковало ни при власти панства Польши, ни тем более при немецкой оккупации. Однако ни одни, ни вторые оккупанты не убивали хозяйственную инициативу крестьянина, не отбирали результаты его нелегкого труда. С 1939-го до начала войны первые советы просто не успели разграбить село, не успели вытравить в душах западенцев чувство милосердия, сочувствия к чужому горю.
Поэтому нигде и не встречали просящие отказа. Они везли сюда для обмена на хлеб, зерно, продовольствие всевозможные домашние вещи, товар. Василий Конищук из Маневицкого района на Волыни написал, что один из голодающих привез для обмена даже... жерновой камень весом 32,5 килограмма, который сохранился до сих пор. Но в большинстве люди давали нуждающимся кто больше, кто меньше зерна, фасоли, хлеба, картофеля. Много рассказов о том, как люди, которые приходили и видели, что хозяин толчет вареный в шкуре картофель для свиней, хватали его и ели. Есть письма о том, что приезжие матери с детьми оставляли маленьких, когда те заболевали, а сами шли попрошайничать. Хозяева ухаживали за ними, выхаживали, мамы возвращались и забирали детей уже здоровыми, были искренне благодарны.
Каждое письмо — это отдельная судьба человека или семьи. Особенным теплом проникнуты рассказы тех, кто приехал на запад спасаться, встретил хороших людей и прижился здесь, пустил крепкие корни и благодарен своим спасителям. Вот лишь два письма. Светлана Ромащук из с. Хорлупы Киверцевского района на Волыни, родилась на Харьковщине. Рассказывает о невероятных ужасах голода, от которого чудом убежали. Попали в семью Танюков под Луцком. «Баба Хима и дед Андрей были на удивление добрыми людьми. Был у них хлеб, молоко и к хлебу. Бабка кормила нас, приговаривая: «Никуда я вас не отпущу, пока не откормлю». И никакой платы не требовала за это. А нас ведь было трое: мама и двое детей...». Потом семья переехала в соседний район. Мать стала работать учительницей. Сначала жили на квартире у хорошего человека, вдовы. Потом сельский совет нашел квартиру, семья обзавелась хозяйством и приросла к Волыни. «Люблю Волынь, — пишет Светлана. — Здесь я выросла, выучилась, здесь похоронены мои родные. Мне кажется, что я здесь и родилась. Вечно о доброте Волыни буду помнить».
А письмо Федора Шульги с Полтавщины еще больше волнует. Федор Романович пережил там ужасный Голодомор 1932—1933 годов. Полсела вымерло, умерли его родне. В 1946 году на Волынь поехал его брат. Написал, что здесь голода нет, пригласил в гости. Федор поехал. Увидел Волынь, поехал домой. Еще раз приехал. А потом в последний раз наведался на родную землю, там женился и с молодой женой приехал на Волынь. Здесь у него родилось трое сыновей. Двое стали врачами, один художником. Теперь в семье девятеро медиков, трое стали кандидатами наук. Собственно, каждое воспоминание — это трогательный рассказ о судьбе одного человека или семьях, а в целом — о нелегкой ситуации в стране, которую спасали простые люди.
Не могу здесь не вспомнить еще одного человека, которым гордится Волынь. Это Григорий Гуртовой, заслуженный работник культуры Украины, известный краевед, автор нескольких книг по истории Волыни, основатель и основатель прекрасного и богатого краеведческого музея в поселке Торчин. Родом из казацкого края — Запорожской области. Во время Голодного Мора 1932—1933 годов треть села Корнеевка, где он родился, вымерла. Чудом удалось спастись парню. А во время войны был вывезен в Германию, где провел три ужасных года, пережил еще и концлагерный голодомор. С тяжелой формой туберкулеза вернулся домой, где опять свирепствовал уже новый, послевоенный Голодомор.
С последней надеждой приехал на Волынь. Здесь ему встретились хорошие сердечные люди. Искреннее отношение, лучшее питание, работа в районной редакции, которая ему пришлась по душе, сделала свое. Он душой прирос к Волыни, поэтому благодарил ее людей тем, что честно, профессионально, самоотверженно отдался краеведческой, общественной работе. Мы нередко общались, Григорий Александрович написал к моей первой книжке-повести о Голодоморе послесловие. Еще при жизни, незадолго до того, как покинуть этот мир, выдвинул идею — построить памятник христианскому милосердию Волыни, которая спасала голодающих. Такой памятник изготовили во Львове. Это бронзовые — девочка и мальчик из голодающих регионов и их спаситель — искренность, доброта волынян в лице Ангела. На последнюю фигуру как раз не хватает денег. Ежегодно в день Голодомора к месту, где планируется установить эту скульптурную композицию, возлагают венки, цветы. Но камень, на котором отмечено, что здесь будет памятник, вскоре мхом обрастет. Правда, последние решения двух профильных комиссий областного совета дают надежду на то, что памятник будет установлен в нынешнем году.
