«Гений — богач страшный, перед которым ничто весь мир и
все сокровища». Если вдуматься, эти гоголевские слова написаны будто бы
о нем самом. Духовное богатство всего созданного Николаем Васильевичем
далеко не в полной мере осознано его читателями во всем мире и сейчас.
Кому не известен Гоголь — гений художественного слова,
великий мастер сатиры, чей испепеляющий смех потряс николаевскую Россию?
Но сам Гоголь (особенно в последние 10 лет жизни) считал себя прежде всего
не писателем, а проповедником, святая цель которого — научить людей видеть
свое высокое предназначение и выполнять его. Опыт истории тут неоценим.
Поэтому он и придавал особое значение своей публицистике, создав ряд блестящих
статей по истории человечества («О средних веках», «О преподавании всеобщей
истории», «О движении народов в конце V века») и истории Украины («О малороссийских
песнях» и «Взгляд на составление Малороссии»).
Вершиной же художественного искусства Гоголя-историка стала
жемчужина мировой литературы — повесть «Тарас Бульба», где, как отмечали
еще первые ее читатели, трудно и невозможно отделить автора — чародея слова
и автора — прекрасного знатока прошлого Украины (кстати, уже юношей Гоголь
был хорошо знаком с такими историческими источниками, как казацкие летописи,
«История о козаках запорожских» Мышецкого, «Описание Украины» Боплана и
«История Русов»).
Чему же должна, по Гоголю, научить история? Не поддаваться
«страшной, потрясающей тине мелочей», не быть «существователями» (его слово!),
которые «задавили корою своей земности, ничтожного самодовольствия высокое
назначение человека» (из письма 18-летнего юноши Николая нежинскому гимназическому
товарищу; так же смотрел он на роль человека в мире вплоть до конца жизни).
Задача истории, верил Николай Васильевич, не в стройном
изложении огромного количества фактов, а в верной передаче «духа народа»,
«духа прошлых веков». Это необходимо для того, чтобы показать людям (и
самому себе): была эпоха в минувшем украинского народа, когда поражали
своей силой и мощью вольные, непокорные характеры, такие, как Тарас Бульба
и его сын Остап — по контрасту с убогими, омертвевшими душами дня сегодняшнего.
Гоголь искал в истории время живых душ, время, которое так жаждал увидеть
в современности.
Тяга к истории были привита гениальному украинцу еще с
детства в семье. Гоголь прекрасно знал свою родословную и гордился ею.
Он ценил в предках — особенно в прадеде, казацком полковнике Остапе Гоголе,
те же качества, которыми наделил позднее Бульбу: верную службу Отчизне,
отвагу, честь, преданность высоким идеалам. Со стороны матери род Гоголя
включал таких образованных и бесстрашных сыновей казачества, как полковник
Танский и «бунчуковый товарищ» Лизогуб. Бесспорно, великий писатель помнил
о том, чей он потомок и к чему это обязывает.
Помимо художественных творений (а это не только «Тарас
Бульба», вспомним и «Ночь перед рождеством», где запорожцы прямо и открыто
излагают свои «обиды» самой Екатерине II), Гоголь ощущал острую потребность
написать цельную историю Украины. Еще в конце 1833 года 24-летний писатель
сообщает о своем намерении написать историю Украины «в шести малых или
четырех больших томах». 9 ноября 1833 г. Николай Васильевич пишет своему
другу, выдающемуся украинскому историку и этнографу М.Максимовичу: «Теперь
я принялся за историю нашей единственной, бедной Украины. Мне кажется,
что напишу ее, что я скажу много того, чего до меня не говорили...»
Полностью выполнить свое намерение Гоголю было не суждено.
Из немалого, видимо, объема написанного по истории Украины сохранилось
только краткое конспективное изложение замысла, которое Гоголь, оформив
в виде статьи «Взгляд на составление Малороссии», опубликовал в «Журнале
министерства народного просвещения» в 1834 году, а затем включил в сборник
«Арабески».
Если вспомнить, что именно министр просвещения С.С.Уваров,
злейший враг А.С.Пушкина, сформулировал в те годы официальный лозунг имперской
России: «Православие, самодержавие, народность!» — становится понятным,
как давили на Гоголя тиски цензуры. И все же и в этих условиях он сумел
сказать удивительно много нового и смелого. О народе, мало известном в
Европе, а в Петербурге вызывавшем главным образом этнографический интерес,
Гоголь пишет с таким же вдохновением, как и о древних греках и римлянах:
«Народ, составляющий одно из замечательных явлений европейской истории,
которое, может быть, одно сдержало... опустошительное развитие двух магометанских
народов, грозивших поглотить Европу».
Триединая формула Уварова требовала излагать события украинской
истории исключительно в русле общей истории империи, рассматривала и Киевскую
Русь, и украинские княжества как «земли русские», только «временно оторванные»
от отчизны. Не совсем таков взгляд Гоголя на ту же проблему. Монгольское
нашествие, считал он, прервало надолго историческую связь между северными,
владимиро-суздальскими княжествами, Новгородской землей и землями нынешней
Украины, «настоящей отчизны славян», по Гоголю. Чистые славянские племена,
по его мнению, «в Великой России начинали уже смешиваться с народом финским,
но здесь (в Украине. — И.С. ) сохранились в прежней цельности, со
всеми языческими поверьями, детскими предрассудками, песнями, сказками,
славянской мифологией, так простодушно у них смешавшейся с христианством».
Так сложился противоречивый характер народа, «в котором
так странно столкнулись две противоположные части света, две разнохарактерные
стихии: европейская осторожность и азиатская беспечность, простодушие и
хитрость, сильная деятельность и величайшая лень и нега, стремление к развитию
и усовершенствованию, и между тем желание казаться пренебрегающим всякое
совершенствование» (из той же статьи).
Не правда ли, довольно трезвый и объективный взгляд? Гоголь
вообще был очень далек от идеализации характера украинца. В «Миргороде»
он с гневным сарказмом писал о тех «малороссиянах, которые выдираются из
дегтярей, торгашей, наполняют, как саранча, палаты и присутственные места,
дерут последнюю копейку со своих же земляков, наводняют Петербург ябедниками,
наживают, наконец, капитал...» И корни здесь — в прошлом: еще Тарас Бульба
говорит казакам: «Знаю, подлость завелась теперь на земле нашей: ...перенимают
Бог знает какие басурманские обычаи, чуждаются языка своего, свой со своим
не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на
ярмарке». И все же Гоголь верил: в сравнении с убогим настоящим то была
эпоха живых душ.
Ярчайшим отражением эволюции взглядов Гоголя (и его трагедии:
он, украинец по крови и духу, стал величайшим писателем России, поставил
свой гениальный дар на службу империи, чтобы оживлять души, но был не понят
и отвергнут при всей своей славе и «левыми», и «правыми») стала вторая,
с тех пор, официальная и каноническая редакция «Тараса Бульбы» 1842 года.
Вот концовка первой редакции 1835 года. Сжигаемый врагами на костре, Тарас
желает побратимам-казакам «погулять хорошенько», а автор добавляет только:
«Черт побери! Да есть ли что на свете, чего бы побоялся козак?» Во второй
же редакции Гоголь вкладывает в уста Тараса совсем другие слова. Бульба
говорит полякам, погибая: «Погодите же, придет время, будет время, узнаете
вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие
народы: поднимается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы,
которая бы не покорилась ему». И комментарий автора (добавленный только
в этой редакции. — И.С. ): «Да разве найдутся на свете такие огни,
муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»).
Амплитуда колебаний во взглядах Гоголя (от сочувственных
«Размышлений о Мазепе», написанных под впечатлением «Описания Украины»
Боплана, до славословия царю) впечатляет. Но в данном случае это свойство
его гения. Он писал поэту Н. Языкову: «Бей в прошедшем настоящее, и тройною
силою облечется твое слово», сам поступал именно так, искал, ошибался,
хотел показать историю Украины как «бешеную», динамическую, драматическую,
индивидуально насыщенную. И все, что он создал на этом пути, отмечено (пусть
в разной степени) печатью его гениального дара.
