Продолжение. Начало читайте «День», № 4-5
Эпистолярное наследие Гете и Шиллера, огромный массив писем Гоголя, Шевченко, Кулиша, Толстого, Стуса ... Эта часть творчества выдающихся людей является ценной для нас прежде всего потому, что воссоздается не только сугубо внутренний мир этих личностей, но одновременно и образ эпохи, когда они жили, мечтали, работали, создавали свои шедевры. Такой крайне необходимый для нас диалог, без преувеличения, является открытием «писем в будущее». И была совершенно права выдающийся украинский литературовед, знаменитая «шестидесятница», известный общественный деятельнь, лауреат Шевченковской премии Михайлина Коцюбинская, когда, изучая эпистолярные произведения великих украинцев, призывала прежде всего видеть и выделять «нетленное» на этих страницах, то, что, отражая дух конкретного времени, однако, является этому времени (как и любому другому) неподвластным.
Это в полной мере справедливо, когда речь идет о переписке Леси Украинки и Агатангела Крымского — двух, вполне вероятно, ключевых фигур украинской культуры первой половины ХХ века. (В начале этого года мы отмечаем 150-летие со дня рождения этих национальных гениев; вполне естественно, что «День» посвятил 2021 год обоим великим подвижникам Свободы и Культуры.)
Причем очень важно, что Лариса Петровна и Агатангел Ефимович переписывались на протяжении почти 20 лет, аж до ухода Леси Украинки из жизни (1895 — 1913). Больше того: Крымский имел все основания написать в воспоминаниях, созданных на склоне лет, незадолго до трагической гибели: «Мы были близкими друзьями в течение многих лет, до последнего дня жизни Леси Украинки». Да, близкими друзьями, единомышленниками по многим вопросам (хотя и споры были!), друзьями, которые делали общее, жизнеутверждающее для Украины дело — разоблачали духовное рабство, капитулянтство, «малороссийство», провинциализм и убожество мысли.
Эпистолярий обоих этих создателей открывает нам очень много интереснейших тайн. Итак, возьмемся за «интеллектуальный штурвал» — и вперед! Но сначала нужно сделать важное замечание. Дело в том, что Леся Украинка практически не сохраняла (или сохраняла минимально) адресованные ей лично письма. На это было много причин: наблюдение полиции, которая регулярно читала ее корреспонденцию; частые переезды семьи с места на место, что тоже не способствовало хорошему сохранению эпистолярия; да, писательница справедливо считала, что лучше письма не хранить совсем, чем иметь потом довольно серьезные неприятности: «Я не люблю, щоб навіть маленькі конверти з моїх листів діставалися в чужі руки» (из письма Леси к матери от 6 февраля 1907 года). Похоже, именно поэтому сохранилось относительно немало писем Леси Украинский к Агатангелу Крымскому — и ни одного его письма к ней.
А начать наше повествование следует, пожалуй, с трогательного и одновременно романтического эпизода из упомянутых уже воспоминаний Агатангела Ефимовича. Речь идет о начале его знакомства с Лесей (1887 или 1888 год, им обоим по 16-17 лет). Старший товарищ Крымского, ученик коллегии Галагана Павел Тучапский, показал молодому Агатангелу переводы с Гейне, сделанные дочерью писательницы Елены Пчилки — Лесей Косач. Один из этих стихов — «Чого так поблідли ті рожі ясні ...» — особенно взволновал юношу. «Это — мое первое впечатление от Леси Украинки, — писал академик Крымский в 1940 году, — Гейне, мировой поэт, подумал я тогда, переводится на украинский язык — какая радость!».
Естественно, что Агатангел хотел встретиться с автором лично. И такая возможность вскоре появилась. На концерте Николая Лысенко в театре Бергонье (ныне — театр русской драмы имени Леси Украинский) Крымский признался Елене Пчилке, что переводы и стихи ее дочери «в коллегии фурор сделали ... Такое впечатление произвели, что в коллегии их все поют». «Ну а если вам так те стихи понравились, так вот вам и автор — познакомьтесь» — сказала Ольга Петровна Драгоманова. «Смотрю, — пишет Крымский, — какая-то девченка: ей было тогда 16 лет, но на вид можно было дать лет 14 ... Оба мы очень смутились и только после напоминания Ольги Петровны подали друг другу руки». Но это было только начало их настоящей многолетней дружбы.
1895 год. Умирает (практически на ее руках) Лесин дядя — знаменитый общественный деятель, историк, политолог, философ Михаил Драгоманов — самый большой авторитет того времени в украинском национальном движении. Молодой (24 года) писательнице очень тяжело — идеи и духовность дяди, почти самого близкого ей человека, имели на Лесю огромное влияние. И тут среди многочисленных, порой фальшивых, писем сочувствия, строки, написанные Агатангелом Крымским, невольно привлекают ее внимание.
19 ноября 1895 года Леся пишет А. Крымскому: «Шановний добродію! Або краще, незнайомий дорогий товаришу! Не здивуйте, що я, непрошена, озиваюсь до Вас... Мені хотілось висловити Вам, як глибоко пройняв нас (мене і мою дядину Драгоманову) той щирий, повний глибокої туги лист, що Ви написали Павликові, довідавшись про смерть мого дядька... Ми читали той лист в Болгарії, але враження від нього живе у мене досі. Сім’я дядькова плакала ревне, читаючи, проте казала, що такі листи потішають, наскільки се можливо, у такій тузі». Подпись в письме: «Л. Косач «, а далее — приписка: «Леся Украинка— якщо, може, Вам се більше відоме ймення».
Именно с этого письма развивается и крепнет настоящая искренняя творческая и человеческая дружба Леси Украинки и Агатангела Крымского. Они оба открывают друг другу свой неповторимый духовный мир, свои идеалы (совсем забытое сейчас слово!), свое мировоззрение, стремление, свое видение будущего Украины. Ведь малознакомому, чужому человеку не откроешь душу так, как это сделала Леся в письме к Агатангелу Ефимовичу от 8 февраля 1901 года (напомним, что это были для Ларисы Петровны страшные, тяжелые времена — умирал от туберкулеза любимый человек, Сергей Мержинский). Вот эти строки: «Згадуючи Ваш теперішній лист, думаю я собі: чим, справді, могла я з’єднати собі таку прихильність? Невже Вам могли так припасти до серця мої вірші, коли Вам одкрите ціле море світової поезії — адже в ньому всі мої друковані і недруковані думи і мрії мусять зникнути, мов крапля води дощової!» (И это пишет о себе гениальная поэтесса и драматург! Ни следа гордоыни, самовлюбленности и «амбициозности» — хотя, конечно, Леся знала себе цену. — И.С.) И далее: «Я, з моїм виключно безбарвним життям, з моєю отруєною душею, маю бути «сонцем»? Ідеалізуєте, дорогий товаришу! А врешті, коли моя муза справді дає Вам і другим людям, не тільки мені, якусь ілюзію світла, — нехай то буде навіть оптична облуда, — не мені нарікати на неї, се було б невдячно, бо все ж найясніше в моєму житті походило від неї, а коли те життя було все-таки темним, то вона з того не винна».
В 1904 — 1906 годах, во время напряженной работы над одной из лучших своих драматических поэм — «В катакомбах», писательница неоднократно обращалась именно к Агатангелу Ефимовичу с просьбой прислать ей материалы по истории раннего христианства. Причем, как отмечал академик Крымский в воспоминаниях, «я їй тоді цілу бібліотеку послав. Вона всі ці книжки уважно перечитала. Якби який-небудь приват-доцент (не путать с современными доцентами — тогдашний уровень был выше! — И.С.) стільки прочитав, скільки вона! А вона стільки працювала лише для того, щоб написати дві коротесенькі одноактові драми. Без перебільшення можу сказати, що Леся Українка була справжнім ученим, дослідником (здесь академик скромно молчит о своем вкладе)».
Драматическую поэму «В катакомбах» Леся Украинка посвятила «шановному побратимові А.Кримському». А в письме к ученому от 9 февраля 1906 года подробно объясняет свою позицию: «Тепер дещо про мої «Катакомби». Я дуже рада, що Ви їх уподобали... А тепер ся річ буде Вашою, і мені се радісно, бо я так хотіла. Що ж до Вашої критики (была и такая! — И.С.), то дозвольте мені трошки поборотися з Вами... Власне, я давно вже думала, що теперішня форма християнства є логічним і фатальним наслідком його найпервіснішої форми... В найдавніших пам’ятниках, в «подіях апостольських», в листах апостола Павла, в автентичних фрагментах первісної галілейської пропаганди я бачу зерно сього рабського духу, що так розбуявся дедалі в християнстві». Сказано довольно жестко — но именно такими были настоящие взгляды Леси Украинки на эту проблему (у Крымского — другие), и мы не имеем никакого права — из уважения к гениальной писательнице — это замалчивать.
***
Мы привели лишь немного эпистолярия Леси Украинки и Агатангела Крымского. Несмотря на неблагоприятные жизненные обстоятельства (трагическая болезнь Леси, которая заставляла ее непрерывно путешествовать по миру из-за необходимости лечиться, вследствие чего терялось много писем, усиление столыпинской реакции в империи), эти люди постоянно помнили друг о друге, ждали писем, искренне стремились обмениваться мнениями ... А для наших современников эта эпистолярное наследие — ориентир, «планка», указатель идейных поисков.
А теперь — о не менее интересном разделе в жизни Агатангела Ефимовича — его переписке с Иваном Франко.
Окончание читайте в следующем выпуске страницы «История и Я»
