Ситуация в Беларуси регулярно обсуждается в масс-медиа и на различных международных форумах, например, Парламентская Ассамблея Совета Европы, неоднократно констатирует неуклонные процессы нивелирования национальной самобытности белорусов и одновременно усиление тоталитарных тенденций в этой стране. Гибридный белорусский социализм, который апеллирует к мифам советских времен и включает одновременно в себя учет объективных факторов постиндустриального общественно-экономического развития, — это уникальное явление в Европе; в то же время белорусы являются едва ли не единственной европейской нацией, которая в большинстве своем мечтает отказаться от своей государственной суверенности и присоединиться к «великой России». Еще Юрий Липа — украинский писатель, ученый и мыслитель, автор геополитических книг «Призначення України» (1938), «Чорноморська доктрина» (1940) и «Розподіл Росії» (1942) — отмечал, что Беларусь является для Украины самым естественным и самым нужным союзником. Почему пока пути развития наших народов расходятся? Что создало специфическую ментальность белорусов? Где скрываются те «рифы», которые разбивают четкую национальную идентичность белорусов?
ЧТО ТАКОЕ БЕЛАРУСЬ?
Объективно белорусы являются ближайшим к украинцам в культурно-историческом плане народом. Приблизительно семь веков основные украинские земли находились с Беларусью в пределах одного государства: в X—XII вв. — в пределах Киевской Руси, в XIV—XVIII вв. — в составе сначала Великого княжества Литовского, потом (с 1569 г.) — Речи Посполитой. За это время на почве византийской христианской традиции сформировались общие культурные основы, развились подобные формы литературы, архитектуры, живописи. В литовский период, когда интенсивно развивалось национальное самосознание, особенно сблизились, почти слились белорусский и украинский языки, в науке тогдашняя словесность определяется как «старобелорусская» или «староукраинская». На обе культуры почти одинаковый отпечаток наложило в XVI—XVIII вв. польское культурное влияние. Типологически подобно развивались наши культуры и в рамках Российской империи (в конце XVIII в. — начале XX в.), а потом и СССР. Белорусы шли в национально-культурном развитии как будто шаг позади, часто наследуя украинские образцы и модели. При этом сегодня удивляет сравнительно малое внимание украинцев к Беларуси: переводы белорусских произведений появляются весьма спорадически, почти отсутствуют какие-то совместные культурные проекты (разве что ритуальные обращения новейших москвофилов к «общему советскому наследию»), не проводятся систематические исследования белорусской истории и культуры ни в специальных изданиях, ни государственными институтами (за годы независимости, кажется, не вышло ни одной «Истории Беларуси» — хотя бы элементарного пособия по этой теме). Частично это объясняется насущной заинтересованностью украинцев всем «европейским», западным, что помогает им отстраниться от тоталитарного наследия, частично — отсутствием стратегического мышления украинских элит, а частично — обычной ленью. Следовательно, о нормальном и нужном культурно- информационном диалоге со стратегическим соседом не может быть и речи.
Существует меткое и популярное определение современного политического различия между Украиной и Беларусью неизвестного нам автора: «Что такое Беларусь?» — «Это Украина без Галичины». В этом определении, безусловно, есть свой глубокий смысл: обе страны в русско-советские времена испытали сокрушительную денационализацию, их общества утратили нужную для исторического прогресса структурированность, мобилизованность и национальное достоинство. Только в украинском обществе Галичины есть полноценная модель завершенного процесса созидания нации, вследствие чего несколько миллионов украинцев на всех уровнях содействуют процессам государственного и национального строительства в пространстве целой Украины и так же последовательно тормозят деструктивные, антиукраинские тенденции в стране. В Беларуси подобного региона нет. Энергетика созидания нации там сосредоточивается преимущественно в довольно немногочисленной прослойке гуманитарной интеллигенции, и то в основном среди выходцев из западных территорий Беларуси (Гродненщина, Берестейщина), где шире сохранились национальные традиции и самосознание, в католической и униатской среде, часто тесно связанной с польской культурой. На большей территории Беларуси господствует не национальная, а «советская» или «квазисоветская» идентичность жителей.
В целом методы и процессы советизации Беларуси описаны в украинских изданиях достаточно полно, поэтому мы не будем на них останавливаться подробнее. Попробуем заглянуть в глубины души этого специфического народа, постичь законы и логику формирования его идентичности.
Главные факторы, формирующие идентичность каждого этноса на его пути к нации, следующие:
— самобытная этнографически-культурная основа;
— этапы героической истории;
— государственническое сознание и идеология;
— развитый национальный язык;
— конфессионально-религиозная основа;
— специфическая ментальность, которая является продуктом предыдущих факторов и тесно связанная с географической, геополитической и геокультурной средой бытия определенного народа.
Отсутствие или слабость какого-либо из названных факторов приводит к неполноте, травмированности и надломленности определенного этнического общества. Например, население современной Новгородщины и Псковщины, потомки ильменских словенов полностью утратили свое особое этническое самосознание в силу того, что его этнографические традиции были подвержены насильственной ассимиляции со стороны Москвы в XV—XVIII вв., хотя когда-то новгородцы очень четко отличались от проторусских (московитов); так же жители Андалусии и Валенсии в Испании, хотя на протяжении даже тысячелетий сохраняли свое этнографическое отличие от остального населения Пиренейского полуострова, в XII— XVI вв. были подвержены строгой испанизации. В обоих случаях процессы созидания нации не начались из-за отсутствия яркой этнографически- культурной основы, хотя другие факторы иногда содействовали их отделению.
Отсутствие своей героической истории долго мешало выделиться финнам из шведского сообщества, а словакам — из венгерского. Поэтому в этих случаях решающими стали другие факторы — новое открытие этнографических глубин, возрождение языка. Из-за отсутствия государственнической традиции сегодня тяжело усилить свою сепарацию баскам и каталонцам в Испании, провансальцам и бретонцам во Франции, валлийцам в Британии, хотя другие факторы (этнография, своя история, язык, культура) у них работают достаточно успешно. Зато швейцарцы и австрийцы по языковым параметрам составляют единство с немецкой нацией (кроме относительно немногочисленных франкоязычных и италоязычных швейцарцев), но у них срабатывает мощный фактор собственной государственнической суверенности: со средних веков эти две нации создавали очень специфические и яркие государственные традиции. Так же государственнический фактор в первую очередь помог сформироваться в единую нацию французам, англичанам, испанцам, русским, территории которых были очень пестрыми в этническом плане.
Фактор национального языка является в большей степени определяющим и основополагающим. В языке закодировано все: культурные архетипы, ментальные особенности, исторические изменения, социальные стереотипы и опыт. Часто именно язык создает последнюю грань сопротивления народа перед ассимиляцией. Однако бывают и исключения: ирландцы создали полноценную нацию, пользуясь чужим английским языком; народы Латинской Америки, как и арабского мира, поделились на десятки наций и государств, разговаривая на одном языке (что касается Латинской Америки, это не совсем так — языком Бразилии является португальский. — Ред. ). Конфессиональный фактор очень ярко проявился в истории хорватского и сербского народов, которые могли стать одной нацией, если бы не граница между католическим и православным миром; так же прежде всего католическая традиция спасла ирландцев от очень мощного британского империализма.
Завершающим этапом в формировании национальной идентичности становится вызревание характера нации. Именно от него зависит политическая, социально-хозяйственная, культуротворческая, интеллектуальная жизнь каждой нации, зависит то, как она умеет преодолевать трудности, бороться за идеалы, создавать широкие и стратегически выверенные планы развития, постоянно обновляться, быть мобилизованной, энергичной, свободолюбивой и нетерпимой к проявлениям зла и разложения. От этих ментальных основ зависит успех или неуспех в каждый конкретный период бытия нации. Поэтому нация — это, по классическому определению французского мыслителя-консерватора Э. Ренана, ежедневный референдум, постоянный экзамен на право жить и побеждать. Х. Ортега-и-Гассет еще добавлял: «Нация — это и план на будущее, т.е. широко скроенный проект развития».
ПУТЬ НАРОДА
Как же формировалась идентичность белорусов? В самые древние исторические времена, т.е. в I тысячелетии до Р.Х. большую территорию Беларуси заселяли балтские племена — предки современных литовцев и латышей, — зона расселения которых тогда охватывала и значительные пространства современных Польши и России. Только на юге Беларуси издавна проживали славяне, долина реки Припять была одной из «базовых» первичных зон формирования славян. Где- то в VII в. славянские племена — древляне, полочане, кривичи, радимичи — начали продвигаться на белорусские земли. Самым большим было племя кривичей. Не удивительно, что в начале ХХ в. среди белорусской патриотической интеллигенции, особенно в эмиграции, распространялась теория о потребности переименования Беларуси на «Кривию»: это был вполне понятный кардинальный шаг с целью углубления национальной идентичности, когда первичный славянский этноним помогал оторваться от «русского моря», которое слишком уже настойчиво размывало белорусские берега.
Очевидно, балтские племена находились тогда в стадии распада, моральной депрессии, потому что в славянском эпосе нет упоминаний о какой-то борьбе с ними. Укрепились они только несколько севернее и западнее — в Пруссии, вдоль Западного Буга как ятвяги, в Жмуди и Литве, в Летгалии (Латвии). На территории Беларуси произошел же первый основополагающий синтез: сочетание балтской и славянской этнических стихий. Это кардинально отличило в этноментальном плане Беларусь от Украины, где в I—VII вв. произошел синтез славянской и сарматской (иранской) этнических стихий.
В IX в. Беларусь стала объектом походов норманнов — варягов, князь которых Рогволод сидел на престоле в Полоцке и против него пошел войной Владимир Великий, укрепляя свою империю — Русь. В XI—XII вв. белорусские княжества вошли в орбиту Киева и его новой христианской культуры. Главными княжескими городами были такие: Полоцк, Туров, Менск, Витебск, Друцк, Заславль. Уже в XII в. эти княжества почти не признавали власти киевского князя или были временно под протекторатом какого-либо из смежных больших и сильных княжеств. Постепенно эти земли начали включаться в социальную, политическую и культурную жизнь Балтии, балтийского макрорегиона. Сюда приникают духовные и торговые миссии из немецкого мира, расширяются отношения с соседними балтийскими народами, которые крепли с каждым десятилетием, с более северными королевствами Дании и Швеции. Так произошел второй определяющий шаг по формированию белорусской ментальности: культурно и психологически страна сориентировалась на северный запад.
Белорусские земли почти не затронули монголо-татарские нашествия середины XIII в. Это еще больше содействовало отделению их от остального русского мира. Эти территории стали зоной относительного покоя, в отличие от Украины, где противостояние агрессивной южной степи и Востоку длилось следующие пять веков.
Во второй половине XIII—XIV вв. белорусская княжеско-боярская элита переживала период упадка, характерного и для большинства региональных элит православной Руси. Это явление — определенный феномен времени, не до конца изученный историками. Поэтому через 100 лет — до середины XIV в. — все белорусские земли были включены в Литовское княжество, которое через довольно легко приобретенные большие земли начало называть себя «Великим». Это не всегда было завоевание Литвой Беларуси, часто литовские князья получали княжеские новые престолы путем браков, династических соглашений. Однако неоспоримым был один факт: в течение XII—XIV вв. молодая литовская нация так окрепла, закалила себя в постоянном противостоянии немецким рыцарям- крестоносцам, что прониклась на долгое время пассионарным духом, который является единственным залогом успешной экспансии.
Тогда подъем переживал весь балтийский макрорегион: сверхмощным становится королевство Дания, которое создает целую империю от Исландии и до восточнобалтийских колоний типа Таллина, название которого означает «город данов»; поднимается к вершинам расцвета союз северонемецких городов Ганза, который очень активизирует торговлю и промышленность в регионе; централизуется и крепнет Польское королевство; немецкие ордена — Тевтонский и Ливонский — ведут активную военную и миссионерскую деятельность, заставляя различные народы отвечать на их вызовы. Это значение Балтики понял последний великий князь (а впоследствии — король) Киевской Руси — Даниил Галицкий, который так настойчиво дрался с ятвягами, делал походы на север, останавливал тевтонцев. Его государственническая миссия осталась незаконченной. Поэтому спокойное пространство между Неманом, Припятью и Двиной захватывает воинствующая литовская элита.
ПОБЕГ ОТ ИСТОРИИ
Здесь сделаем первое объемное заключение: в эпоху средневековья Беларусь оказалась в середине активного геополитического круга: ее окружали достаточно активные и наступательные государства, которые постоянно соревновались за влияние в макрорегионе — немецкие рыцарские ордена, Литва, Польша, Новгород, Галицко-Волынское княжество, Киевское государство. Привыкшая играть на балансе и дисбалансе сил, выжидать, пока более сильные соседи «вымотаются», белорусская княжеско-боярская элита потеряла психологическое ощущение исторического напряжения, расслабилась и деморализовалась в постоянном уходе от противостояния. Она так и не отважилась бросить кому-то вызов или принять вызов другого. Это была тактика и психология «побега от истории», по определению румынских историков. Так они охарактеризовали период румынской истории от III до XIII века, когда местное население под давлением внешних врагов и нашествий как будто отказалось от активного участия в политических процессах на своей земле, переместившись преимущественно в горы, к формам патриархально-подвластной жизни, сосредоточенной на цели выживания. Только через 1000 лет, в XIV в., вдруг, словно со дна моря, вынырнули два сильных румынских княжества — Волощина и Молдова — и начали играть самостоятельную роль в истории. Так же попробовали спрятаться от ответственности и белорусы, за что поплатились риском раствориться в этническом пространстве соседей.
За период пребывания белорусских земель в составе Великого княжества Литовского (XIV— XVI вв.) завершилось формирование ментальных и культурных основ белорусской нации. С одной стороны, это был успешный период, потому что в белорусское общество пришла социальная стабильность, с Запада пришли идеи и настроение Ренессанса, Берестейская уния (1596 г.) открыла двери для западных идей в сфере духовности, мощно влияла на Беларусь польская культура, которая угрожала денационализацией ее жителям. В это время во многих аспектах культура Беларуси опережала украинскую: имена первопечатника Ф. Скорины (1490—1530), поэта М. Гусовского (1480—1533), мыслителей С. Будного (1530—1593) и В. Тяпинского (1530—1604) говорят сами за себя. Происходит стремительный подъем белорусских городов, успешно развивается новая городская культура.
С другой стороны, несмотря на социальную стабильность и культурные ценности настоящей консолидации нации в Беларуси не происходит. И причина этому — не только победное наступление поляков, а, в первую очередь, углубление пассивной, конформистской психологии социума. В отличие от Украины, которая под воздействием ренессансных идей и особенно новых религиозных реформ и настроений буквально забурлила в национальных страстях и соревнованиях за самоутверждение и свободу, Беларусь восприняла новые религиозные веяния почти безразлично. И хотя поблизости была своеобразная «духовная столица» тогдашнего православия — г. Вильно, где учились и работали первые полемисты и великие культурники эпохи, хотя именно в Витебске погиб за идею унийной церкви первый ее святой и мученик Йосафат Кунцевич (1623), все же настоящие духовные столкновения и настойчивые соревнования за Идею разгорелись в Украине, что вскоре переросло в масштабную и героическую национально-освободительную войну под руководством Б. Хмельницкого. Именно эта война породила и закалила новую украинскую нацию. Потому что Украина, а не Беларусь, восприняла польское наступление как вызов и — в историософском и нациологическом измерениях — победила. Традиционно охлажденная и компромиссная ментальность белорусов, которые имели лучшие возможности в социально-экономическом плане, и теперь повела нацию путем наименьшего сопротивления, а это, по тем же нациологичным законам, путь в бездну, в небытие. И потому зря Б. Хмельницкий посылал и посылал десятки казацких отрядов, чтобы расшевелить Беларусь: ее народ в своем большинстве желал опять «убежать от истории».
Сделаем второй, более широкий вывод: в белорусском обществе до XVII в. так и не сформировалась психология рыцарства, т.е. идея военного и шляхетного служения (в Украине эту роль успешно выполнило запорожское казачество); в общем, белорусские элиты не преодолели в себе ментального комплекса провинциальности, т.е. несмотря на внешнее имперское величие Великого княжества Литовского, которое распространялось какое-то время от Балтики до Черного моря, внутренне белорусы не были готовы создавать свою героическую историю, открыться внешнему миру и формировать его идейно-общественные тенденции, они желали замкнуться в своих мелких проблемах; несмотря на внешнюю победу унийной церкви, которая охватила всю территорию Беларуси и насчитывала к XVIII в. 800 парафий (!), униатство не стало тем всплеском религиозных эмоций, который будоражил бы новое национальное пристрастие, новые порывы и достижения (в Украине же именно с униатством связан тот колоссальный духовный и культурный переворот, который произошел в XVII в. и породил богатство украинского барокко); в дальнейшем униатство не стало и бастионом белорусской идентичности, как это состоялось в украинской Галичине, хотя именно оно показало наилучшую модель проявления белорусской национальной религиозности.
ПОД ПРЕССОМ РУСИФИКАЦИИ
В условиях Российской империи, где Беларусь оказалась после трех разделений Польши в 1772—1795 гг., национальная идентичность белорусов претерпела еще больше тяжелых травм и деформаций. Вся история Беларуси, кроме X— XII вв., когда ее княжества пребывали в зоне воздействия Киевской Руси, была объявлена «неправильной». То есть, все западные веяния, воздействия литовской государственно-созидательной идеи и польской культуры, униатство объявлялись «вредными» и осуждались. Единственным «спасением» для белорусов было духовно ориентироваться на православие, политически — на Москву, культурно — на русскую культуру. В 1839 г. по инициативе царя Николая I — строгого блюстителя имперства — состоялся в Полоцке «Собор униатской церкви», который ликвидировал белорусское униатство и насильственно присоединил всех верных, а это 1,5 миллиона человек, к единой Русской православной церкви. Всех несогласных просто или уничтожали, или высылали из страны. Тогда же, напомним, унийная церковь была ликвидирована и на Правобережной Украине, где она была доминирующей. Русификация Беларуси, как и Украины, развернулась особыми темпами.
В советский период процессы денационализации в Беларуси были подобны украинским. Разве что московской власти не нужно было организовывать Голодомор: белорусская идентичность была несколько слабее украинской, о чем мы объяснили выше, поэтому достаточно было обычных массовых репрессий. Особенностью белорусской идентичности в советское время стало то, что власть искусственно культивировала миф о «героической партизанской Беларуси периода Великой Отечественной войны». Этим убивалось сразу «три зайца»: белорусы крепко привязывались к общей фальшиво героической советской мифологии с ее садистами-комиссарами типа Я. Свердлова, на совести которого сотни тысяч невиновно убитых, «буденовцами», «комсомольцами», «панфиловцами» и др.; им широко и глубоко внушалось общее непринятие всего западного, якобы вечно «вражеского» к Беларуси, олицетворением чего стали немецкие оккупанты; в ментальности самого белорусского общества, исторически лишенного сильного ощущения героики, просыпалась новая героика, но только советская, «наша». Плодами именно этой десятилетней идеологической «обработки» народа так удобно воспользовался и пользуется А. Лукашенко.
Общие заключения. Белорусская идентичность оказалась расколотой из-за насильственного включения страны в единое геополитическое пространство Евразии (ее эпицентр — Россия) и отторжение белорусской территории от органичного для нее и геополитически целостного макрорегиона Балтики. Нивелирующей угрозой для белорусской идентичности является русское православие и русская культура. Наибольшей проблемой — преодоление ментального комплекса расслабленного покоя (иллюзии стабильности) и провинциальности (иллюзии самосохранения и самореализации).
Типологически формы белорусской идентичности и национализма подобны национальной идентичности Словении и Словакии. Во всех трех случаях национальная идентичность лелеялась не столько благодаря какому-то длительному и героическому противостоянию конкретному историческому врагу (как, например, Украина окрепла в противостоянии Польши, Румыния — Венгрии и Турции, Голландия — Испании, Шотландия — Англии и т.д.), а преимущественно из-за геополитического балансирования и взаимообогащения между разными большими соседями. Например, словаки научились социальной и государственнической дисциплине у немцев, национальному упрямству — у венгров, культурно и этнографически обогатились от сербов и хорватов, а от итальянцев усвоили южный ментальный динамизм. Их национализм — это скорее всего не героический порыв, а настойчивый и кропотливый ежедневный труд, когда элементы национальной культуры и самосознания тщательно отбираются и выстраиваются в надежную структуру буквально по крупинке. Беларуси, правда, фатально не повезло с одним соседом (Москвой), из-за чего она так отстала в национальных процессах от родственных народов. Поэтому и сегодня для будущего белорусов решающим будет, насколько они смогут перестроить свою национальную идеологию с прицелом на упрямый методический труд, со стратегией «мозаичности» белорусской культуры и идентичности. Как когда-то Беларусь вполне успешно позаимствовала восточно-християнскую духовность от Украины, государственническую упорядоченность и дисциплину — от Литвы, ренессансную культуру — от Польши, протестантский, лютеранский рационализм — от немецких колонистов Балтики, славянофильские идеи, которые стимулировали национальное возрождение, — от различных славянских народов, так и ныне приоритетным для белорусов должен стать культурный и идейный полилог с различными соседями вместо ориентации только на Россию. Это альфа и омега для белорусского национального подъема.
