Кто способен правильно понять причины поражения, тот делает первый шаг на пути превращения поражения в победу. Значит, и политик, который находит в себе силы честно и ответственно провести жизненно необходимую «работу над ошибками», — может надеяться (но исключительно при выполнении указанного условия!) на достижение желаемой цели. Даже тени надежды история не оставляет лидеру-«нарциссу», который страдает комплексом самовлюбленности, и потому, видя действительность исключительно сквозь розовые очки, искренне верит, что госпожа Клио, как Золотая Рыбка у Пушкина, будет служить ему.
Украинская национально-освободительная революция 1917—1920 гг. завершилась трагическим поражением. И естественно, что перед ее руководителями (среди которых был и выдающийся писатель, публицист, политический и общественный деятель Владимир Кириллович Винниченко) встала чрезвычайно сложная задача: вынести горькие, но неизбежные уроки из огромного опыта Революции, обобщить их, и таким образом скорректировать свое видение будущего Родины. Особенно трудно было, вероятно, именно Владимиру Винниченко: ведь он первый создал и издал (вышел в свет в Вене и в Киеве в 1920 году) цикл воспоминаний в 3-х томах, фундаментальных по замыслу и масштабу, под названием «Відродження нації». И сегодня, более чем 85 лет спустя, это произведение остается для нас поистине уникальным источником по истории украинских освободительных движений начала ХХ века; более того, именно этот трехтомник Винниченко, как, наверное, ни одно научное исследование о той эпохе, дает нам возможность с максимальной полнотой и объективностью (несмотря на известную каждому историку субъективную ограниченность такого специфического жанра, как воспоминания, да еще и известного политического деятеля) представить себе не только ход конкретных событий, но и настроения, ошибки, иллюзии различных групп, классов и партий украинского общества. В этом ценность «Відродження нації», именно по этой причине книга эта должна была бы быть настольной для современного украинского патриота. Должна была бы, однако не стала — не потому ли, в частности, что издается очень редко и скромно...
Кто знает, каким был Владимир Винниченко-человек, его характер (очень далекий от желаемой для мемуарного жанра «олимпийской» непредубежденности), тот сразу поймет, насколько сложно ему было придерживаться, создавая «Відродження нації», собственной установки, изложенной в предисловии к воспоминаниям: «В свідомості ваги істини, в свідомості значіння щирого, нелукавого й чесного виявлення подій, я вживу всіх усиль, щоб одсунути від себе всяке національне чи партійне лицеприяття, одійти от усяких особистих сімпатій чи антіпатій і розглядати весь хід нашого руху в усій об’єктивності, на яку я зможу бути здатним» (орфография автора сохранена. — И.С. ). Задача невероятно, почти нечеловечески трудная! Тем более, что, как указывал сам Винниченко, создавался его труд в такой момент, когда «майбутність України закутано в диму крівавої ненависті, неситого зазіхання ворогів, безсилля й знесилля нашого» (июль 1919 г.). И все-таки, имея незаурядный дар политического публициста, «историка современности», более того — глубокого аналитика (сказанное отнюдь не означает, что все написанное Владимиром Кирилловичем следует безоговорочно принимать), Винниченко осуществил огромного значения миссию — создал своеобразное зеркало, в котором и сегодняшняя Украина неожиданно для себя может увидеть много присущих ей черт...
Конечно, в этой короткой статье нет смысла систематически, с соблюдением хронологии пересказывать всю сюжетную канву трехтомника Винниченко, начиная с весны 1917 года — времени становления Центральной Рады — и заканчивая годом 1919-м. Наша задача — кратко раскрыть только главные, ключевые проблемы, которых касается один из лидеров украинской революции. Уже на первых страницах мемуаров Винниченко, обобщая трагический опыт первых двух с лишним лет революции, дает четкую формулу, которую совсем нелишне было бы хорошенько запомнить и наивысшим представителям нынешней украинской власти: «Всякий закон, всякий трактат є тільки констатування й фіксація взаємовідношення сил двох контрагентів у тот момент, це тільки часове завішення зброї. Дійсний же закон и право є законом и правом сили». Звучит не очень «демократично», не так ли? Но у Винниченко действительно были все основания утверждать это. И главное — он очень хорошо знал (и из опыта переговоров, и из опыта личных наблюдений) пропагандистов российской демократии — именно эти люди, их позиция и политическая практика побуждали автора «Відродження нації» написать эти горькие, нещадные слова.
Уже в апреле-мае 1917 года, утверждает Винниченко, сложился, на первый взгляд, абсолютно невероятный, но, по существу, учитывая общность материальных интересов и национальных чувств обоих «друзей», — вполне прогнозируемый — тайный союз российского черносотенца с российским демократом (именно так формулирует суть этого уродливого явления выдающийся украинский писатель!). Ведь «руський інтелігент потребував якогось оправдання свого консерватизму й шовінізму. Йому треба було яких- небудь, хоч вигаданих, хоч безглуздих, але підстав для опозиції українським домаганням, для заспокоєння свого «чистого розуму», який хо-не-хоч мусів визнавати рівність (украинцев с россиянами. — И.С. ). І чорносотенство, добре розуміючи природу свого інтелігента, підносило йому ці підстави в формі ріжних пльоток і чуток: українці збіраються на конгресі оголосити федерацію (речь идет о лозунге автономно-федеративной структуры новоявленного Российского государства с широкими правами для Украины в ее составе, популярном среди большинства членов Центральной Рады весной 1917 года. — И.С. ); українці будут виганять з України всіх руських, євреїв и поляків; українці наміряються зривати дінамітом усі руські школи; українці ведуть переговори з німцями, щоб прорвати фронт. Брехня була явна, але руський інтелігент охоче хапав її й нею аргументував свої кулаки».
Очень интересен генезис тех воплей о «насильницькiй українізаціюї» лоха, который подняли в школьном вопросе в 1917 году черносотенцы и демократы в момент, когда, как правильно пишет Винниченко, «ще не було зроблено ні одного розпорядження уряду про фактичне заведення української мови не то що в вищих чи середніх, але й нищих, народніх школах; коли не було видано на українізацію ні одної копійки з тих мільярдів, які що року смоктались з українського бюджету і коли в Київі тільки на приватно-громадські кошти закладались українські гімназії»! Между тем «Група корінних Малоросів» (по существу — черносотенцев, по форме — либералов, уточняет Винниченко) уже 30 апреля 1917 года посылает министру Временного правительства А. Мануйлову телеграмму такого содержания: «У вільній російській державі, збудовій на точно додержаних правних основах, усім громадянам повинна належати воля культурно-національного самоозначення й через те тим з молоросів, які вважають себе за українців, себто за представників цілком окремого народу, повинна належати широка воля культурно-національного самозначення, але (Винниченко справедливо подчеркнул это «але»! — И. С. ) тільки при умові недопущення ніяких проявів примусової українізації тих малоросів, які вважають себе руськими та при умові непорушного збереження за руською мовою значіння державної мови». Эта телеграмма (показательно уже само ее название: «Протест проти примусової українізації школи в Малоросії») является воистину преинтересным документом! Ведь мы и сегодня являемся свидетелями того, как определенные политические силы, страдающие аллергией на все украинское (стоит ли называть их? Каждый день можно услышать этих политиков по телевидению!), — демагогично орут об «ущемлении» и преследовании» русского языка в Украине, из-за чего этому языку как воздух необходим статус второго государственного, используя при этом те же «аргументы», что и «Малороси»...
Снова подчеркнем: не со всеми утверждениями Винниченко можно вполне согласиться. Но разве история не подтвердила горькую правоту гневных, саркастических строк этого писателя, в которых речь шла о лицемерии значительной части российской «социалистической» и «демократической» интеллигенции: «В кабінеті, — в газетах, у промовах, — цілком щирі слова про рівність усіх народів, про рівність української нації, про права її, а на кухні, а в буденному житті — штик, кулак, ляпаси за те, що вікова наймичка нарушає прівілеї й смаки «барина». І там щирість, і тут щирість. Інтелект живе одним життям — емоція другим... Розуміється, витворена ненормальними обставинами псіхологія російського інтелігента не могла змінитися в один місяць. Парадні, інтелектуальні портрети лишились портретами, а за портретами — буденні, емоціональні таргани, прусаки й блощиці. Всі люди — рівні, а звощику й кельнерові всякий руський інтелігент цілком легко, привично й добродушно говорить «ти»... Емоція його, практичний розум утворив йому давню звичку дивитись на українців як на «хахлоф», як на частину руського народу, тільки якусь собі смішну, недозрілу, гіршого сорту, щось вроді візника чи кельнера серед національного громадянства Росії».
Сказанное вовсе не снимает ответственности с лидеров украинского национального движения, которые проявили весной 1917 года достойную удивления доверчивость и безответственную, романтическую «эйфоричность», упрямо не желая видеть реальности (недаром один из разделов книги Винниченко называется «Простодушність недобитого родича»!). Ход мыслей Грушевского, да и самого Винниченко был тогда приблизительно таким (снова предоставим слово Владимиру Кирилловичу): «Ми стали частиною — органичною, активною, живою, охочою частиною — єдиного цілого. Всякий сепаратизм, всяке відокремлювання себе від революційної Росії здавалось смішним, абсурдним, безглуздим. Для чого? Де ми знайдемо більше того, що тепер ми матимемо в Росії? Де по всьому світі є такий широкий, демократичний, всеобхоплюючий лад?». Вот почему было решено ограничиться только требованиями автономии Украины в составе единого российского государства. Роковая ошибка... Впереди был октябрь 1917-го!
Винниченко никогда не был беспристрастным летописцем, который «добру и злу внимает равнодушно». Поэтому тех, для кого независимость Украины действительно является наивысшей духовной (не только политической!) ценностью, не могут не волновать его пророческие предупреждения. И его вдохновенные, будто кровью сердца написанные слова из дневника (1917 год): «О Господи, яка то страшна, тяжка річ відродження національної державности! Як вона в історичній перспективі буде уявлятися легкою, само собою зрозумілою, природною, і як трудно, з якими надлюдськими зусиллями, хитрощами, з яким, часом, одчаєм, люттю й сміхом доводиться тягати те каміння державности й складати його в той будинок, в якому будуть так зручно жити наші нащадки».
