Окончание. Начало читайте в №98 (с.7)
Итак, Михаил Грушевский, по документам чекистов, являлся руководителем «украинской контрреволюции» в Москве, но «вписывают» его почему-то все-таки в «Русскую национальную партию». В это время в Украине начинается очередная атака на академика. В мае 1934 года министр образования УССР Владимир Затонский официально обращается к секретарям ЦК КП(б)У Станиславу Косиору и Павлу Постышеву с напоминанием о необходимости как-то решать вопрос с Грушевским в Москве. Приближалась очередная сессия ВУАН, и если бы было дано согласие московским руководством, его можно было бы вывести из состава академии. Однако «вожди» Украины разрешения на изгнание Грушевского из академии не получили.
Академика в Москве не трогали, хотя «компромат» против него накапливался. В частности, в мае 1934 года временно исполняющий обязанности начальника Секретно-политического отдела ГПУ УССР Б. Козельский отправляет начальнику Секретно-политического отдела ОГПУ СССР Г. Молчанову сообщение о том, что Грушевский намерен бежать за границу, в Финляндию, использовав для этого командировку в Ленинград. В Москве к этому сообщению отнеслись серьезно, и 19 мая 1934 года Молчанов обратился к Козельскому с просьбой послать все документы о возможном побеге академика за границу. Вместе с тем постоянному представителю ОГПУ Ленинградского военного округа Горину Молчанов отправляет меморандум следующего содержания: «По имеющимися данным академик Грушевский Михаил Сергеевич, проживающий в Москве, в ближайшее время готовит побег за границу. В Ленинграде подготовлена техника нелегального переезда в Финляндию. Примите меры по тщательной разработке связей Грушевского. В случае его приезда в Ленинград, возьмите его под внешнее наблюдение и разработку. Грушевский аресту подлежит только в районе границы при попытке перехода. В ходе разработки докладывайте по «ВЧ». №9272. Молчанов. 19 мая 1934 г.»
Итак, Грушевского не трогали. Даже больше, ему дают возможность съездить на отдых. 6 сентября академик выехал из Москвы, а 9 сентября 1934 года прибыл вместе с женой и дочерью на станцию Минеральные Воды, откуда поехал в Кисловодск. Уже с этого момента его взяли под наблюдение.
Еще 17 августа 1934 года заместитель начальника Секретно-политического отдела Главного управления госбезопасности НКВД СССР Г. Люшков сообщает телеграммой уполномоченному НКВД по Северо-Кавказскому краю Лаврушину: «Свое руководящее положение среди украинских националистических кадров Грушевский сохранил и доныне.
Он нами активно разрабатывается по делу «Старец», по которому есть перекрытые агентурные сведения о подготовке побега Грушевского за границу.
Не исключаем возможности, что путешествие Грушевского в Кисловодск будет использовано для встреч с организаторами побега, а возможно и практического его осуществления.
Предотвращение побега Грушевского имеет исключительное политическое значение.
Предлагаем:
1. Командировать в Кисловодск опытного оперативного работника для организации агентурной разработки Грушевского в Кисловодске;
2. Обеспечить перлюстрацию всей его корреспонденции;
3. Обеспечить постоянную слежку за ним с помощью разведки и агентуры. В случае выезда сопровождать его разведкой;
4. Обеспечить выявление и проверку связей Грушевского в Кисловодске и особенно лиц, приезжающих к нему на встречи;
5. О ходе разработки Грушевского информируйте нас спецсообщениями каждые пять дней.
Грушевского сопровождаем разведкой».
Как известно, Грушевский умер 24 ноября 1934 года. Это произошло в 2 часа дня в Кисловодской городской больнице имени А. Рыкова, где он находился в палате №2 с 13 ноября 1934 г. с диагнозом «Злокачественный карбункул спины. Сепсис». Сохранилась полная история болезни ученого за №1364, позволяющая буквально по дням воспроизвести изменения физического состояния и ухудшение его здоровья, что и привело к смерти. Вопреки распространенной раньше версии о том, что Грушевскому была сделана мелкая операция фурункула на шее, можно теперь реконструировать правдивую картину тогдашних событий. Вот, например, отрывки из записей в истории болезни: «Поступил в тяжелом состоянии... Подвергся 4-кратному оперативному вмешательству... Глубокий старик... Спина представляет собой большую раненую поверхность от шеи до поясницы. На спине гноящаяся рана от бывших операций. На шее больше книзу раненая поверхность с обильным количеством гноя».
Обращает на себя внимание и тот факт, что заболел Грушевский еще в октябре 1934 года, т.е. не в больнице, а в санатории. 12 октября ему сделали первую операцию карбункула. Первое сообщение об этом было таким: «По заключению врачей Грушевский опасно болен. Наблюдение за семьей заслуживающего ничего не дало».
После первой операции ученый находился в кровати с высокой температурой. Его состояние не улучшилось, и 16 октября была сделана новая операция. Вот как об этом было сказано в сообщении Управления НКВД по Северо-Кавказскому краю, которое организовывало слежку за ученым в Кисловодске, СПО ГУГБ (2-е отделение): «16.10.34 г. произведена вторая операция. Больной имеет температуру 39,9.
Врачи утверждают, что Грушевский возможно пролежит в постели до 1 ноября 1934 года.
Новых связей за этот промежуток времени не отмечено».
Однако обратите внимание на то, что в истории болезни речь идет о четырехкратном «оперативном вмешательстве». 16 ноября было сделано переливание крови, взятой у Екатерины Михайловны. 19 ноября состояние М. Грушевского резко ухудшилось. 22 ноября сделали новое переливание. Снова от дочери, но это уже его не спасло. 24 ноября врачи констатировали: «Смерть при нарастании сердечной слабости».
А вот как выглядит течение болезни М. Грушевского в целом по дням. Цитирую вновь найденную копию болезни:
«13/11
Поступил в тяжелом состоянии. В течение последнего месяца, находясь в санатории КСУ (Комиссия содействия ученым. — Ю.Ш. ), страдает злокачественным карбункулом спины. Подвергся 4-х кратному оперативному вмешательству. (Надпись на латыни). Больной правильного телосложения, удовлетворительного питания. Глубокий старик. Пульс частит 110, слегка аритмичен. Спина представляет собой большую раневую поверхность от шеи до поясницы. На спине гноящиеся раны от бывших операций. На шее больше книзу раневая поверхность с обильным количеством гноя. Кверху вплоть до волосистой части головы напряженно — болезненный карбункул. В области поясницы второй созревший большой карбункул.
14/11
Под эфирным наркозом множественные, проникающие разрезы в области верхнего и нижнего карбункулов. Обильные гнойные выделения. К вечеру состояние удовлетворительное. Особых жалоб нет.
15/11
Состояние без изменений. Повязка обильно промокшая гноем.
16/11
Переливание крови цитратным способом 300 куб. см, взятой от дочери. К концу переливания резкий озноб. Переливание перенес хорошо.
17/11
Утром нормальная температура. Самочувствие прекрасное.
18/11
Температура снова поднялась, состояние по-старому. (Латынь).
19/11
Состояние тяжелое, озноб. Пульс частый слабого наполнения.
20/11
Опухоль поднимается выше к волосистой части головы. Формируется абсцесс в области угла левой лопатки.
21/11
Под хлорэтиловым наркозом дополнительный разрез шеи, разрез нового абсцесса. Все ткани имбибированы гноем, проникающим до глубоких слоев. Пульс частый. Больной в полусознании.
22/11
Переливание от дочери 300 куб. см крови. Переливание без осложнений и без реакции. К вечеру состояние тяжелое. Пульс 120 слабого наполнения, аритмичен. Состояние полусознательное, бред. (Латынь).
23/11
Состояние тяжелое, резкая слабость, упадок аппетита, сонливость, бред. (Латынь).
24/11
Сердечная слабость нарастает, температура ниже нормы. Пульс 120, едва прощупывается. Сознание помрачено. В 2 ч. дня смерть при нарастании сердечной слабости».
После того, как Грушевский ушел из жизни, директор Кисловодского санатория Комиссии содействия ученым (КСУ), в котором академик был на отдыхе вместе с женой и дочерью, отправляет телеграмму своему московскому руководству: «Грушевский умер. Семья желает хоронить в Киеве. Срочно выясните-молнируйте возможность добиться отдельного вагона. Венгеровский».
Однако телеграмму послал не только директор санатория, но и дочь ученого. Она сообщила о смерти отца московским друзьям. Вот как об этом говорилось в сообщении Управления НКВД по Северо-Кавказскому краю заместителю начальника СПО ГУГБ НКВД Г. Люшкову: «...Сообщаем, что после смерти Грушевского дочь его телеграммами-молниями оповестила по Москве:
1. Ипатьеву, проживающую по Б. Грузинской, №56, кв. 2.
2. Бачманову — по Погодинской, №2/3, кв. 102.
3. Опокова — Петровские линии, №20, кв. 23.
4. Богомольца — Сивцев вражек, №4, кв. 4».
26 ноября тело Грушевского в сопровождении Марии Сильвестровны и Екатерины Михайловны было отправлено поездом №15, который прибыл в Киев 28 ноября в 15 часов с опозданием на два часа. На вокзале покойника встретили члены правительственной комиссии по похоронам академика во главе с В. Порайко, несколько ученых-академиков, родственники. Тело перевезли в Академию наук, где к нему был открыт доступ с 18 до 22, на следующий день, то есть 29 ноября, — с 10 до 13. Тогда же, на следующий день, состоялись похороны на Байковом кладбище.
За всеми этими скорбными событиями чекисты продолжали следить и телеграммами давать информацию в Москву на имя В. Балицкого, Я. Агранова и К. Паукера. То, что информация поступила к последнему, который был начальником личной охраны Сталина, свидетельствует, что «вождь народов» и на этом этапе проявлял интерес к судьбе Грушевского.
Не остался без внимания чекистов и сам процесс похорон. В одном из документов указывалось, что все прошло спокойно, а численность провожавших ученого в последний путь достигала 600 человек, из которых на самом кладбище присутствовали 400 человек.
Сохранились также спецсводки о реагировании в связи со смертью Грушевского. Чекисты внимательно анализировали, кто и что говорит в связи с этим скорбным событием. Интересно, что фактически сразу после смерти ученого возникла версия об ее насильственном характере. Вот что говорилось в одной из спецсводок: «Антисоветски настроенные националистические круги пытаются толковать смерть акад. Грушевского М.С. как акт насилия. В институте химической технологии ВУАН небольшая группа ученых, обсуждая первое сообщение в прессе, указывала, что Грушевского на самом деле отравили».
Интересно, что в этих документах зафиксированы и отклики на смерть ученого, высказанные будущими советскими писателями-классиками. Например, Любомир Дмитерко, обозначенный чекистами как «писатель, галичанин», говорил: «...Мы перешли на организацию таких же инсценировок, как и в Польше. Киевские писатели друг за другом отправляются в ДОПР, а над теми, кто остался на свободе, висит дамоклов меч. У меня впечатление, что Грушевского умышленно отвезли в Кисловодск умирать».
Юрий Дольд (будущий Дольд-Михайлик, автор коммунистического шпионского бестселлера «И один в поле воин») предрекал новую волну репрессий: «...Прочитал о смерти, и что же. Поручил своей жене срочно пересмотреть всю переписку, все книги, уничтожить всяческие подозрительные факсимиле и тому подобное. После таких похорон всегда начинаются аресты и новые волны террора». Интересные высказывания принадлежат и будущему автору надгробия Грушевскому, выдающемуся архитектору Василию Кричевскому: «...Вот и хороним Михаила Сергеевича и, сердце разрывается от боли, хотя бы в последний раз увидеть его прекрасное лицо, но к гробу не допускают, нельзя подойти поплакать по-стариковски, тяжко мне...»
Многие просто от страха, боясь репрессий, не пошли к телу Грушевского, выставленному для официального прощания в Академии наук, которая была вынуждена была хоронить ученого, но не могла полноценно отдать ему дань уважения.
В 1936 году Василий Кричевский и скульптор Иван Макогон установили на Байковом кладбище надгробный памятник, который официально так и не был открыт, поскольку в то время была в разгаре обличительная кампания против «украинского буржуазного национализма», олицетворением которого для коммунистического режима на протяжении многих лет оставался Михаил Грушевский.
В ноябре 1934-го, сразу после смерти Грушевского, академик Владимир Вернадский зафиксировал: «Я считал и считаю, что Грушевский сделал огромное дело для возрождения украинского народа… Великая фигура, чтобы ни говорили, оставившая глубокий след в национальном самосознании Украины. Как оно развернется в будущем?» На этот вопрос Вернадского придется отвечать еще не одному поколению украинцев, а с ними — и историкам. А пока что очень важно создать полноценную летопись жизни Михаила Грушевского.
