Хорошие новости сегодня на вес золота. Но бывают. Например, прошедшая на днях премьера спектакля «Беглянки» в Киевском театре «Сузір’я». В основе — камерная пьеса Пьера Пальмада и Кристофа Дютюрона для двух актрис. В украинском варианте — для двух очень хороших актрис: Аду Роговцеву (Клод) и Светлану Орличенко (Марго). Режиссер — Екатерина Степанкова.
Здесь нет главной героини — обе роли равнозначны. Сюжет прост. Клод, у которой полгода назад умер муж, сбегает из осточертевшего дома престарелых с насмешливо-романтическим названием «Ирисовая роща», куда ее определила равнодушная дочь. Марго, живущая в достатке и кажущейся гармонии, в день 18-летия собственного ребенка вдруг понимает, что вся ее жизнь — миф, и никому в доме нет до нее дела. И уходит куда глаза глядят, прихватив не нужные, но любимые вещи, и оставив домочадцам залихватского содержания записку: «К черту!» Беглянки встречаются на автобане, тщетно пытаясь остановить такси. Это завязка.
А дальше начинаются приключения двух женщин, решившихся бросить вызов судьбе. Разных по возрасту, темпераменту, житейскому опыту и отношению к жизни. Наблюдать за словесной дуэлью случайных попутчиц безумно интересно. Лично я никогда не видела такую Роговцеву — живую, бесшабашную, острую на язык Клод (диалоги выписаны весьма ладно). Она играет так упоительно, что начинаешь смеяться еще до того, как актриса произносит реплику. Образ, который лепит Ада Николаевна, срифмовался у меня с двумя другими героинями, которых играли Зинаида Шарко («Квартет», питерский БДТ) и Ольга Аросева (антреприза «Афинские ночи»). Но если там удовольствие было предсказуемым: обе актрисы острохарактерные, то Ада Роговцева с легкостью рушит стереотипы о своем актерском амплуа.
Не пасует и Марго. Недооцененная среди украинских режиссеров актриса Театра на Левом берегу Светлана Орличенко держит удар мастерски, более скупыми графическими росчерками (роль обязывает) так точно представляет свою героиню, что можно расписать ее предыдущую жизнь по минутам. Про «золотые клетки» Рублевки, думаю, все наслышаны?.. Что-то в этом роде.
Актрисам очень комфортно на маленькой сцене театра «Сузір’я» — это уже заслуга художника Тараса Ткаченко и режиссера Екатерины Степанковой. «Волшебные» чемоданы, в которых спрятаны необходимые для спектакля атрибуты, а когда нужно, появляются даже и буренки, которых доят героини, отрабатывая ночлег, — остроумный и лаконичный припев к тому, что происходит на подмостках. И актрисам не мешают, и акценты, где нужно, расставляют.
Спектакль получился. Легкий, остроумный, глубокий. Как по мне, это именно тот случай, когда, «улыбаясь, господа...» — авторы пьесы, команда, которая ее поставила, и, конечно же, актрисы Ада Роговцева и Света Орличенко — говорили о категориях непреходящих, о том, что касается каждого из нас. Мужчин и женщин, молодых и не очень, холериков и меланхоликов, православных и мусульман, украинцев, грузин, англичан, французов. И даже россиян. О любви и смерти. Равнодушии и дружбе. Жизни, которая очень коротка, как оказывается. И нужно прожить ее так... В общем, ее нужно прожить.
...После спектакля я заглянула в гостеприимную квартиру с окнами на Софию, чтобы поздравить «виновников» замечательного вечера и поговорить о том, что осталось за кулисами. Разговор получился не только — и не столько — о премьере.
— Ада Николаевна, сегодня, когда температура общения между людьми — в быту, в СМИ, в телепрограммах, в «Фейсбуке» — стойко стоит на отметке «очень горячо», и все знают вашу гражданскую позицию, хочу начать разговор не с премьеры «Беглянок», а с недавней вашей поездки на восток Украины. Это было спонтанное решение или вы планировали проведение творческих встреч в восточном регионе заранее?
— Инициатор поездки — Катя (дочь Екатерина Степанкова. — Авт.). Как только освободили Славянск, она сказала: «Мама! Мы должны поехать туда. Ты готова?» Конечно, я была готова. А это ведь очень непросто сделать в нынешней ситуации: когда идет «гуманитарка», ей открывают коридор — привезли, сдали, уехали. Нас же нужно было доставить в этот регион, обеспечить жильем, хоть пару раз в день покормить и, самое главное, найти в разбомбленных городах не разрушенный зал, где можно было бы провести концерт. Плюс — как сообщить, что мы едем? Рекламы, понятное дело, никакой нет, рассчитывать мы могли лишь на «сарафанное» радио. Не буду пересказывать все перипетии подготовки к поездке, но ее организация действительно была сложной. В итоге помог Юрий Витальевич Луценко, наш друг, и бизнесмены, которые возят в восточные области «гуманитарку». Мы с Катей, оператором Алешей Ткаченко (моим внуком, который сказал, что не отпустит нас одних) и немного позднее присоединившимся к группе товарищей (смеется) Ахтемом Сейтаблаевым проехали за четыре дня пять городов — Лисичанск, Северодонецк, Артемовск, Краматорск и Славянск. Довольно напряженная штука... Спасибо нашему бессменному водителю Сергею (вообще-то он — бизнесмен-аграрий), который сопровождал нас во время всей поездки. Он не отходил от машины ни на шаг (места эти до сих пор опасные, всякое может случиться), огорчался, что не удалось послушать концерт, но мы за ним были, как за каменной стеной.
— Страшно было?
— Нет! Никогда! Ну, ни одной секундочки не было страшно, даже когда нас ночью тормознули и сказали: «Разворачивайтесь! Или через минуту стреляем!» Оказывается, с девяти вечера до шести утра закрыли блокпосты, чего мы не знали. Это правильно: темно, кто едет — неясно, пока разберешься — уничтожат. Что делать, подчинились — вернулись назад, в Артемовск. Ребята из тамошнего батальона поделились с нами сухпайком, мы внесли свою лепту (у бизнесмена-водителя Сергея был НЗ в виде сала, кавуна и обалденной грузинской аджики), и ночевали в их гостинице (там сейчас нет номеров — беженцы живут). Мне было интересно, я спросила у ребят, чем они занимаются. Говорят: зачисткой. Мол, после освобождения города все бандиты переоделись, стали «хорошими», и «кто есть кто» нужно разобраться. Для получения информации в городе даже поставили специальные ящики, чтобы люди, не боясь последствий, могли анонимно сообщать информацию о сепаратистах. Но человеческая натура берет свое: 90 процентов пишут о фактах, а 10 — доносы одной бабки на другую, которая когда-то ей чем-то насолила, а сейчас появилась возможность отомстить. И такое бывает. Это очень мучительная, тяжелая и опасная работа. Артемовский батальон... Мужчины нацелены на результат, но очень тоскуют по людям. По бабе. В смысле, не по бабе как бабе! (Смеется) По бабушке, маме, сестре, тетке... Чистота в подразделении идеальная, и сами ребята аккуратные, свежие, от них только дымом пахнет — как будто от костра. При этом они все темно-шоколадного цвета, и у всех сгоревшие ресницы... (Печально) Я в Краматорске всех ребятишек за реснички потрогала, и они, как котята, подставляли мордочки свои...
«Если бы я сейчас не съездила на восток и не попала в эту ситуацию, не знала бы, что такое мои зрители... Жизнь прожила, даже трудно подсчитать, сколько зрителей было в моей биографии, а этим я была НУЖНА, понимаешь? Доверие к каждому слову, движению, жесту, к открытым объятьям, каждому поцелую... Потребность тепла, обыкновенного тепла. Это было восхитительно по человеческому ощущению»
— Молодые ребята?
— Лет по 27-30... Это мои дети, мои внуки, братья мои очень младшие. Мои ребята, мои родные.
— О чем вы с ними еще разговаривали?
— Да там разговор какой? «Ой!» — и ты уже в объятьях... «Ой!» — и ты уже в этих огромных лапищах мужицких, понимаешь? А в Краматорске один мужик пообнимался — пообнимался, а потом говорит: «Можно я вас на руках подержу?» (Грустно улыбается.) Ни о чем не говорили — обнимали, целовали и крестили. Фотографировались со всеми, кто хотел, — по полчаса и больше.
— А во время выступления? Я ведь бывала на ваших творческих встречах — знаю, как вы общаетесь с залом.
— Мы вообще не касались военных действий. Вообще! И я считаю, это замечательно. Говорили о вечном. Рождении, воспитании, любви, зрелости, старости. О независимости говорили, о чести, и о нашей земле, которую нужно защищать. А поскольку у нас с Катей (она со мной где-то с шести лет работает на подобных встречах) очень большой репертуар, то его можно, как мозаику, складывать в разные композиции. У нас и «серебряный век» есть, и украинская поэзия — Лина Костенко, Леся Украинка. Мы играем с Ахтемом сцены из спектакля «Будьте, как дома», тоже Катиной режиссуры. А она с Ахтемом — отрывки из «Варшавской мелодии». Возим с собой киноролики — с моими работами и трейлером фильма «Хайтарма» Ахтема Сейтаблаева. Принимали нас замечательно, после встречи говорили, что было очень интересно, насыщенно. Когда Катя читала монолог из «Папуши» Лины Костенко: «Одне я тільки знаю, що вам потрібне слово./Ви будете без слова стоячі, як вода», — зал замирал. А когда Котино (домашнее имя сына Кости. — Авт.) стихотворение, помнишь: «Що в світі більше — Світ чи Тьма?/Чому від нас комета улетіла?/А хто страшніший — чорт чи сатана?/ Де ліпше спиться — в ліжку чи в могилі?», — они начинали скандировать!.. Вот чего мы добились, не говоря в лоб о патриотизме, о любви к Родине. Знаешь, какую самую большую похвалу я услышала в этой поездке? «Первые слезы от искусства, а не от горя...» А ведь там были люди, у которых по родственникам еще нет девяти дней...
— Какое настроение сегодня у людей в освобожденных городах?
— Армейцы и город — разные настроения. В Артемовске мы хотели попрощаться с ребятами, с которыми провели почти сутки, тетки-беженки кидаются: «Мальчики, да освобождайте же нас, сколько можно...» Но к мальчикам — одно дело, а когда они ко мне обращаются... Если бы я сейчас не съездила на восток и не попала в эту ситуацию, не знала бы, что такое мои зрители... Жизнь прожила, даже трудно подсчитать, сколько зрителей было в моей биографии, а этим я была НУЖНА, понимаешь? Доверие к каждому слову, движению, жесту, к открытым объятьям, каждому поцелую... Потребность тепла, обыкновенного тепла. Это было восхитительно по человеческому ощущению. Они не уходили, когда мы заканчивали выступление. Только из зала перемещались за кулисы. Автограф — и своя история. Поговорить надо — церквей нет, партсобраний нет... (Смеется.) Мы хотим, чтобы было однородное патриотическое движение, а люди, которые пережили весь этот ужас, по-разному воспринимают происходящее, по разному... Стояли как-то у разбитого дома, одно парадное только нетронутое. Проходит женщина, говорит: «Я иду к дочке, она вот в том подъезде живет» (показывает на уцелевшую часть дома). Конечно, она озлоблена. Не может разобраться в ситуации, и ее нельзя винить в этом. Дочь этой женщины чудом выжила. Мы спросили, когда дом ремонтировать будут, приходил уже кто-то из администрации? Она в ответ с отчаяньем: «Кто?! Никто даже не поинтересовался!» Не до людей сейчас власти, не до судьбы этой женщины, не до ее жизни. Это очень страшно. Там уничтожено все. Не знаю, сколько десятилетий должно пройти, чтобы помочь этим людям, чтобы раны хотя бы затянулись.
— Вы поехали на восток накануне премьеры спектакля, недавно несколько недель были на съемках на волонтерских началах, без чьей либо помощи, сделали клип «Молимся за вас», собравший огромное количество просмотров в интернете. Откуда берутся силы?
— Иначе я не могу. «Беглянок» мы начали репетировать еще во время Майдана. Катин друг по высшим режиссерским курсам прислал ей эту пьесу, она прочитала и передала мне с записочкой — смотри (показывает титульный лист): «Адочка, давай это сделаем. Твоя дочка Катя». Она всегда проверяет на мне свои впечатления, говорит, что литературный материал (повести, романы) чувствует лучше, чем драматургический. Я проглотила пьесу, и просто загорелась: «Хочу ее играть!» Однако время сейчас такое, что репетировали урывками: два — три дня работаем, неделя — пропуск, иногда 10 дней... Активно занялись спектаклем только с 10 августа, и как раз освободили Славянск. Мы так ждали этого дня! Ну как же я могла не поехать? Исключено.
Наверное, ничего бы не получилось из этой затеи, если бы не целеустремленность Кати и ее твердое убеждение, что спектакль должен выйти в назначенные сроки. И, конечно, команда, которую она собрала. Например, помощником режиссера у нас работает Виктория Сываныч. Ученица Танюка, студентка. Она пришла в театр в начале августа, сказала: «Хочу поучиться». И стала незаменимой. Без нее мы просто не выпустили бы спектакль, она знает абсолютно все, на нее можно положиться. Или Саша Кришталь, который отвечает за звук. «Беглянки» — его первый спектакль. Работает без суеты. Профессионально. Меня вообще поражает это поколение. Они ровесники моего внука Алеши. Даже не скажу, что это — люди театра. Они — люди дела. Скрупулезно вникают во все детали. У них нет короны на голове: нужно куда-то побежать — бегут, забить гвоздь — забьют... И еще — мы все друг друга очень любим. Что, наверное, самое главное.
— При этом вы сейчас много снимаетесь. Или ситуация изменилась в связи с нынешними отношениями с Россией?
— Предложения есть. Правда, недавно я отказалась от одного интересного проекта, причем, не российского — ко-продукция с Францией. Но съемки должны были проходить в Крыму, и я не смогла переступить через себя. Дело в том, что прошлый год прошел у меня под знаком Крыма. У меня были там творческие встречи, презентация книги — я несколько раз приезжала в Симферополь, в Севастополь, была в Евпатории, Феодосии. Потом еще и снималась в одном сериале вместе с Арменом Джигарханяном. Потому не смогла переломить себя и после всего произошедшего поехать туда сейчас. Хотя так люблю съемочную площадку! И обожаю сниматься!
— Больше, чем сцену?
— Ну да! Там тексты учить нужно, репетировать постоянно! (Смеется.) Я ведь начинала как киноактриса. Конечно, роли в театре, которые мне довелось сыграть, — «Филумена Мартурано», «Вишневый сад», «Варшавская мелодия», «Священные чудовища», «Дама без камелий» — я не могу забыть. Это ступени моей биографии. Ведь по судьбе я — прима. Стартовала с главных ролей, и всегда играла только главные. Теперь же, когда перешла в определенную возрастную категорию, предлагают совсем другой материал, но я отношусь к этому спокойно и тактично. В сериалах, куда меня приглашают, с одной стороны, не стараюсь цвести ярким цветом, с другой — никоим образом не опускаю планку своих возможностей и убеждений. Этим и ограничиваюсь. Скажу так: сегодня я в чем-то участвую, а не что-то создаю. И чувствую себя очень комфортно. Некоторые мои молодые коллеги ворчат, истерики устраивают на площадке, мол, я уже три — четыре часа жду, когда, наконец, меня снимать начнут... А я могу и 20 часов просидеть, чувствуя себя при этом замечательно! И не так давно пришла к выводу: не профессия определяет человека, а человек профессию.
