На II Международном кинофестивале в Одессе один из самых востребованных и популярных ведущих ОРТ Александр Гордон не только вел церемонии открытия и закрытия феста, но и представлял свою новую киноленту, сделанную по сценарию отца Гарри Гордона, — «Огни притона». Разговор с Александром, который часто бывает столь нетерпим к творчеству других, мы предлагаем вашему вниманию.
— Саша, в программах «Закрытый показ» вы не очень жалуете творческую группу и те продукты, которые они выставляют на суд «насмотренного» зрителя, сегодня же стоите «по другую сторону баррикад». Ваши ожидания, ваше самочувствие создателя фильма, и насколько, с вашей точки зрения, публика может быть объективна?
— Начну с последнего. Публика не должна быть объективна. Потому что я же ей не новостную информацию преподношу, чтобы было какое-то сформированное политиками или жизнью отношение. Это, так или иначе, истории художественные. Следовательно, во многом от меня зависит, какие эмоции вызову у публики. С моей точки зрения, кино должно вызывать в первую очередь эмоции, а размышления, оформившиеся впечатления уже — потом, когда фильм закончен. Так что это зависит от меня. Что касается ожиданий, то поскольку на «Кинотавре» фильм был уже показан, и показан как раз товарищам по цеху, то, разумеется, на вкус и цвет товарищей нет, но фильм был воспринят более чем благосклонно. Зал был полон, во время просмотра не ушел ни один человек, в тех местах, на которые я очень рассчитывал, раздавались смех и аплодисменты или зал затихал. Некоторые впечатлительные женщины потом признавались, что именно в этих местах у них появлялись слезы на глазах. Главное, это были очень разные люди — и те, с которыми я в приятельских отношениях; и те, которых почти не знаю; и даже те, которых когда-то сильно ругал на «Закрытом показе». Весь спектр — от удивления до серьезного разговора по профессии — я получил. Кроме того, они быстро поняли, что я терпеть не могу кино, сделанное для фестивалей, для критиков, это некий обмен культурным контекстом, это очень тяжелая и дорогостоящая работа для того, чтобы исключать из результата зрителя. Я все-таки рассчитываю на массовую аудиторию. К сожалению, эта аудитория не та, которая нынче ходит в кинотеатры. Не 14—20, а все-таки 25+. И, к моему удивлению, там же, на «Кинотавре», ко мне подошли представители компании «ХХ век Fox», которая является прокатчиком в России, и сказали, что берут картину в прокат и специально собрали десять директоров сетей, чтобы понять, как им прокатывать на такую возрастную аудиторию, им давно хочется уже завлечь этих людей в кинотеатры. Вот и появился повод. С ноября (количество копий сейчас оговаривается, но где-то от 150 до 200) прокат у нас начнется. В Украине — тоже, я говорил с «Аврора-фильм», они ждут окончательного решения Fox и тоже начнут расписывать прокат по Украине в то же время, но, конечно, на гораздо меньшее количество копий, поскольку меньше аудитория.
— В таком случае разговор, который у нас был в прошлом году о том, что ваша картина будет в вашей же программе, и соберутся не самые добрые зрители, и даже Костя Эрнст предполагал прийти, чтобы вас «выводить на чистую воду». будет?
— Будет, но в немножко измененном виде. Константин Львович посмотрел картину в 9.30 утра на «Мосфильме» в просмотровом зале, другого времени у него не было. Он, чего с ним никогда не было; у меня с ним не такие отношения, меня приобнял, сказал: «Спасибо». Тут же набрал Фандеру, которая была в Израиле в этот момент, сказал, что это ее лучшая роль, и подтвердил, что мы берем фильм в «Закрытый показ». Но идея теперь у него другая: вести программу, то есть и судьей, и подсудимым будет один человек — я. Я спросил: «Как ты собираешься это делать?», он ответил: «Придумаем». ...Честно говоря, картину трудно обсуждать в «Закрытом показе», абстрагируясь от того, что я ее снимал, потому что интонация критики, а я прочитал несколько критических статей, очень общая — хвалить-де мы не будем, а ругать не за что. И набрать сторонников и противников на это обсуждение будет профессионально очень тяжело. Из аттракциона может получиться очень вялотекущая, медленная даже не перебранка, а такое нечто...
— Телевидение не приемлет вялотекущей перебранки, придется провоцировать.
— Провоцировать просто. У меня-то к себе есть претензии, как у зрителя к режиссеру. И я думаю, что выскажу их сам себе.
— Что произошло или происходит с программой «Гордон-Кихот», которая просто ушла из эфира?
— Все очень просто. Мы собрались — представители руководства, редактура и я — и молчаливым решением, единогласно, эту программу закрыли. Потому что то, как она мыслилась, и то, к чему пришла в итоге, абсолютно разные программы. И если первую я сделал сознательной и достаточно острой, то последняя была уродцем по обстоятельствам. Связано это в первую очередь было с тем, что перестали ходить ко мне люди, которых я хотел бы видеть.
— Почему?
— Это естественно, потому что программа была довольно острая и нелицеприятная, крайне субъективная, и идти слушать, что там про тебя думает Гордон, если это не входит в твои пиар-планы, то не могу даже представить мотив, который мог бы заставить человека это сделать. Те, кому «плюнь в глаза — божья роса», побывали. А остальные, к кому претензии были более громкие или более внутренние, совершенно разумно сочли такой поход невозможным.
— Это не вызвано тем, что, хотим мы этого или нет, нравится или не нравится, но в нашу жизнь опять входит цензура? Не в том виде, в котором была, но она есть?
— В этом случае это никак не связано с цензурой. Цензура — это запрет со стороны государства, а в средствах массовой информации — это, в общем, унтерофицерская вдова, которая сама себя сечет. Это не мой случай, потому что список у меня был довольно обширный, и все люди, которые в этом списке, медийные. А вот сейчас, с нового сезона, буду делать программу, которая называется «Гражданин Гордон», программа общественно-политическая, как раз выйдет в эфир в выборный год. Пока трудности только одного порядка — не контроль со стороны государства, а абсолютное нежелание и некое даже, я бы сказал, высокомерие чиновников. Они не хотят идти в эфир и разговаривать о конкретных насущных социально-политических проблемах страны. Если на политические темы еще готовы говорить, потому что темы в общем-то отвлеченные, то на социальные практически заставить министра прийти почти нереально...
— Что бы мы ни говорили, но общая планка снижена — дальше некуда. Телевидение, которому вы служите верой и правдой, играет здесь не последнюю роль?
— Согласен. Не кажется ли вам, что мы проиграли войну, сегодня мы все живем в оккупации. Хороши коммунисты были или плохи, жестоки или добры — дело десятое, но то, что они сделали в культурном смысле, пока еще не оценено. Вспомните, любой слесарь, токарь, сварщик... — представитель так называемого пролетариата — выкладывал все, чтобы его ребенок получил высшее образование. Коммунисты прекрасно понимали, где зерна, где плевел. Та самая «фига в кармане», на которой выросла добрая половина нашей культуры, не что иное, как прямой ход в сторону «кижевской» физиологии. Кесарю давали кесарево, а себе — все остальное. Советская цензура — девочка в коротком платьице по сравнению с цензурой сегодняшнего рынка, через которую ничто живое практически пробиться не может! Поэтому, конечно, общий уровень потребления предметов искусства или артефактов культуры упал стремительно и чудовищно за последние 15 лет. Что с этим делать? Не знаю...
— В вашей органике присутствует, скажем так, здоровый цинизм. Сможет ли этот самый здоровый цинизм помочь вам существовать внутри общественно-политической программы, которая, естественно, на Первом канале не может не быть заказной и перед которой будут стоять четкие и определенные задачи?
— Во-первых, я не пошел в армию, потому что мне был поставлен диагноз «психопатия со склонностью к сутяжничеству». Переводя на русский язык, это еще перед тем как сесть за столик в ресторане, я должен просить жалобную книгу, потому что меня точно что-нибудь не устроит. И вот эту свою болезнь я хочу поставить на службу обществу. Заказ, конечно, есть, но это заказ общий. Некие разговоры, причем здесь предельно конкретные, помогли бы определиться с тем, какая степень социальной напряженности существует в обществе, и по возможности эту степень напряженности снимать. Я представляю, что это конкретная, вполне почетная задача, потому что русский бунт бессмысленный и беспощадный, мы это знаем, и, как правило, возникает на совершенно, с точки зрения государства, пустом месте. Так что, с одной стороны, это инструмент выяснения неких болевых точек в обществе, а с другой — она поставлена таким образом, что в конце программы принимаются экспертами и мной совершенно конкретные решения. То есть, грубо говоря, в адрес того или иного чиновника, который виноват, с нашей точки зрения, в ситуации, сложившейся с простым человеком. А в основе — история простого человека. Уходит письмо, предельно внятно сформулированное. Это письмо от средства массовой информации, по закону они обязаны ответить на него. Ответ будет обсуждаться в одной из следующих программ. То есть появляется обратная связь, все-таки телевизор опять становится инструментом. Я хочу отката, что называется. Хочу к тем временам, когда один голос, звучащий, правда, с Первого канала, хоть что-то мог изменить. Если не получится, значит, программа закроется. Получится — меня «уйдут», что будет, может бать, замечательным поводом наконец-то расстаться с телевидением, которое я так ненавижу.
— А какие личные планы у Гордона, есть ли какие-нибудь идеи, а, главное, возможность их реализовать?
— Абсолютно убежден, что деньги в любом деле — дело даже не второе, а третье. Мы часто говорим про ииновации и совершенно не понимаем, что это такое. То есть в нашем государстве, думаю, и у вас инновацией называют изобретения, которые помогают прежнему образу мысли существовать, в то время как кино — в чистом виде инновация. Возникает идея, и она главенствует. Под нее собираются средства, в том числе материальные; производится некий продукт, который потом тиражируется, чтобы стать бизнесом. Так устроено кино, абсолютно инновационная схема. В инновациях любые инвестиции рисковые. Поэтому государство так или иначе берет на себя функции инвестора в кино. Другое дело, как эти деньги сегодня распределяются. ...Есть и другие деньги. Поэтому я всегда начинаю с идеи и ни разу, а я три фильма снял, не было так, чтобы на идею, которая появилась и сформировалась, не нашлось денег. Такого не бывает. Не те, не тогда, не в том объеме, но это никак не мешает закончить дело. Сейчас у меня лежит материал фильма, который я снял за очень небольшие деньги, «кризисного бюджетного фильма» — «Метель», и к осени все равно нужно будет, нравится мне этот материал или нет, сделать из него историю. То есть выпустить еще один фильм.
— А чей сценарий?
— Сценарий — очень вольная инсценировка рассказа Льва Николаевича Толстого «Метель» в изложении Аркадия Яхниса и вашего покорного слуги. Место действия — Подмосковье, время действия — наши дни. Мы попытались эту историю перенести в сегодняшний день. Что получилось, еще не знаю. Но материал снят и даже почти смонтирован.
— Полнометражное кино?
— Да. Главную мужскую роль играет Григорий Добрынин, которого, надо сказать, я отобрал еще до того как он получил своего «Медведя» на Берлинском фестивале. Вторую главную мужскую роль играет Леонид Павлович Мозговой, он выступает в совершенно не своем амплуа — играет русского мужика такого бородатого. Есть несколько дебютантов, Равшана Куркова, например. В общем, актерский состав очень приличный.
— А театральные экзерсисы ваши продолжите?
— В качестве режиссера этой зимой, скорее всего, если получится, переговоры были уже, в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко в Москве, на Малой сцене, поставлю оперу. Детскую оперу Бриттена «Ноев ковчег», но детскую оперу для взрослых, естественно. Почему-то меня вдруг увлекла идея сделать это. Там еще и хоры детские нужны. Думаю, в Москве найдутся. Кроме того, Гарри Борисович закончил сценарий еще одного фильма, это история из жизни, тоже очень вольно рассказанная, Валентина Хруща.
— Художника?
— Да, которого мы похоронили с отцом пять лет назад в городе Кимры Тверской области. Гарри Борисович дружил с ним с 12 или 13 лет. Судьба у него довольно для художника типичная для того, чтобы можно было поразмышлять о судьбе вообще на его примере. Ну, и личность очень колоритная. Следующей осенью планируем начать снимать в Одессе эту историю.
— Украину не пытались привлечь к копродакшну? Все-таки в Одессе сниматься будет, и история художника-то украинского?
— Еще нет, но я знаком уже второй год со всем киноистеблишментом Украины, в том числе — и государственным. Думаю, такие переговоры будут уместны, как только определюсь с тем, кто будет на картине исполнительным продюсером, поскольку у нас все перепутано в этом смысле, и продюсерами называют тех людей, которые просто деньги ищут.
— И перераспределяют определенным образом.
— Да, но хочу поставить все на свои места. Раз идея принадлежит мне, то я и режиссер, и продюсер этого фильма. А вот найти себе сопродюсера, который был бы исполнителем этой затеи, помог бы сделать ее технологически, потом продать кино, — задача первостепенная. Мне кажется, что даже одного продюсера, который уже ушел из профессии, уговорил в нее вернуться.
— Не Сергей Члиянц ли это?
— Да. У меня SMS от него есть, что он согласен.
— Вы ведь поздно стали общаться с отцом, на вас влияние, личностное, человеческое оказывала мать. Она была очень сильным человеком, и общение с отцом для вас, его начало и продолжение, было серьезным открытием и потрясением. Сегодня, по прошествии времени, общие работы — ваша попытка вывести отца на определенную орбиту, поддержать определенным образом или просто для вас это настолько шикарный литературный материал, что ничего другого не видите?
— Во-первых, поправка. Не только мама, но и бабушка оказывала на меня влияние в детстве, поскольку и мать, и отчим кормили семью и были очень заняты, в те времена это было трудно делать, а бабушка была такой Ариной Родионовной, поэтому очень большое влияние на меня оказала. Что касается отношений, понимаете, в чем дело, я ведь всякий раз пытаюсь начать сначала. Ищу литературный материал, а мне он необходим, поскольку я не из себя творю, я не художник самовыражения, а — интерпретатор. Мне необходим литературный материал, своеобразная маска, чтобы можно было говорить вольнее и для себя понятнее. Всякий раз начинаю с поисков материала вне семьи, то есть не сразу снимаю книжку отца с книжкой полки и думаю: дай-ка посмотрю, что он там еще написал. И всякий раз круги сужаются, сужаются, сужаются и приводят меня к мысли, что тандем образовался, и от добра добра не ищут. Пытался написать с Яхнисом профессиональный сценарий, который рассказал бы историю. К сожалению, наша традиция такова, что мы на любом уровне рассказываем лишь анекдоты. Необходимо рассказать историю, чтобы у нее было начало, конец. Западное кино просто оперирует архетипами в той или иной степени. И я понял, что внятная история, сюжет для кино — последнее дело вообще. А у Гарри Борисовича материал очень благодатный, конечно. Я-то писал сценарий про себя, от первого лица, который должен был называться «Закрытый показ». Это была бы история о том, как на «Закрытом показе» Гордона показывают его картину. Что из этого может выйти? Абсолютно такая вудиалленовская комедия в его раннем духе, что называется. Потом понял, что все темы, на которые хочу говорить в этой картине, есть в материале про Хруща. Зачем мне скудоумно вещать от первого лица, когда могу воспарить и рассказать общую историю, архетипичную, скажем так. Поскольку такого сценария не было и повести такой не было, а Хрущ под псевдонимом Плющ появлялся то в одном романе, то в другом, то в рассказе, попросил Гарри Борисовича даже не скомпилировать эту историю, а просто пересказать ее еще раз. То, что получилось, мы, надеюсь, и попробуем осуществить.
— Что происходит в жизни у Саши Гордона? Чем живет, чему радуется, что вдохновляет? Что дает силы просто работать дальше и приходить на нелюбимое телевидение?
— Сформировавшееся уже умение не думать о таких вопросах и не отвечать на них.
— Даже себе?
— Тем более себе. Абсолютно убежден, и уже давно, что жизнь — это процесс, а смысл жизни — в разгадывании этого процесса и в том, чтобы он какое-то время еще длился. Ставить себе какие-то промежуточные задачи в этом процессе или забавлять себя промежуточными целями мне уже давно неинтересно.
— А простые человеческие радости?
— Это же естественно. Кажется, Соколов написал: «Безумному Ван Гогу не занимать ума, живем, и слава Богу, которого нема». Вот как-то так. Отношения с друзьями, женщинами, хорошие напитки, добрая рыбалка.
СПРАВКА «Дня»
Родился 20 февраля 1964 года в поселке Белоусово Калужской области. Вырос в Москве.
Отец — поэт, писатель и художник Гарри Гордон, родом из Одессы.
Окончил актерское отделение Театрального училища им. Щукина.
В 1989 с дочерью и женой эмигрировал в США, где первое время устанавливал кондиционеры, готовил и доставлял пиццу. Потом — режиссер, монтажер, диктор, помощник оператора в телекомпании RTN. В 1993 году создал компанию «Wostok Entertainment». Автор и ведущий публицистической программы «Нью-Йорк, Нью-Йорк», которая выходила на российском телеканале «ТВ-6». В 1997 году вернулся в Россию. При этом остается гражданином США (подтвердил это в телепрограмме «Познер» от 28 сентября 2009 года).
20 апреля 1998 организовал Партию общественного цинизма (ПОЦ) и заявил о своем намерении баллотироваться на пост Президента России в 2000 году. В партии состояло больше трех тысяч членов, А. Гордон пожизненно является ее генеральным секретарем. В 2005 партия была продана Гордоном за 3 доллара неизвестному лицу.
С 2007 года ведет передачи «Закрытый показ», «Гордон-Кихот» на Первом канале.
