Театр украинской эмиграции — явление мало нам знакомое, мало изученное, фактажно и концептуально пока не вошедшее в историю украинского сценического искусства.
...По окончании Второй мировой войны на территории разделенной союзниками Германии — в английской, американской и французской зонах, где в лагерях для переселенцев скопились сотни тысяч недавних граждан СССР, кипела сценическая жизнь. Достаточно назвать первоклассные драматические коллективы, которыми руководили Владимир Блавацкий и Иосиф Гирняк или Украинский оперный ансамбль в Мюнхене, которым дирижировал Богдан Пьюрко... Через какие-то 4-5 лет опустели бывшие фашистские военные казармы, в которых пришлось разбить лагерь изгнанникам, и на ветхих пароходиках они отправились в США, Канаду, Австралию, Бразилию, Аргентину и тому подобное. Слава Богу, — говорили они, — мы спасены от Сибири, от ГУЛАГа! На новых землях, даже утратив возможность своей профессией зарабатывать на жизнь, театральные художники продолжали по вечерам — после дневной изнурительной работы на фабриках, предприятиях, заводах — собираться на репетиции, готовить спектакли и общаться со зрителями. Выпуск одной постановки в таких «самодеятельных» условиях длился в среднем год. Играли спектакль от одного до трех раз — в зависимости от количества потенциальных зрителей в данном месте скопления украинцев... Так было с 50-х до 70-х и 80-х годов. Постепенно уходили в мир иной энтузиасты, а новые поколения украинцев все хуже знали родной язык и менее сентиментально относились к возможности увидеть на сцене отечественный спектакль. Но в истории театра не должна исчезнуть память о временах борьбы диаспорского театра за право осваивать европейскую современную драматургию и выходить на диалог с родным народом. Несмотря на это, эмигрантские коллективы, в общем, ставили очень интересные по тематико- стилистическим особенностям произведения.
... Даже если ты перелистал кипы изданных в диаспоре книг об искусстве «переселенной музы» и газетных подшивок, где сквозь статьи и рецензии просматривается картина защиты актерами и режиссерами своей профессии, не будешь иметь такого наслаждения, как от личного или письменного общения с участниками этого процесса. Одним из таких «поводырей» стал для меня актер Антон Рыбицкий из Мельбурна (Австралия). Это ему принадлежит честь недавнего нахождения по моей просьбе архива (пусть и небольшого) Марии Малыш-Федорец — известной героини Театра Николая Садовского, которая эмигрировала после Второй мировой войны в Австралию (смотри «День № 7).
А вот имя еще одной артистки, с которой, как и с М. Малыш-Федорец, пришлось работать А. Рыбицкому. Это оперная певица Евгения Павловская. В словаре «Художники Украины» ее фамилия не упоминается. Однако австралийская «Энциклопедия украинской диаспоры» о ней пишет: «Павловская Евгения, девичья фамилия Безпалова. Родилась в Киеве (правильно — в селе Сушки на Киевщине — В.Г. ) в 1913 году, умерла в Мельбурне в 1965 году; певица-сопрано».
Она училась в Киевской консерватории, пела на сцене оперной студии при консерватории преимущественно в классических операх. Пела Е. Павловская и в Оперном театре в тот период, когда Киев оккупировали фашисты. Впоследствии она работала во Львове, занятом немцами. Это уже был транзит перед эмиграцией. Так диктовала трудная судьба...
В Германии в городах Богторне и Райне Павловская играла в музыкально-драматическом театре «Ренессанс» под руководством Григория Ярошевича-Манько. Об этом коллективе в диаспорном сборнике «Наш театр» сказано: «С 1945 по 1949 год театр объехал все лагеря скитальцев, дал 502 спектакля: пьесы и концерты».
В Австралии, концертируя в Мельбурне и Эссендоне, певица завоевала большой почет и любовь украинской общины и австралийской публики. Работала в организованном М. Малыш-Федорец Музыкально-драматическом театре-студии при Объединении демократической украинской молодежи, где в 1955 году пела партию Панночки в «Майской ночи» по Н. Гоголю и играла Уляну в «Сватанні на Гончарівці» Г. Квитки-Основьяненко. В музыкальном театре им. М. Лысенко пела Катерину в одноименной опере М. Аркаса (1962) и Сильву в одноименной оперетте И. Кальмана (1964).
Мое знакомство с Евгенией Павловской состоялось в 1947 году, — вспоминает Антон РЫБИЦКИЙ. — Это было в городе Ганновер, где, как и в других городах Германии, в специальных лагерях жили и ожидали решения своей судьбы украинцы. Общее количество их было таким большим, что суммарно это могла бы быть какая-то еще одна «маленькая» Украина. Галичане и схидняки, люди самых разных профессий: ученые, политики, художники, рабочие и крестьяне, служащие. Поодиночке и с семьями, с детьми. За пять лет до переселения за океан лагеря превратились в миниатюрные государства с хорошо отработанной системой учета и управления, социального обеспечения, образования, духовной и религиозной жизни. И, безусловно, культурного бытия. В каждом лагере существовал клуб, на сцене которого регулярно выступали как профессиональные художники, так и участники самодеятельных кружков.
Действовал и в Ганновере театральный коллектив, а при нем функционировала театральная студия, в которую после серьезной проверки на профессиональную пригодность меня и приняли. Руководил студией режиссер Сидор Иванович Терлецкий, бывший актер Черновицкого театра. Строгий, требовательный, он хорошо знал свое дело, и мы все его любили и уважали. Как говорится, доверчиво шли за ним. Все спектакли студии проходили на профессиональном уровне.
... Я учился на втором курсе. На сцене нашего клуба идет репетиция (мы говорили «проба») спектакля «Казка старого млина» С. Черкасенко. Вдруг в зале появляется симпатичная молодая женщина с очаровательной женственной улыбкой. В руках она держит заботливо завернутого младенца...
— Добрый день! Извините, что прервала вашу работу. Должна осмотреть сцену и зал. Я певица. Меня зовут Евгения Павловская. Завтра буду петь на вашей сцене...
Мы все, очарованные образом обворожительной артистки, воскликнули: «Очень рады!»
... Из пяти тысяч наших соотечественников осчастливлены были 400 зрителей (по количеству мест в клубе). Где-то минут за двадцать до начала концерта, назначенного на 19.30, я зашел за кулисы и там сразу наткнулся на пани Евгению. Она была в украинском сценическом наряде, на лице — легкий грим, а в руках — все тот же сверток с младенцем. И вдруг слышу: «Ой, я вас узнала! Очень прошу помочь мне, пока я буду петь»... И младенец переходит в мои руки.
— Это моя младшая доченька Вероника. Ей шесть месяцев. Если захотите подождать, то после 16 лет можете стать моим зятем.
Я отвечаю благодарностью за доверие и на два часа замираю в позе то ли молодого любящего отца, то ли жениха, поклявшегося ждать 16 лет, — с ребенком, прижатым к груди (хорошо, что она не плакала). Очарованный, слушаю божественное пение, любуюсь голосом Павловской. Репертуар пани Евгении был преимущественно украинский. Аплодисменты звучали в конце каждого номера. Певицу вызвали «на бис»... А вернув в конце концерта «невесту» маме, заработал от «тещи» благодарный поцелуй в щечку...
Кто бы мог подумать, что впереди меня ждет счастливое сценическое партнерство с Евгенией Павловской, часы наблюдений за ее уникальной естественностью пребывания в образе, а значит, и моего собственного обучения рядом с ней? Во второй раз мы встретились в Народном доме австралийского города Мельбурн. И хотя моей «невесте» Веронике было уже восемь лет, ее мама осталась такой же юной лицом и сердцем. Ее привлекательность действовала мгновенно на любом расстоянии — будь она рядом с вами, или на сцене, а вы в зрительном зале — это великий Божий дар для артиста. Мне пришлось повиниться перед Евгенией — мол, не выдержал проверки временем и не сохранил верность Веронике. На то время я уже был женат на моей любимой до сегодняшнего дня Зое (это произошло еще в Ганноверском лагере) и у нас родилась дочь Юлия... Павловская шутя меня пожурила; «Все вы, мужчины, такие!» и великодушно простила...
Нас звала сцена. Это духовно объединяло, давало полное взаимопонимание. В работе Евгения была скромной, не кичилась своим наработанным годами опытом, не цеплялась, как это кое у кого бывает, с замечаниями или обвинениями, что, мол, те, кто рядом, испортили ей что-то на сцене. Никогда не обижала подобным образом. Хотя в наших глазах была образцом мастерства, примадонной сценического перевоплощения. И в пении, и в драматических монологах — талант! А когда на сцену выходила еще и Мария Евгеньевна Малыш-Федорец (как, например, в «Сватанні на Гончарівці»), я ощущал себя на вершине творческого счастья. Сам себя не узнавал. Казалось, меня что-то поднимало над сценой, и я, как во сне, свободно плыву в призрачном пространстве фантазии...
Думаю, что личная жизнь Евгении не была легкой. У нее было трое детей — старшие — Инна и Юра — родились до войны, младшая, Вероника, — послевоенный ребенок. А уже одно это для артистки создавало немалые заботы в то смутное время. Хотя, понимаю, ее жизнелюбивая и жертвенная натура была обращена к детям солнечной стороной. Видимо, не устраивал ее и спорадический характер вокальных выступлений. А кто из нас тогда мог бы похвастаться жизненной гармонией? Радовались одному — живыми вырвались из огненного кольца преследований...
Иванна Сирко, которая близко знала артистку, оставила о ней взволнованные воспоминания. В них есть такие строки: «Творческий путь Евгении усыпан трудностями, но, с другой стороны, Бог щедро одарил ее. Умела очаровывать, добрым словом увлечь, нерядовой красотой привлечь, а, кроме того, была воплощением бурлящей энергии. Нередко приходилось ей пробиваться сквозь жизнь, напрягая все силы».
Павловская прожила мало. В 52 года Евгению свела в могилу неизлечимая болезнь. В 2005 году исполнилось сорок лет со дня смерти певицы. Она очень любила Киев, где училась и впервые вышла на сцену. Хочу, чтобы киевляне вспомнили славную дочь Украины.
