Мысль о том, что жизнь — это путешествие по многим маршрутам одновременно, показалась ключевой в раздумьях о личности Сергея Проскурни во времена проводов его в последний путь...
Он не старался быть первооткрывателем, но если такая радость выдавалась, всегда разделял ее с коллегами. Так было на судьбоносной для украинской эстрады «Червоной руте».
Когда киевское студийное движение от самозахвата провозглашений перешло к самоутверждению репертуарной надежностью, Сергей открыл театр-студию «Будьмо!» в сыром подвале-лабиринте. Скамейки под стенами отгораживали актерский ринг, в котором со всем возможным отчаянием хрупкой красоты разыгрывалась пьеса Олега Лишеги «Друг Ли Бо, брат ДуФу». «Будьмо!», яркое вначале, которое подавало большие надежды на свое развитие, почему-то постепенно стихло, хотя до сих пор не стерлось из памяти.
Подобная судьба постигла многие начинания Сергея. «Гранды искусств» стартовали впечатляющим концертом из произведений гениального Гии Канчели. «Мистецьке березілля» подарило киевлянам радость открытия Р. Кастелучи, Е. Некрошуса, Р. Виктюка. Каким бы счастьем было, если бы эти импрезы стали постоянными составляющими культурной жизни столицы Украины!
Кто-то сказал, что дух Параджанова переселился в Проскурню. Он на самом деле не боялся быть экстравагантным. Мне в этой его забаве слышался звон детства. Его мама рассказывала, как в два года, увидев скрипку, он жестами заявил, что будет играть на ней, а в школе, встретив девочку Дину, провозгласил ее своей будущей женой. Так все и получилось!
Он любил делать подарки, по-параджановски придавая вещам определенного символизма. Видимо, что-то предчувствуя, на последнем театральном фестивале «Київ травневий», которым я руководил 10 лет и имел честь пригласить в Киев А. Жирардо, М. Марсо, Р. Туминаса, интересные театры современности, что давало основания быть уверенным в его долговременной прописке в нашем городе, Сергей вручил мне книжечку, которая называлась «Уроки каратэ Владимира Путина». Мое торможение осмысления дара он снял замечанием о слабости самозащиты культуры.
Сергей Проскурня в Черкасском драматическом театре им. Т. Шевченко соответственно значимости события — 200-летия со дня рождения Кобзаря — совершил мощный театральный проект «Наш Шевченко».
В Одесской опере «заквасил» программу действий, которая должна была взорваться шампанским новой «игристой» оперы. Его опыт управления коллективами не вышел на взвешенные маршруты. Кажется, дело в предприимчивости сердца, которую в определенной степени можно найти, поддержать в коллегах, но воспитывать надо длительное время и упорно.
Отвага сердца, мыслей, замыслов у Проскурни внешне имели величество музейного покоя. Планы вызвали доверие и захватывали. Он умел находить деньги, а тратя их на дела художественные, никогда не бился головой о Цену, а был щедрым и, конечно, имел кучу долгов. Интересно, что чаще всего, ему этот маленький недостаток прощали. Он задолжал театру «Сузір’я» сумму, соответствующую 50 долларам. В то время это было сопоставимо двухмесячной зарплате руководителя театра. С интонацией светлеющей до иронической при каждой встрече я напоминал ему о долге. Пока Сергей не пригрозил: «Будешь часто напоминать — вычеркну из списка».
Чувство юмора часто выручало его. На площади Независимости время от времени происходили симфонические концерты, оперные постановки. По собственному опыту и опыту коллег, все режиссеры наиболее были обеспокоены тем, что делать, если пойдет дождь. Вдруг на концерте, который режиссировал Проскурня, какие-то, скорее, не зрители, а наблюдатели от избытка чувств и низости духа потребовали отменить исполнение произведений москальских композиторов — Чайковского и Прокофьева. Сергей вышел на сцену и убедительно доказал их украинскость тем, что первого звали Петром Ильковичем, а в честь второго был назван Донецкий аэропорт. Каков вопрос, таков и ответ. Но он демонстрирует нечто важное. У Сергея Владиславовича был сформирован мультичувствительный аппарат познания человека, человека, при посредничестве которого материя и дух пытаются познать себя. Байрон говорил: «Человек думающий менее реален, чем его мысли». Проскурня захватывал игрой и игривостью мыслей. И это на самом деле важнее всех возможных к нему вопросов.
На многолюдном отпевании в Михайловский Златоверхом соборе, которое правил Митрополит Киевский и всея Украины Епифаний, думалось о способности выявлять божественное в людях, которые рядом в измерении земном, в координатах вечности, на жизненных путях.
В кругу друзей за горькой рюмкой за упокой души Сергея Иван Малкович прочитал свое стихотворение:
«Знову марчіє трава,
всюди присутність
утрати:
час нерозталим словам
з листям — назад
прилітати.
Затінок власних дерев
вічно з собою ми носим -
й віримо, що не помрем:
просто прокинемось —
осінь;
тільки побачимо лиш,
виріям пам’ять віддавши, —
там,
де колись ми пройшли,
в просторі — обриси наші,-
нами насичений світ —
де ж ми ізвідси підемо?..
Просто — за крайньою
з лип
в тінь свою
мовчки
вкладемось.»
Будьмо! И прощай, маэстро Проскурня.
