Этот красный дом во Львове знают преимущественно художники и искусствоведы, а все другие львовяне не очень, хотя стоит он почти как корабль, напротив собора святого Юра и украшает собой район города, в который каждый религиозный праздник, если не каждое воскресенье, направляется значительная часть населения Львова. Виллу спроектировал известный львовский архитектор Ю. Захариевич для польского художника Яна Стыка, и именно здесь Ян Стык вместе с другими известными польскими художниками — В. Коссаком и З. Розвадовским писали полотна для известной панорамы «Битва под Рацлавичами», которая нынче также находится в Польше.
Какое-то время на вилле жил и Модест Сосенко, творец стиля украинского модерна. Определенное время Курилас. К тому же этот дом посещали известные политические мужи, врачи, дипломаты, которые в тех стенах осматривали произведения Новакивского, знакомились с деятельностью его школы, которая функционировала здесь с 1923 по 1935 годы. Во времена фашистской оккупации после смерти Новакивского жил на вилле скульптор Нестор Киселевский. А потом находилась мастерская Ивана Северы, одного из наиболее выдающихся львовских скульпторов, он работал здесь над монументом Ивана Франко — самым серьезным замыслом своей жизни. Но однажды, когда Севера вышел в город, неизвестные преступники разбили его скульптуру. От этого потрясения он не мог уже оправиться… А в 72-м году, к 100-летию со дня рождения Олексы Новакивского, здесь открыли его художественно-мемориальный музей. Однако очень долгое время, вплоть до сегодняшнего дня, этот дом делят между собой музей Новакивского и жильцы общежития одного из обанкротившихся теперь заводов. Зайдешь не в те двери и попадешь вместо храма искусств в обшарпанное помещение, где пахнет жареной капустой. Почему-то жители этого дома любят именно капусту, причем во всех ее видах. Написала «почему-то» и сама себя «схватила за язык» — потому что хорошо же знаю, почему люди, которые живут в общежитиях, варят и тушат именно капусту, — самая малоимущая часть населения живет здесь. И надежд на то, что кто-то из них вскоре получит себе отдельное жилье, мало...
КАК МИТРОПОЛИТ ШЕПТИЦКИЙ АНГАЖИРОВАЛ МОЛОДОГО ХУДОЖНИКА
А когда-то митрополит Андрей Шептицкий приобрел этот дом как целостное здание с надеждой использовать как одно из помещений Национального музея, основателем которого он был. Однако комнаты оказались затемненными для экспозиций, и митрополит решил отдать бывшую виллу Яна Стыки — «для нужд украинских художников». В 1911-м году он приезжает в Краков на похороны одного из кардиналов и посещает выставку, организованную краковским Обществом друзей красных искусств. Осматривает, возможно случайно, зал, так называемую «Светлицу Виспянского», в которой молодой художник, выпускник Краковской академии искусств Олекса Новакивский представил аж 105 своих работ. Произведения художника поражают митрополита, и именно тогда зародилась у Шептицкого мысль пригласить Новакивского во Львов, ангажируя его таким образом к свершениям на ниве украинского искусства. Однако во Львов Олекса Новакивский приезжает только в 1913 году и сразу же поселяется в доме, приобретенном митрополитом. Город Льва, как утверждают историки, встретил художника восторженными откликами в прессе, и уже никогда не отпускал надолго, вплоть до 1935 года, года смерти художника.
Этот сын Виннитчины удивительным образом и очень быстро впитал в себя атмосферу Львова, и стал очень «львовским», однако вряд ли удержался бы в городе, если бы не постоянная помощь Андрея Шептицкого. «Благодаря помощи митрополита, Новакивский, — как утверждает Святослав Гординский, — мог создавать то, что хотел, писать произведения, непосредственно не связанные с какой-то утилитарной целью. Это давало ему возможность проявить полностью свою творческую индивидуальность, чего достичь удалось очень и очень немногим нашим художникам, спутанным так называемыми условиями, которые не давали возможности разворачивать крылья». И то, что Новакивский открыл здесь первую на Галичине украинскую художественную школу, в которой получали знания и художественные навыки более 90 молодых людей, является также в полной мере заслугой митрополита. В 20 — 30-х годах мастерская Новакивского была к тому же центром художественной жизни Львовщины. Здесь собирались не только художники, но и представители различных слоев интеллигенции, меценаты, критики искусства. То есть этот дом заслуживает немного больше уважения, чем сейчас…
ДО СИХ ПОР НЕ ПОЗНАННЫЙ МИРОМ ХУДОЖНИК…
Вообще неизвестно, состоялось ли бы открытие музея Олексы Новакивского, если бы не постановление ЮНЕСКО о праздновании 100-летия художника. Нужно отдать должное и семье художника, в частности внуку Андрею, который не одну пару сапог износил, пока уговорил чиновников отдать хотя бы часть виллы под музей.
И наверное, следует больше и обстоятельнее рассказывать об Олексе Новакивском, чтобы не столько доказать другим, сколько самим себе объяснить, почему глаз очень хорошего знатока искусства Шептицкого остановился на творчестве еще малоизвестного художника. Митрополит не мог не почувствовать чрезвычайную магию, которая била из его полотен, не мог не увидеть огромный потенциал этой натуры, бунтарской и неординарной, которая потом (бывало и такое) заходила в конфликт с представителями галицкой интеллигенции. И если бы не внимание Шептицкого, как знать, был бы у нас так-ой (!) Новакивский и завершил ли жизненный путь во Львове…
Надо признать, Новакивскому при жизни везло на меценатов. Они ощущали, что поддержать такого художника — святое и благородное дело. В молодые годы одаренного юношу заметил граф Тадеуш Грохольский, художник по призванию, родной брат помещицы Гелены Бжозовской, в имениях которой служил лесником отец Новакивского. Именно Грохольский посоветовал сестре выделить Новакивскому стипендию и таким образом обеспечить его первые годы академических занятий в Кракове. Потом художника опекал краковский врач Иосиф Гогульский, и то, что все последние годы посвятила себя творчеству Новакивского Любовь Волошин — также добрый знак. Эта неистово упрямая и исключительно работящая женщина не только исследовала еще неоткрытые страницы жизни художника, но и рассказала в своих книгах об учениках Новакивского, и теперь мечтает о том, чтобы наконец общежитие каким-то образом убрать с виллы и открыть полноценную экспозицию. Искренне говоря, это очень сложное дело, но зная все обстоятельства жизни Любы Волошин есть надежда, что это таки произойдет, не без помощи представителей новой власти, ясное дело.
Хотя Любови Волошин не так просто даже добраться до музея. Маленькой она заболела полиомиелитом и вынуждена всю жизнь передвигаться при помощи костылей. Чуть ли не ежедневно она садится в свой старый автомобиль, подъезжает к музейным воротам и очень осторожно, шаг за шагом добирается до дома. Зимой скользко, костыли неуверенно держатся на тротуаре. Здесь на двух здоровых ногах иногда «летишь», а на костылях — сплошное испытание. А тяжелый портфель с книжками, газетами, репродукциями! Но если бы не этот музей и многолетнее служение ему — сложно было бы существовать на этом свете.
В общем, не знаю, как три не очень уже молодые женщины, которые работают в музее, справляются с ним. Дело не только в том, что музейное помещение давно нуждается в капитальном ремонте, дом съедает грибок. После открытия музея, больше 30 лет назад, серьезного ремонта здесь больше не проводили, только косметические. Представьте, что это значит. Мало того, работники музея до сих пор пишут статьи на стареньком «Ундервуде», время от времени летая по Львову в поисках новой печатной ленты, которую уже никто не выпускает… А как-то Волошин рассказывала, что сидела в музее сама, уже стемнело, и стало ей как-то не по себе, даже жутко, потому что глянула на автопортрет Новакивского и показалось, что дух художника так и не покинул эти стены и вот-вот появится перед глазами. Кстати, мало кто решается иметь в своем уютном жилище Новакивского, потому что энергетика его произведений далеко неуютная, она скорее бунтарская, и если стремишься только к покою, лучше выбирать другие холсты.
Недавно Волошин выпустила книгу «Автопортрети Олекси Новаківського». Вещь глубокая и полезная. Эпиграфом для книги стали слова Артура Ляутербаха: «Тревога и задумчивость, которая смотрит на нас с автопортрета художника, с этой прекрасной головы славянского Микеланджело — образ этот, при всей своей возвышенности, преисполнен беззащитности и неустроенности. Это лицо визионера, мечтателя, который свое творчество настроил на высший лад, оставаясь непреклонно верным высокой идее добра и красоты, которым посвятил свою мысль и творчество, весь свой большой талант и свое большое сердце».
— Было время, — говорит Волошин, — когда я делала одну за другой выставки, которые открывали новые и новые страницы творчества художника, и это было прекрасно. Потому что собирался весь художественный Львов и газеты писали: «Ни один музей во Львове не живет такой интенсивной жизнью…» Было время, когда музей закрывали, тогда экспозиция была полностью свернута, т.е. пришлось пережить разные, в том числе и очень сложные времена. И сегодняшние — не простые… Однако хочется верить, что удастся-таки создать музей учеников Новакивского. Рассказать о тех, кто оказался в эмиграции после Второй мировой войны — во Франции, Соединенных Штатах, Канаде. Если удастся такое, и будет музей, то мы сможем сделать шаги, провести определенные мероприятия, чтобы их художественное наследие возвратить в Украину. Произведения таких мастеров, как Святослав Гординский, Михаил Мороз, Иванка Нижник-Винников, Зоня Зарицкая. Чего стоит только Лев Гец, первоклассный график, который, умирая, оставил все свои работы для Национального музея во Львове, но от этого наследия директор вынужден был под давлением отказаться. (В советские времена это означало для него — положить на стол партбилет.) Поэтому сегодня мы имеем только отдельные вещи этого художника, а он мог бы стать украшением украинского искусства. Теперь все наследие его осталось в Польше, а так не должно быть. В Соединенных Штатах 10 учеников его жило, и все их работы разбросаны по свету…
ЧЕМУ МЫ МОЖЕМ У НОВАКИВСКОГО НАУЧИТЬСЯ?
«Гражданской нацеленности, требовательности к себе как художнику, который является совестью народа, его Апостолом. И это высокое самосознание художника он пытался воспитать у всех своих учеников. Если же говорить о чисто художественных основах, то он прежде всего стоял на классических позициях, в частности таких как хороший рисунок. А владение формой считал основой творчества. Потом уже можно было оперировать цветом, но сначала, отмечал, нужно владеть формой! Если сформулировать с искусствоведческой стороны его платформу, то это была символистская поэтика, сочетаемая с экспрессионистской манерой письма.
Красноречивым и неоспоримым фактом является и то, что все ученики школы проявили сначала определенную зависимость от учителя. Но позже каждый пошел своим путем и часто радикально иным, чем Новакивский. И это большой плюс для них и для их учителя, потому что школа Новакивского становилась первым трамплином, который учил идти сложной творческой дорогой, развиваться, достигать других вершин». Так говорит о Новакивском опять же Любовь Волошин, которая написала о нем несколько очень интересных книг.
Хотя одним из первых, кто давал о Новакивском очень правдивые и меткие оценки, был поэт и художник Святослав Гординский, который в своих статьях рассказывал о жизни Галичины того времени и, в частности, о встречах с Новакивским. Его мысли легли в основу многих статей искусствоведов нашего времени. К сожалению, только сейчас, в 2004-м, вышла книга воспоминаний Гординского «На переломі епох» во львовском издательстве «Світ», подготовленная к печати Романом Лубкивским. Гординский для многих только сейчас открылся как свидетель уходящей эпохи и очень глубокая личность, способная давать аналитические и точные замечания о тех, с кем приходилось ему при жизни общаться. В 54-м он написал в частности свою статью о Новакивском и художниках его времени, но только сейчас, преодолев океан (потому что Гординский значительную часть своей жизни жил и творил в Америке), каждый простой украинец смог прочитать эту жемчужину мемуаристики.
Вообще говорить о таких художниках как Новакивский необходимо именно сейчас. Сегодня, когда душа каждого художника раздирается противоречиями, когда деньги, а вернее их отсутствие, мешают творить, когда в глобализованном мире поиски самого себя усложняются страхом не быть понятным миру, Новакивский показывает, что при условии открытости, искреннего восприятия других миров нужно таки «быть верным самому себе». Новакивский не был просто или только художником. Он перерос это звание. Как пишет Гординский, «Новакивский — исключительная фигура украинского искусства, и в частности — западноукраинского. Пусть многие его произведения и недоговорены, но все они отмечены чертами великого масте ра и печатью исключительной, динамичной духовной структуры. Когда в 1924 г. пришлось мне впервые переступить порог его художественной студии, у Новакивского уже были две большие выставки и слава какого-то мага-чародея… философско-художественный мир художника, проблемы которого были такие сложные, перерастали границы самой живописи, переходя в область философии и литературы. Поневоле приходит здесь сравнение с Ван Гогом (взрывность, музыка цвета) и Годлером (монументальность), но символика Новакивского не похожа ни на одного, ни на другого. Новакивский, бесспорно, имел мало места в нашем обществе для себя и для своего индивидуального мира…»
На фоне традиционного пленеризма и импрессионизма Новакивский вторгается в сферы, почти недоступные для изобразительного искусства. Одним из первых затрагивает экзистенциальную тему жизни и смерти человека, быстротечности бытия, такие проблемы как человек и абсолют, человек и Бог. Это не так просто средствами живописи передать, для этого нужен не только талант художника, но и философское мышление, надо быть абсолютно свободным, смелым в своих психологических размышлениях. Следует не побояться замахнуться на такое!.. Однако именно это и сближает его с великими художниками своего времени, неоромантиками и символистами. Новакивский видит себя как личность исключительную, обреченную на трагическую борьбу с судьбой. Свое творчество он трактовал не иначе как служение на алтаре национальной культуры. Никакой конъюнктурности он не признавал. Жизнелюб, склонный временами к экзальтированной вере в свое высокое призвание, он мог на полотне передать такой заряд духовной энергии, что зритель ощущает это почти на материальном уровне — мурашки по коже бегают!
Фигура эта, без сомнения, является определенным творческим феноменом. И не в пределах галицкого искусства, а во всеукраинском масштабе. Хотя можно было бы говорить и о большем, если бы вообще кто-то из украинских художников мог считаться, как говорится сегодня, раскрученным. Сложно поверить, что и до сих пор нет фундаментального альбома репродукций произведений художника. Он все еще ждет своего мецената. Шептицких ныне практически нет и поэтому придется (или не придется?) подождать. Если, конечно, Люба Волошин не сядет в свой автомобиль и не начнет объезжать всех, кто может что-то дать на альбом. Она это практически уже начала делать. Маленькая женщина на костылях воюет за Новакивского, за то, чтобы он стал нам доступным и открытым. Дай Бог ей вдохновения и удачи. Но может ли так продолжаться всегда!?
