Для Михальчука нынешняя выставка — первая. Несмотря на это, он не поддался искушению выставить сразу все, что накопилось за десять лет профессиональной работы. В экспозиции лишь фото со съемок за один только год — 2000-й. Кадры и события без оценок и ранжиров, через запятую: украинская экспедиция на Северный полюс, восхождение на Эльбрус, съемки фильма «Рождество» (Сергей — оператор, Олесь Санин — режиссер) в гуцульском селе Ильцы, греческие рыбаки и загадочное место со странным названием Кападокия, Рим, где в античной каменной вазе произрастает такой себе непрезентабельный фикус, гигиенически стерильный Цюрих, контрастирующий с натуралистическими хрюшами из родного украинского села. Между прочим, швейцарцам (выставку устроил швейцарский фонд «Про Гельвеция Украина») наши неумытые свиньи очень даже понравились, а дерзость фотографа они оценили с юмором. Лично я на фоторепортерских выставках очень часто ощущаю недостаток текста, история же не просто оживляет картинку, придает ей глубину, но часто без нее репортерский снимок — словно без соли. «Сергей, а что это за крест?», — спрашиваю я, глядя на фотку, привезенную из полярной экспедиции. На ней по колено в снегу часовой охраняет солдатскую полевую кухню, рядом в сугробе — фанерный крест. «На этом месте предыдущего часового съел белый медведь», — объясняет Михальчук. «Ты играешь на саксофоне?» — спрашиваю, показывая на другую фотографию, где вмерзнув в вечную мерзлоту, на фоне северного сияния сверкает металлом сакс. «Нет, — улыбается Сергей, — я не играю. Но на полюс я привез этот инструмент, рискуя жизнью. Самолет, на котором мы летели, облегчали буквально до грамма, и если б узнали, что у меня в чехле дудка, а не крайне необходимое для съемок оборудование, — боюсь, что меня бы сбросили с самолета вместе с саксофоном». «А что это за праздник ты снял?» — рассматриваем снимки буковинского села, крестьян в антикварных вышиванках. «Еще бы праздник — мы кино снимать приехали, — поясняет Михальчук почти серьезно. — Кстати, обрати внимание на этот котел. У него есть одна замечательная особенность: пастухи в нем и кашу варят, и борщ, и сыр делают, и чай кипятят, в нем же моются, но самое главное — его никогда не моют». Вот теперь и мне понятно, почему этот котел так потряс его воображение.
Главной своей темой Михальчук считает съемки малых народов и древних традиций, над которыми витает призрак последнего предложения и точки в истории современной цивилизации. «Нам кажется, что наши вышиванки будут вечно, — говорит Сергей, — а мы такие Ильцы очень долго искали и счастливы, что успели снять. Может, эти десятилетние девчонки — последние, кто запомнит украинскую рождественскую традицию живой». На снимке — две девочки в «празникових» платках: одна в радостном возбуждении, другая — смущенная и задумчивая. А на дальнем плане бежит третья девочка, ей тоже очень хочется сфотографироваться. Она спотыкается и падает прямо в кадре. «Это и есть то, что называется фотографией в чистом виде», — удовлетворенно улыбается Михальчук. И я понимаю, как ему не хочется ставить точку на слове «Ильцы». Точка — знак трагичный и пафосный, а фотографиям Михальчука никак не свойственна мелодраматическая аффектация. Никаких точек. Только запятые.
