В Киево-Могилянской академии прошел вечер, посвященный юбилею одного из украинских гениев, непревзойденному мастеру художественного перевода, а также была презентована книга воспоминаний «Наш Лукаш» (составитель — Леонид Череватенко).
Именно Николай Алексеевич Лукаш подарил нам украинского «Фауста», «Дон Жуана» и «Декамерон», он переводил произведения Гийома Аполлинера и Поля Верлена. На вечере было сказано много теплых слов не только теми, кто знал мастера в зрелом возрасте, когда он был славным переводчиком (владел восемнадцатью языками), но и его земляками из небольшого сумского городка Кролевец, теми, кто знал Николая сызмала, кто учился с ним в школе, а затем в университете. «Такие, как Лукаш, — говорил его старший побратим Григорий Кочур, — рождаются, по-видимому, раз в несколько веков. Как с полиглотом с ним, кажется, разве что Агатангел Крымский мог бы посоревноваться». Николай Лукаш был, в первую очередь, очень талантливым мастером — прозаиком и поэтом, романистом и новеллистом, лириком и сатириком, мастером эпиграммы и пародии, отличным знатоком фольклора, диалектов некоторых языков. Например, когда переводил поэзии Ф.-Г.Лорки, написанные на галисийском диалекте, Лукаш успешно осуществил до сих пор невиданный эксперимент — использовал гуцульский диалект, этнически родственный по духу и характеру. Это был переводчик-новатор. Лукаш сознательно вводил в переведенный текст малоизвестные и малоиспользуемые украинские слова, создавал неологизмы.
В сборнике «Наш Лукаш» наибольший интерес представляют тексты его коллег по перу и призванию. Речь идет о тех, кто в настоящий момент составляет сердцевину украинской культуры — прозаиков, поэтов, литературоведов, переводчиков: Валерий Шевчук, Евгений Гуцало, Моисей Фишберн, Иван Григорий, Вера Вовк, Григорий Кочур, Ольга Петрова, Богдан Жолдак, Евгений Сверстюк, Анатолий Димаров и другие. Впервые в одном переплете собрана не только полезная для узких специалистов-переводчиков информация, но и невымышленная история литературного перевода, украинского (и не только) писательства, свидетельства о судьбе наших интеллектуалов в 50—80-х годах.
Леонид Череватенко, составитель сборника «Наш Лукаш»:
— Это не просто воспоминания — много материала, который касается не только биографии Лукаша, но и общего состояния: и литературного, и культурного, и политического. Если уже конкретизировать, то во многих воспоминаниях мы находим то, что навсегда утрачено, скажем, какие-то строфы, обломки его этих колкостей, стихотворения, пародии и тому подобное. Они исчезли, потому что он сам их не записывал, но в человеческой памяти это сохранилось, и человек цитирует две или три вещи. Этому цены нет! Я хотел показать не как «классика» хрестоматии, а живого Лукаша — как он шутил, как голодал, как над ним издевались, как он, все это перетерпев, мог все же что-то родить талантливое из своего естества. Мы — последнее поколение тех, кто видел, слышал и чувствовал живого Лукаша. Если мы в настоящий момент это не зафиксируем, то будет такой, извините, Лукаш из хрестоматии, онтологии.
Ольга Петрова, художница, преподаватель Киево-Могилянской академии:
— Мне трудно быть отстраненной, потому что дружба и любовь к Николаю Лукашу — возможно, они такого же масштаба для меня, как его культурная фигура. В Киево-Могилянскую академию пришли люди, чтобы вспомнить мастера, которые любили его, работали с ним, которые испытывают радость от того, что книжка выпущена. Нелегко Лукашу жилось и работалось. Николай был изгнан из-за письма, которое написал в защиту Ивана Дзюбы (такой себе богемный романтик, абсолютный идеалист — даже тысячепроцентный идеалист — потому что такого не было, чтобы человек просил посадить себя за решетку вместо товарища) — Лукаш был исключен из Союза писателей, жестоко поставлен в такие условия, что он должен был умереть, потому что ему на давали переводов. Кто тогда остался с ним рядом? Эти «козлятники», доминошники то есть, о которых мимоходом вспоминали, — его спасали психологически. Вся негативная эмоциональность этой могучей фигуры, которая возникла против системы, где-то должна была выходить — в тех простых играх, в тех простых отношениях с простыми людьми. Лукаш никогда не брал деньги у своих друзей. Якобы романтик, рассеянный, он был человеком чести, человеком действительно высокого достоинства и внутреннего аристократизма. И он не хотел жертв. Понятное дело, что в семье Кочура он был как у себя дома. Но он этим никогда не злоупотреблял. Николай Лукаш хотел быть рыцарем, Дон Кихотом, таким, каким его привыкли воспринимать женщины, которые смотрели на него большими удивленными глазами. Таким он оставался даже в свои самые страшные времена...
