Фильм грузинского режиссера Наны Эквитимишвили (это ее совместная работа с Симоном Гроссом) «В цвету» посвящен событиям 1990-х в Грузии и повествует о резком прощании с детством двух девочек-подростков. Картина уже получила многочисленные награды: секции «Форум» в Берлине, приз FIPRESCI и Golden Frebird на МКФ в Гонконге, Гран-при на Вологодском фестивале VOICES и приз «За лучшую женскую роль» на Одесском МКФ. Зрители разных стран с интересом и сочувствием воспринимают эту грустную историю взросления.
— Наночка, ты относишься к тому молодому поколению грузинских кинематографистов, которые пришли будто на пустое место, потому что было несколько абсолютно потерянных поколений в кино, его почти не снимали. Как же произошло твое «вхождение» в киноискусство?
— Я покинула Грузию в конце 1990-х. Не было конкретных планов. Хотела попасть куда-то, где смогу спокойно учиться, развиваться. Выбрала Германию. Подумала, единственное, что сейчас умею, — это писать на грузинском, у меня уже были какие-то истории, перевела их на немецкий и поступила в киношколу в Потсдам-Бабельсберге на сценарный факультет. Тогда же возникли некие представления этого фильма, начала писать сценарий. Потом началось финансирование от Министерства культуры Германии. Это было очень большой мотивацией. А потом — Грузия, киноцентр, другие люди, которые поверили в наш фильм.
— С Симоном вы встретились в Германии и стали вместе работать, но если для тебя и ситуация фильма, и характеры, даже картинка Грузии впитана с молоком матери, то для него это все было абсолютно новым. Как находили общий язык, и как он это понял и принял?
— Мы знаем друг друга очень долго, вместе работали над дебютным фильмом Симона, который в 2006 году он снял в Марокко. Вместе писали сценарий. Могу сказать, что писать вместе гораздо труднее, чем снимать, потому что писание — очень интимный процесс, а съемки — это умение общаться с другими членами группы. Мы легко нашли общий язык. И появилась какая-то общая идея, как это все сделать.
— Все-таки за эти годы — с 1990-х по сегодняшний день — очень многое изменилось в мире, особенно в том, из которого ты уехала. Люди, пережившие потери, войну, призрачную надежду и потерю этой надежды, когда постоянно что-то меняется в системе взаимоотношений человеческих, внутри общества... Как ты считаешь, сегодняшний зритель воспринимает то время, которое ты показываешь, потому что оно, в общем-то, было отправной точкой новых времен?
— Я думаю, что сейчас люди готовы принять этот фильм и думать о том, что было. Все это время они не хотели об этом думать. Травмы были очень свежие, и очень больно от того, что Грузия пережила. Даже сегодня они не хотят вспоминать об этом. И я думаю, если бы осталась в Грузии, не знаю, сделала ли бы этот фильм. Возможно, нет, потому что тут, в Грузии, моя семья, друзья, забывали все, что мы тогда пережили, появились новые травмы, новые события, новые люди, новые потери, не до прошлого.
— Казалось бы, в твоем фильме политика в чистом виде отсутствует. Мы все живем в социуме и не можем быть вне этого. А вот может и должен ли художник быть связан с политикой, это ему помогает, мешает?..
— Творческий человек не существует вне общества. Он должен его чувствовать, иначе невозможно что-то создать. А общество связано с политикой, конечно. И не имеет значения, насколько ты политизирован. Но у тебя должна быть позиция. Не знаю, чувствуется ли это в фильме, но что касается Грузии, ее проблем, внешних и внутренних, это очень важно для меня.
— За последнее время очень разная публика посмотрела ваше кино: Берлин, Вологда, Украина, Гонконг и так далее. Есть какая-то разница в восприятии?
— Общее то, что они понимают героев. Наша героиня вызывает сочувствие, это во всех странах одинаково. Наверно, зависит от темперамента и менталитета, что зрители хотят понять. Например, в Германии тенденция понять историю в общем, но здесь все как-то по-другому смотрят. У нас ведь такая общая история, пропускают через себя. Главное — история нашей героини эмоционально доходит до зрителей.
— Хотя ты училась и долго жила в Германии, вольно или невольно этот привкус грузинской замечательной киношколы чувствуются в твоей картине. Можешь ли ты сказать, кто конкретно повлиял на Эквитимишвили-режиссера?
— Конечно, для меня очень важны режиссеры Шенгелая, Иоселиани, все это поколение, все грузинские фильмы, даже все грузинские короткометражки 1960-х годов смотрела. Весь мир смотрел. Для людей это было частью их жизни, а не искусством. Это чувство для меня было главным. Возможно, несознательно. Это все — часть меня, как-то само собой произошло, что и эта картина, наверно, продолжает главную для меня грузинскую традицию — искусство, которое говорит, пусть горькую, но правду.
