Ивана Миколайчука нет среди нас уже 26 лет! Достаточно, чтобы человека подзабыли... Его и забывают понемногу, такое иногда впечатление. Особенно когда спрашиваешь о нем студентов того или иного киевского киновуза и получаешь в ответ смущенное молчание, и это еще в лучшем случае...
Только ведь есть и нечто другое. Разве Миколайчук умер? Живы его фильмы, актерские работы, сценарии. Жива память, особенно на малой родине, в Буковине. Вопрос в том, живы ли мы с вами, ныне сущие. Жива ли Украина — та, которую любил и которую творил выдающийся художник? Он-то есть, а мы?
«Я ПРОКЛЯНУ ВАС С ТОГО СВЕТА, ВЫ СЛЫШИТЕ? Я ПРОКЛЯНУ ВАС!»
Писать о Миколайчуке сложно. Прежде всего потому, что уже столько написано и сказано... Захожу в Интернет — может, найдется что-то новое? А, есть. Вот один из материалов имеет шикарный заголовок «Иван Миколайчук. Украинский секс-символ с Божьей отметиной». Для журналистки, видимо, когда секс — то это нечто «божественное». Другой бы спорил, а я — так нет. Однако едва возникает эта картинка, тут же включается звук: агитируют за еще более шикарный стиральный порошок. Миколайчук в комбинации с порошком и сексом — это, как принято сейчас говорить, круто.
Тьфу! Переключаюсь на другой материал, уже без рекламы. Один из актеров, который снимался у Миколайчука, говорит в интервью, что фильм «Вавилон ХХ» на самом деле имел двухсерийный метраж. Пленки, конечно, было мало, и Миколайчук, вместе с оператором Юрием Гармашем, прикупили еще, за свои деньги. Однако же фильм порезали и сократили.
О, это уже действительно что-то новое для меня. Пишу, а потом звоню Юрию Гармашу: неужели был двухсерийный метраж? Да нет, отвечает, не было такого. И пленку они не покупали. Да и где ее было купить в те времена? А насчет сокращений... Были, конечно, однако ни один эпизод не выброшен, сокращения были локальными. Цензурного плана, да.
Здесь я вспоминаю рассказы самого Миколайчука. «Вавилон ХХ», как известно, был его режиссерским дебютом. Поставленный по роману «Лебединая стая» Василия Земляка. «Посредственное произведение, закованное в тиски соцреализма» — такую сентенцию услышал я в одной из телепрограмм. Ага, «тиски». Это о Земляке, не самом раскованном писателе тех времен.
А цензура была, и еще какая! Борис Павленок, тогдашний заместитель председателя Госкино СССР, узнав о фильме Миколайчука, сказал, чтобы ленту под названием «Вавилон ХХ» даже не везли в Москву: не примут. Почему? Потому что это же издевательское название Советского Союза: «Вавилон, брат, Вавилон!» Уже после смерти режиссера и актера его жена Маричка показала мне новогоднюю открытку: на ней был нарисован гроб и угрожающее пожелание, чтобы Иван умер за то, что так обозвал социалистическую отчизну... Кстати, авторы подобных посланий до сих пор живы и до сих пор пишут доносы, едва заподозрят «клевету» на нашу славную историю.
К ним, тем «патриотам», обращался в финале «Вавилона ХХ» миколайчуковский Фабиан: «Я прокляну вас с того света, вы слышите?» Не слышат и не услышат никогда.
«А ИВАН БЫЛ БЛИЖЕ К ИСТИНЕ...»
«В чем отличие Ивана от всех нас? Каждый из нас знает какую-то правду... А Иван был ближе к истине», — это Роман Балаян о Миколайчуке. Он действительно был шевченковского покроя, было в нем что-то от пророка. Знал даже, что проживет тот самый возраст, что и Кобзарь. Может, поэтому в своих ролях бесстрашно приближался к смерти, роковой черты. Когда снимался в фильме «Проверьте свои часы» (по сценарию Лины Костенко и Аркадия Добровольского) в роли фронтового поэта, попросил положить его в гроб (был эпизод похорон его героя), забить его гвоздями и опустить на могильное дно. Режиссер Василий Ильяшенко рассказывал мне, что когда подняли гроб на поверхность и открыли — актер был белее мела. «Ну что, Иван, — спросил режиссер, — еще один дубль?» — «О нет, довольно...» А сколько дублей было в других картинах, начиная с первой — «Теней забытых предков», где в финале гроб с телом Ивана сотрясается от погребальных танцев односельчан.
Только не ищите фильм Ильяшенко в Интернете или где-то еще, нет такого. Остановили съемки, запретили — как тот самый «поклеп» на социалистическое «отечество». Фильм потом все же сняли — с другим режиссером и другим актером. Потому что Миколайчук наотрез отказался сниматься. А Лина Костенко настояла, чтобы фамилий сценаристов не было в титрах. Вот вам и «тиски» — для кого как. Кто и сам их «верноподданно» создавал для себя, а кто знал простую истину: один раз полезешь в петлю несвободы — потом всю жизнь будешь на ней болтаться... таким себе смрадным полутрупом.
Миколайчук был интеллигентом европейского закала. Не по каким-то поверхностным признакам, нет. Вот эта свобода, которую нес в себе, которой обогревал окружающее пространство, — то самое, которое проклясть хотелось, и не раз. Вот эта погруженность в фундаментальные вопросы человеческого житья-бытья. И его эстетика, которая свободно парила в мировых пространствах, впитывая в себя близкое, родственное.
Юрий Гармаш рассказал очень интересные вещи о съемках «Вавилона ХХ». Оператор был очарован тогда хорватским гением, художником Иваном Генераличем, чьи работы, кстати, в чем-то созвучны с традициями украинской народной фольклорной пластики. Пленился и Миколайчук, поэтому композиция и фактура некоторых кадров выстраивались под влиянием хорватской оптики... Тут вспомнился чей-то рассказ о том, как другой гений, Даниил Демуцкий, снимал подсолнухи в Довженковой «Земле» под влиянием знаменитых картин ван Гога. А потом те подсолнухи стали одним из наших национальных символов.
Мировая культура является единым органом, в его венах течет кровь большого искусства. И каждый автор инфицируется другим, а затем и сам становится донором еще кого-то.
Миколайчук увлекался традициями барокко, даже определял стиль своих лент как «народное барокко». И не раз с гордостью говорил о влиянии барочного стиля Украины на творчество художников других стран. Тогда в моде были латиноамериканские романы, чьи авторы вобрали в себя — через Гоголя в первую очередь — дух и чары украинской барочной энергетики.
Миколайчуковский казак Василь когда-то повез грамоту самой царице. Довез или нет — Господь его знает, мы о том до сих пор судачим. Наследие великого художника ныне актуализировано явно недостаточно, его грамоте обучены далеко не все. Только не его в том вина, а наша. Но созданная им в мечтах, взлелеянная его фантазиями Украина будет, как и весь вселенский мир, который он любил страстью великого художника.
Вечная память и вечная благодарность вам, дорогой Иван!
