Этого самобытного, необычайно талантливого актера можно увидеть в спектаклях «Мартин Боруля», «Шельменко-денщик», «Наталка Полтавка», «Кавказский меловой круг», «Кайдашева семья», «Братья Карамазовы» и др. Сегодня Петр Панчук — премьер труппы Театра им. И. Франко. Он парадоксальный актер, с мощной энергетикой и с неожиданным неповторимым взглядом на вещи. Свой «прорыв» из массовок актер связывает с режиссером Андреем Жолдаком, который приехал в Киев 10 лет назад из Москвы после окончания студии у Анатолия Васильева. В ту пору в Театре им. И. Франко ставился спектакль «Моменты», и тандем Панчук — Жолдак начал работать. Режиссёр брал Петра практически во все свои постановки (самые резонансные — «Кармен»и «Идиот»).
Петр Панчук может играть самые разные роли, в самых противоположных драматургических решениях с разной эстетикой. Актер приучил себя все проверять, перечитывать, разгадывать. Его режиссерские работы это подтверждают (на малой сцене Театра в фойе идут панчуковские спектакли «Отец» и «Дредноуты»).
У Петра мощная творческая основа, он, как говорят, кожей чувствует мысль, характер своего героя. Его поведение на сцене — это не органика, а настоящая жизнь. Даже когда актер молчит, зрители попадают под его магнетизм. Блестяще Петр умеет перевоплощаться и владеть своим голосом, интонацией. У него никогда не бывает «проходных» ролей, он даже минутный свой выход проведет так блестяще, что критики потом напишут не о спектакле вообще, а пропоют дифирамбы Петру Панчуку. Но это не означает, что он «тянет одеяло на себя» — наоборот, у актера великолепное чувство ансамбля, он ощущает партнера каждым своим нервом. Умеет великолепно импровизировать, но при этом — отлично развито чувство меры. «Его присутствие создает эмоциональное напряжение в сценах, где он играет. Поэтому каждое его движение вызывает резонанс», — говорит Ильченко.
Петр Панчук — человек, который несколько лет тому назад почувствовал потребность погружаться в молитвы, беседовать с Богом, он стал глубоко верующим человеком. Двадцать четыре года связывают актера с франковской сценой. Это сегодня Петр Фадеевич известен, любим зрителями, обласкан вниманием театральных критиков, специально на него ставятся спектакли, а ведь были и долгие годы в массовке. Как удалось актеру не огрубеть душой, не потерять свое творческое «Я»? Почему сельский паренек захотел стать актером?
ГЕНЕТИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ
— Я родился в Волынской области, в селе Лобочивка — это недалеко от Берестечка, где, как писал Шевченко, «запорожцы своими трупами поле покрыли, — начинает беседу Петр Панчук. — Наша хата стояла на хуторе в лесу. Когда мне было два года, семью насильно переселили в село, заставив родителей работать в колхозе. Знаете, каждый год приезжаю на родину, становлюсь на то место, где стояла наша хата, и пытаюсь понять, что чувствовал мой отец, когда покинул это место. Для меня лес прекрасен в любое время года. Я там набираюсь сил...
— Вам особенно удаются возрастные роли.
— Я не знал и не видел своих родных дедов. Всегда пристально всматривался в пожилых мужчин. Ведь душа чувствует свою неполноту от недостатка дедушкиной любви. Я ее искал. Мне с юности старики любили рассказывать о своей жизни. Видимо, я умел слушать и сочувствовать. Еще в институте играл дедов разных. И сейчас в театре — тоже. Наверное, есть какая-то генетическая память, которую я использую в спектаклях (вспоминаю детство и сельских типажей, их говор, манеры). Каждый раз перед выходом на сцену читаю молитвы в память о них. Приобретая опыт, я понял, что у актера на сцене должно быть только два настоящих чувства — любовь и сочувствие.
— Про роль Возного в «Наталке Полтавке» некоторые критики написали, что вы играете и Достоевского, и Котляревского, и Шевченко в одном «флаконе».
— Я хочу видеть за ролью, за каждой маской — человека. Проблема актера в том, из какого источника он черпает свои силы. Николай Сербский говорил: «Человек — это озеро. В нем и чистая вода, и грязное дно». Мне хочется быть ответственным и давать «чистый» продукт.
— Это как настрой?
— Как необходимость. И тогда на сцене, кроме актеров, я словно вижу своих земляков (каждый персонаж кого-то напоминает). Например, вспоминаю, как мне было жалко старика-земляка, и в глазах появляются слезы, а зрители думают, что это я так люблю Наталку. Но это уже вопрос к тому, что у актера происходит внутри.
— Ваш Возный виртуозно играет на трубе, где вы научились?
— Я сам научился играть на трубе. Собственно, попал в актерскую профессию благодаря именно музыке. Когда в нашем селе работал в клубе (я окончил Луцкое культурно-просветительское училище, отделение режиссуры), меня командировали в Киев закупать музыкальные инструменты. На улице случайно увидел объявление о приеме в театральный институт и решил попробовать. И меня приняли...
«НАЧНИ С СЕБЯ»
— Петр Фадеевич, когда в вас произошёл перелом?
— До 42 лет я боролся со всеми и с каждым. Был непримирим к недостаткам в другом человеке. Категоричный, максималист, открытый, говорил то, что думал, всем в лицо. Не смотрел, кто передо мной, — народный артист или худрук театра, начальник. Если я видел неправду — сразу хлестко обличал.
— Некому было вам подсказать, что так нельзя?
— Мой педагог в институте — Леонид Олейник — был изумительным человеком. Когда он узнал, что тогдашний худрук Театра им. И. Франко Сергей Данченко взял меня в труппу, то Олейник просил: «Петя, вы еще молодой, жизни не знаете, не все говорите, что думаете, потому что вам это может помешать».
— Не послушались?
— Нет, конечно.
— И что же случилось в 42 года, когда вы кардинально изменились?
— Думаю, Господь смотрел на меня, терпел, а затем ему, видимо, надоело, и он сказал мне: «Слушай, это все хорошо, но что ты других исправляешь? — может, посмотри, что у тебя внутри, и начни с себя»? У меня отбирал все «подпорки»: до 42 лет мне в театре не давали ничего играть. Я 20 лет выходил в массовках, играя в эпизодах.
— Значит, роли не давали из-за вашего скверного характера?
— Это гордыня во мне сидела и не давала жить нормально. Я ко всем предъявлял высокие требования. А окружающим людям это тяжело нести. Конечно, если бы я был больше сосредоточен на своих внутренних нечистотах, то этого всего не произошло бы... Однажды я зашел в Театральный институт, встретил педагога, рассказал ей о своих проблемах, а она вдруг предложила помолиться. Я помолился и пошел в театр. Захожу на репетицию и вдруг вижу, что все коллеги хорошие. У меня появилось ощущение, что весь мир изменился... И я сам к людям стал относиться по-доброму...
— Но вы же крещеный. Разве в детстве вас не приучали к молитвам?
— Да, я крещёный, но родители в церковь не ходили. Да и церкви не было в селе (храм разбомбило в войну, а потом его разобрали и построили школу). На праздники мы ходили в соседнее село. С детства осталось в памяти ощущение торжественности и таинственности. Мать вообще не ходила в церковь... Когда она была девочкой, на уроке закона Божьего священник за невыученный урок сильно избил ее линейкой по рукам. Мать не могла этого простить и держала обиду многие годы. Хотя иконы в нашем доме были. Отец тоже в церковь не ходил, отмахивался — если надо помолиться, то я и в хлеву помолюсь. Он с иронией относился к тем, кто во время бомбежек просил помощи у Бога...
«МНЕ В РОЛЯХ ТЕСНО»
— А с чего начался ваш уход из массовок к главным ролям?
— Он связан с режиссёром Андреем Жолдаком. Он ставил в нашем театре спектакль, и я играл у него главную роль. Мы сразу сработались. Хотя очень многие актеры уходили от Жолдака, и после каждой репетиции команды становилось все меньше и меньше, а я остался. После премьеры критики стали спрашивать: «Откуда этот Панчук взялся?», а в рецензиях хвалили мою работу. Затем мы с Андреем выпустили много спектаклей, но постепенно наши пути разошлись. Однажды он мне написал: «В наших отношениях наступила пауза». По моей инициативе, кстати, хотя мы и не ссорились. Просто Андрей сегодня занимается не режиссурой, а каким-то шоу. Но главные роли у меня вдруг пошли и пошли.
— Вас можно назвать режиссёром, так как вы ставите спектакли.
— Это оттого, что мне в ролях тесно, хочется простора...
— Не каждый актер может похвастаться, что сыграл Григория Сковороду, Шевченко, Каина...
— Понимаете, свои спектакле я ставлю только на малой сцене, так как я очень камерный человек. Кстати, это наш худрук Богдан Ступка мне предложил попробовать себя в режиссуре.
— А когда вы не заняты в театре, то чем занимаетесь?
— Много читаю. Записываю на радио украинскую классику. В другие театры не хожу — неинтересно. Хожу в церковь – причащаюсь, молюсь, очищаюсь.
— Как вы совмещаете церковь и актерство?
— Я считаю, что актёрство — это своего рода проповедь. Внутренняя проповедь. Если только осознавать свою ответственность. Нож и огонь — на что употребим. Так и театр.
— У вас не было мысли бросить театр?
— Была, но не из-за веры, а из-за своей творческой нереализованности (когда силы, желание, энергия есть, а ролей – нет). Годы идут! Смириться? Ну, нет — так нет? А после 42 лет словно шлюзы открылись: роли буквально посыпались как из рога изобилия. Вроде уже и не хочу так много, но играю все, что дают в театре. Я прекрасно понимаю, что в любой момент все опять может исчезнуть...
— Сегодня у вас много новых хороших ролей.
— У меня наступает новый период — дозревание. Я начинаю понимать, что именно мне неинтересно играть. Хочется нового уровня. У меня сейчас такой момент, что необходим глаз со стороны... Приносят драматурги пьесы, а я читаю и думаю — зачем вы эту ерунду пишете, когда есть Чехов, Достоевский. Зачем мне это играть? Мне жалко тратить на это жизнь.
— У вас сейчас гармоничный период в жизни?
— Гармонии полной никогда не бывает, потому что в душе много «накрученного», избавишься — оно опять прорастает. И ты постоянно ставишь себе новые цели, а это значит, что ты просишь себе новые испытания, больше будет жизнь тебя лупить. Гармония только у святых. А ты все время с собой борешься.
