Впервые спектакль Эдуарда Митницкого «Майн Кампф, или Носки в кофейнике» был сыгран в Киеве 17 ноября 1995 года. Тогда он собрал множество рецензий — и сегодня продолжает каждый месяц идти с аншлагами. Ведь обличительная сатира на темы борьбы за власть, неумение понимать и любить ближнего, инфантильность и эгоизм никоим образом не утратила актуальности.
В середине 1990-х режиссер сформулировал основную идею пьесы Дьердя Табори, которую за четыре года до киевской премьеры он поставил в Лейпциге: «Нельзя доверять людям, которые патологически не умеют любить»! Критики писали о точности пропорций зрелища и интеллекта и напророчили то, что сейчас мы можем просто констатировать как факт: «Спектакль будет жить столько, сколько захочет играть его театр»!
Можно долго перечислять международные фестивали, украинские и зарубежные, на которых показы «Майн Кампфа...» вызывали не только зрительский восторг, но и бурные философские дискуссии... Или же спорить, кто является главным в центральном актерском трио: болезненно-инфантильный Гитлер (Владимир Горянский), чистосердечный, мудро-рассудительный Шломо Герцель (Анатолий Ященко) либо мечтательный скептик Лобковиц (Александр Ганноченко). Документальная выставка, которую можно увидеть в фойе театра, даст возможность познакомиться с историей этой постановки, а также каждому попробовать честно ответить на непростой вопрос: насколько хорошо мы выучили уроки ХХ века.
Как рождался резонансный спектакль, «Дню» рассказали его создатели — режиссер и исполнители главных ролей.
«ПЬЕСА ДЬЕРДЯ ТАБОРИ НЕ ОГРАНИЧЕНА ОДНОЙ СТРАНОЙ И КОНКРЕТНЫМ ВРЕМЕНЕМ»
Эдуард МИТНИЦКИЙ, режиссер спектакля, художественный руководитель Театра драмы и комедии на левом берегу Днепра:
— С драматургом Дьердем Табори я встречался в Германии (кстати, письма от него будут представлены на выставке в фойе нашего театра). Это был очень мудрый человек и парадоксально счастливо-несчастный. Он, венгерский еврей, на себе почувствовал все, о чем со сцены говорит Шломо Герцель. Но если и вспоминал события прошлого, то только бегло. Табори был сдержанным, конкретным, неразговорчивым, не сыпал остротами. Всегда носил шапку, своеобразную «бейсболку» (думаю, это талмудистская привычка). В жизни его юмор почти никак не проявлялся, но в творчестве его достаточно.
Пьесу Дьердя Табори «Майн Кампф» я впервые, в начале 1990-х, поставил в Германии, где спектакль имел огромную популярность. Кроме того, видел постановку по этой пьесе в театре «Берлинер Ансамбль», где она была решена слишком уж реалистично, в немецком духе. Актер виртуозно потрошил живую курицу, а кровь лилась на его халат, на сцену... Исполнительница роли Фрау Смерти выходила полностью обнаженной! Вместе с тем мой спектакль, хотя и имел фарсовые элементы, был психологическим. В Киеве я усилил фарсовую составляющую. Отсюда и подзаголовок спектакля: «Фарсовые трюки в венской ночлежке». Там, где, по легенде, еврей Герцель встретился с Гитлером, когда тот еще слонялся по ночлежкам.
Пьеса мне очень понравилась, хотя до того ничего подобного я не ставил. Она требовала полностью нового театрального взгляда, других средств выразительности. Это тот случай, когда акценты возникают почти произвольно, зависят от того, что происходит за окном. В разных странах по-разному борются за власть, однако тип людей, стремящихся господствовать, и характер достижения власти очень похожи. Улица, телевидение, общение людей всегда вносили в спектакль какое-то очень личное отношение к тому, что в нем происходит. Да, акценты несколько колеблются, ведь спектакль играют очень умные артисты. У каждого из них есть собственный взгляд на жизнь, текущие события. Имея это, как говорят пианисты, «в пальцах», нельзя не вынести это на сцену. В природе этого спектакля есть возможность для корректной «отсебятины». Поэтому иногда возникают отдельные слова, а следовательно — аплодисменты зрителя. Шлюз для умеренной импровизации открыт. Актеры Васильев и Ященко очень разные. Анатолий Ященко меня окончательно покорил тем, что сделал в роли Шломо. Он действительно артист перевоплощения. Его амплуа не предусматривает острые, характерные роли, тем более с еврейским акцентом, и он не пошел этим путем. Но вопроса, еврей его персонаж или нет, не возникает. Оказывается, «одесское» интонирование для этого вовсе не обязательно.
У Владимира Горянского за двадцать лет роль Гитлера из «умозрительной» превратилась в «реальную». Сегодня очевидно, что пьеса Д. Табори не ограничена одной страной и конкретным временем. О том, что происходило в Германии 1930-х, можно почитать. Но, когда ты видишь, что почти то же самое под другими именами и фамилиями происходит здесь и сейчас, есть о чем говорить...
«ГИТЛЕР МОГ БЫТЬ ДРУГИМ, НО СРЕДА СДЕЛАЛА ИЗ НЕГО МОНСТРА»
Владимир ГОРЯНСКИЙ, народный артист Украины:
— Двадцать лет я играю «Майн Кампф, или Носки в кофейнике» в одном и том же костюме: ничего не перешивали и не добавляли. Только немножко труднее стало его надевать на себя... Конечно, со временем роль меняется. Хорошо помню «юнцов», пытавшихся «странными» аплодисментами сместить акценты в совсем другую сторону. Но хорошо, что решение спектакля не давало им возможности в дальнейшем это развивать. У меня даже в мыслях не могло быть, что через двадцать лет постановка станет в двадцать раз актуальнее! В 1995-ом даже до конца не понимал, почему Эдуард Маркович вдруг взял эту пьесу. По-видимому, он, как художник и творческая личность, предвидел какие-то вещи. К сожалению, его предсказание сбылось... Иногда во время спектакля даже хочется назвать определенные фамилии лидеров определенных стран, но я себя сдерживаю. Хотя все понимают, о ком речь и что происходит.
«Майн Кампф» всегда имеет полный зал зрителей. Пьеса сложная для понимания — философская, глубокая. Радует, что всегда одна и та же реакция на определенные реплики, цитаты.
...Премьеру должен был играть другой актер, но еще во время репетиций в спектакль вошел я. Помню, что Эдуард Маркович пришел на прогонку с больной спиной, было холодно. Я понимал, что ему было трудно. Он попросил меня повернуться на мосту, а я из-за усталости просто упал с него... подскочил — и мы продолжили репетировать. Эдуард Маркович все время предлагал что-то новое. Премьера получилась очень удачной. Правда, впоследствии были определенные изменения. Например, убрали из финала выход Сталина. Откуда инфантильность моего персонажа? Все зависит от среды, в которую попадает человек. Гитлер мог быть другим, но среда сделала из него монстра. Сегодня в мире информационных технологий очень легко посеять любое зерно. У нас же есть наглядный пример у соседей... Закидывается любая информация — и вырастает то, что нужно власти, тому, кто владеет информационным полем. Хорошо, что мы уже научены, получили «прививку». Думаю, что наш спектакль — одна из таких «прививок».
«ВЫХОДЯ НА СЦЕНУ, МЫ СТАВИМ СЕБЕ ЦЕЛЬ НЕ ПРОСТО РАЗВЛЕЧЬ, А ВСТУПАЕМ В ДИАЛОГ С ОБЩЕСТВОМ»
Александр ГАННОНЧЕНКО, заслуженный артист Украины:
— Когда впервые читаешь пьесу, кажется, что это сплошной бред! В хорошем смысле слова, когда человек продуцирует определенные тексты, мысли, не контролируя себя, делится самым сокровенным, всеми теми переживаниями, которые накопились в голове и сердце. Из всего пережитого вдруг всплывают какие-то образы, виденья, идеи, желания, эмоции... Мне кажется, что именно так написана пьеса Д. Табори. Ведь если искать привычную сюжетную логику, то ничего не поймешь. Вот начинается моя роль Лобковица: «Я выдумал несколько новых заповедей. Во-первых, Бог один, и этот Бог — я». Ну что это за текст?! Или такое: «Ты можешь не уважать своих родителей, достаточно им звонить хотя бы раз в неделю». И третья: «Если ты возжелаешь бабу своего соседа, то убедись, не мохнатые ли у нее ноги»... Здесь все герои по-разному сумасшедшие, все перемешано. Евреи (в лице Шломо Герцеля) научили уму разуму Гитлера, который со временем с ними свел счеты. Ведь в спектакле Шломо беспокоится о Гитлере, учит его, оберегает. Люди подвергаются определенным влияниям. Но настоящие личности поступают так, как того требуют их собственные сознание, эмоции. Личное понимание, что хорошо и что плохо. На фоне настоящего пьеса даже стала острее...
Мой персонаж, Лобковиц, в финале уходит, потому что не может сосуществовать с отбросом, юным Гитлером. Он понимает, что в этом человеке скрыто какое-то еще не до конца понятное ему зло. Сущность Лобковица для многих зрителей остается загадкой, которую надо разгадывать.
Мы играем спектакль в структуре, которую построил Э. Митницкий. Она достаточно жесткая, компактная, но позволяет иногда импровизировать, что-то менять. Или иначе подать определенную фразу, которая сегодня кажется живее. В пьесе «Майн Кампф» всегда можно держать «на втором плане» определенные мысли, резонирующие с настоящим. Выходя на сцену, мы ставим себе цель не просто развлечь, а вступаем в диалог с обществом.
«ЭТО СПЕКТАКЛЬ О ЛЮБВИ К БЛИЖНЕМУ, ВЕРНОСТИ И ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ»
Анатолий ЯЩЕНКО, заслуженный артист Украины:
— Постановка «Майн Кампф, или Носки в кофейнике» была впервые сыграна вскоре после того, как я начал работать в Театре драмы и комедии. Роль Шломо тогда удивительно играл Анатолий Михайлович Васильев. Меня поразило, что при внешнем спокойствии и мнимом «ничего-не-деланье» от него нельзя было отвести взгляд! Когда в 2010 г. Анатолий Михайлович ушел из жизни, в спектакль вошел я. Самое сложное в этой роли — тот рисунок, который был заложен режиссером Э. Митницким, его внутренняя партитура. Признаюсь, что сначала мне было очень сложно. Анатолий Васильев был по натуре философом-наблюдателем. Я по своей природе скорее искатель, чем философ. Поэтому не пытался «собезьянничать» роль, ведь это было невозможно.
Хотя наша постановка по жанру фарс, в пьесе Д. Табори заложены вечные истины. Мне кажется, что этот спектакль о любви к ближнему, верности и предательстве. И не только в отношениях мужчины и женщины. В конце спектакля Шломо говорит: «Я по дурости своей не знал, что некоторые люди не выдерживают любви». Мой персонаж пытается разобраться в себе, в отношениях между людьми, между собой и Творцом. Это внутренняя мотивации действия, тогда как внешняя — история Гитлера, который идет к власти, предавая самых близких...
