Предлагаем вашему вниманию интервью, которое Андрей Жолдак в последний свой приезд в Киев дал интернет-изданию pravda.com.ua. (печатается с сокращением).
— Вас всегда отличают эпатажные, шокирующие постановки. Последний ваш спектакль, поставленный в Украине, «Ромео и Джульета» вообще был запрещен. Что ждет зрителя в этот раз?
— Я занимаюсь авторским театром, поэтому спектакль никогда не будет прямой иллюстрацией пьесы. В «Войцеке» также будут шокирующие сцены не только для зрителей Черкасс или Киева, но и других стран. Это провокация и мне интересно провоцировать и депутатский корпус, и бизнесменов, и художников, и фотокорреспондентов, и самых лучших проституток, словом, всех, кто придет на спектакль...
Кроме всего прочего, «Войцек» — мой диалог с культурами, окружающими Украину, с ведущими режиссерами мира, лидерами современного театрального процесса, такими как немцы Кристоф Шлингензиф, Франк Касторф, Кристоф Марталер, итальянец Ромео Кастелуччи (на сегодня директор Авиньонского фестиваля), русским режиссером Кириллом Серебренниковым.
— А как вам работалось с артистами черкасского театра?
— В «Войцеке» нет так называемых звезд. Они словно люди без имени. Словно крупнейший футбольный клуб, сплоченная команда. Это не черкасский театр приехал в Киев, не провинциальные актеры-самограи. Эти актеры работают, как машины. И такой спектакль может быть в Берлине, Амстердаме или Лондоне. Сегодня репетиционная столица в Украине в Черкассах, а не в Киеве. И я говорю это открыто. Киев сегодня культурно закрыт и существует безобразно.
Но есть острый момент, о котором я должен сказать. Черкасский областной театр — единственный крупный театр на всю область. Сама же область — одна из богатейших и крупнейших областей Украины. Но такого нищего театра я не видел нигде. Позор и губернатору, и мэру города, и депутатам областного совета.
В театре работает всего 35 артистов, а зарплаты получают на уровне Китайской Народной Республики. В театре нет ни достойного света, ни звука необходимого качества, нет новых технологий. Мне кажется, что работу наших политиков необходимо проверять по состоянию театра в каждом отдельном городе и в стране в целом. Если театр на таком уровне, как черкасский, то за таких политиков не стоит голосовать. Театр — это инкубатор интеллектуальных секретов, которые передаются из поколения в поколение.
— Честно говоря, мне сложно представить, что театр действительно может влиять на общество.
— В Германии театр — мощнейший инструмент влияния на политику, общественность страны. Там ставят острейшие социальные спектакли. Я уже вспоминал о немецких режиссерах. Они работают в крупнейших театрах Германии и мира. Они свободно творят. Свободно обращаются с классикой и через нее поднимают важные вопросы о современной жизни. Ставят Шекспира, Мольера или Гете (меняя или не меняя тексты), но в этих героях немцы, в первую очередь, видят себя.
Вот, например, спектакль «Дядя Ваня» по Чехову Люка Персеваля. Он переписал сленгом весь текст, там употребляется и мат. Кроме доставления наслаждения и демонстрации красоты театр, таким образом, провоцирует зрителя, осуществляет мозговые атаки.
Действительно, Украина в этом отношении тотально отстает. Наш театр и в Киеве, и в других провинциальных городах (для меня Киев — тоже провинциальный город) — евнух. В нем нет места честным эмоциональным, сексуальным, политическим импульсам. Мы должны делать сейчас именно культурную революцию, революцию в наших головах.
Если уподобить наше сознание компьютеру, то сейчас крайне необходимо провести апгрейд, поменять чипы нашего мозга. В данный момент у нас они первого уровня, а в развитых странах — седьмого. И ничего не изменится, пока мы их не поменяем.
— То есть, вся проблема в культуре?
— Что такое культура, искусство? Почему немцы вкладывают в культуру такие большие деньги, 8 миллиардов евро в год? Потому что искусство развивает мозги. Мозги дают науку. Наука дает прогресс. Получается цепная реакция.
Я сейчас больше живу в Германии, и если сравнивать украинских детей в селах и городах и немецких — уровень развития один к десяти по уму. Я не говорю о таланте, о том, что заложено биологически, а о том, как учат детей.
Вот даже в Японии. Детей учат быстро, закладывают в них знание, культуру. Культура — очень важная вещь, потому что она открывает новое видение. Это такой третий глаз. Когда твой интеллект поднялся, ты начинаешь иначе, эффективнее работать в любых сферах.
Потому умные страны, такие как Германия или Япония, тратят безумные деньги на культуру. Не столь умные... Или бедные... Хотя вот почему бедные? Все взаимосвязано. Поэтому, я считаю, для Украины сейчас очень важно развивать культурные проекты. В украинской современной литературе вроде бы что-то происходит, но с театром, кино в стране катастрофа. Сколько мы уже об этом говорим. Я это говорил, когда работал в Украине, а уехал еще в 2004 году.
— Есть какие-то действенные способы изменить ситуацию?
— В украинском театре не делают международных проектов. Давай выйдем за рамки Украины. Сделаем шаг в мировое пространство. Ведь есть прекрасные, мирового уровня режиссеры в Германии, Италии, Франции, Испании, Великобритании, даже Ирландии. Кого мы приглашаем оттуда, с кем украинские артисты сотрудничают, встречаются, с кем есть провокации?
Ведь что такое культурный обмен, который нам сейчас так необходим? Когда в одном проекте встречаются японцы, украинцы, итальянцы, они друг друга не знают, боятся, и вокруг них возникают миллионы полей. Напряжение, возбуждение. И работа получается уже другого качества. Мировое сообщество мультикультурно, мультинационально, языки перевернуты. И это сейчас важно.
Недавно в Румынии я проводил кастинг, там был очень хороший японский актер, и если бы у меня была возможность дольше работать над постановкой «Войцека», то тогда бы мы ставили немецкую пьесу Бюхнера с японскими актерами для Украины.
— Два предыдущих театральных проекта, представленных в Киеве в рамках Недель немецкой культуры (имею в виду «Под льдом» в Гете-Институте и «Марат/Сад» Петера Вайса в Национальном театре русской драмы им. Леси Украинки) оказались разовыми проектами. Точечными ударами. Какая судьба ждет вашего «Войцека»?
— Этот спектакль останется в репертуаре черкасского театра. Также в этом театре я сейчас репетирую «Ленин Love Сталин Love», в Киеве премьера будет показана в Национальном театре оперы и балета. Этот спектакль будет посвящен очень важной для меня теме Голодомора в Украине в 1932—1933 годах.
— Почему для своего спектакля о Голодоморе вы выбрали именно «Желтого князя» Василя Барки?
— Мне нравится этот сентиментальный роман. Когда я был совсем еще молодым режиссером, лет 10 назад, я хотел его поставить в театре им. Ивана Франко. Но тогда мне отказали, мотивировав тем, что это неактуально. Замысел живет во мне, и я должен его поставить.
— О чем будет спектакль?
— Это такая попытка представить вниманию украинского зрителя видение художника о том, что тогда происходило в Украине, с точки зрения другой страны. Ведь последствия мы испытываем до сих пор. Все, что с нами происходит — последствия коллапса коммунизма, тотальной зараженности этой бациллой.
Как говорил Амосов, коммунизм невозможен на биологическом уровне, потому что он отбирает у человека личную собственность и желание сказать «Я есть. Я живой. Я знаю. Можно, я сделаю?» Забрал свободу существования, самовыражения, самобытности.
Проблемы украинского театра именно в этом. Директоры театров, большинству из которых шестьдесят и больше лет — прекрасные люди, знают Брехта и Станиславского, но в их мозгу, в их позвоночнике находится бацилла коммунизма. Они боятся, что когда жолдаки придут в национальные театры, то они потеряют свое теплое место.
А я хочу, чтобы театр был по-капиталистически жестким. Как в футболе. Если ты лидер и можешь показать реальные результаты, тебя приглашают как тренера на определенный срок. Работаешь только в том случае, если твоя работа дает результаты. Нет — идешь в отставку. Так работают все театры в Германии, Франции, Великобритании, Японии. Везде ищут конкурентные идеи. Идет борьба бездарного с одаренным, серого с белым. Это поколение просто должно уйти.
— Да, вопрос о собственном театре — ваша больная тема.
— У меня сейчас двухлетний контракт с немецким театром. Сейчас там мы с детьми и с Викторией и живем.
У меня есть возможность перемещаться, посещать выставки, спектакли в разных европейских и не только немецких городах. Для меня это очень важно как для художника. Но, честно говоря, я хочу иметь в Украине большой дом. Я уже не мальчик, мне 45 лет, я научился дипломатии. У меня есть силы, есть команда. И если бы мне сегодня дали театр, то уже через год вы не узнали бы театрального пространства Киева, такие бы произошли в нем изменения.
Театр как собственный дом просто необходим. Вот, например, у Льва Додина есть свой театр, у Эймунтаса Некрошюса тоже. У меня нет дома, я постоянно живу, словно в гостинице. Приезжаешь каждый раз в другое место и все надо начинать сначала. А это отнимает много времени. И актеры, и другие члены команды могут разъезжать, работать в других проектах. Но, когда есть свой дом, где все друг друга знают, это другое качество самой работы.
