Не секрет, что на сегодняшний день подавляющее большинство российской кинопродукции — это старательное, но неизменно неловкое наследование голливудских образцов, безразлично, что сами фильмы при этом могут представлять собой сплошное проявление ненависти ко всему западному вообще и американскому в частности. Сюжеты — или о Золушках обоих полов, которые выбиваются из грязи в князи, или о насквозь мифологических героях таких же мифологических войн. Одним словом, если это и фабрика мечты, то не очень качественной и абсолютно вторичной. Вот, собственно, фильм Бакура Бакурадзе (учился на курсе Марлена Хуциева) от всех этих домашних утех отличается разительно, как образец действительно европейского кино в том репертуарном окружении, которое европейским называться отнюдь не может.
«Шультес» — история молодого парня, Алексея Шультеса (Гела Читава), который, попав несколько лет назад в аварию, потеряв в ней любимую девушку и имея с тех пор хроническое нарушение памяти, переквалифицировался в карманного вора. Он живет со старой больной матерью, иногда посещает младшего брата, который проходит службу в воинской части недалеко от Москвы, деньги же достает кражами — сначала кошельков, а потом, вместе с сообщниками, — серьезных дорогих машин.
Алексей — это человек без прошлого, его время остановилось — а остановка времени, среди всего прочего, это и остановка чувств. Именно поэтому это кино, кажется, на первый взгляд, очень монотонным и безэмоциональным. Бакурадзе снимает в отстраненно-документальном стиле, выступает как достойный, мыслящий наследник (это важно — не как эпигон) французского мастера Андре Брессона: это некая фиксация ежедневного существования, в котором есть только настоящее — ни будущего, ни прошлого, никакого развития. И при всем этом в такой минималистской сдержанной форме режиссеру удается выстроить, на первый взгляд, незаметный, но очень увлекающий ритм. Даже больше — все более начинаешь сочувствовать герою, который вот так потерялся в собственном одиночестве, который сам не знает — потому что не помнит (первая фраза фильма так и звучит: «Не помню»), — зачем живот. Но по-настоящему осознаешь глубину несчастья Алексея, когда течение сюжета резко перебивают вставные видеофрагменты — послание девушки, которую Алексей обокрал, к закадровому любимому. Этот фильм в фильме и снят, и сыгран просто блестяще — девушка смешно, искренне и трогательно поет, не просто признается в любви, но и рассказывает о жизни, которая у них будет. Это можно воспринять как послание Алексею из того мира, где существуют любовь, домашний уют и тому подобное; но на самом деле это как раз напоминание о том времени, вне которого существует Алексей, это мини-поэма во славу текучести бытия, в котором прошлое, настоящее и будущее создают чудесную, животворную триаду, в которой никто не забыт и не потерян.
Поэтому у Алексея же есть только один выход — придумать себе жизнь, биографию: поэтому он так убедительно врет об обстоятельствах своего травмирования в разговоре с врачом. Он может вырваться из проклятого круга вневременности, — но для этого у него, очевидно, есть только одно средство: осуществить нафантазированное в реальности, пусть и с опасностью для себя. И именно поэтому он идет на самоубийственный поступок в конце фильма, и его история действительно обретает бешеную динамику, однако то, что будет далее, остается за кадром.
В этом есть особая красота: история не замыкается безысходно сама на себе, нет, ее завершает выдумка Шультеса, которая стала реальностью, — иначе говоря, именно герой и режиссирует под конец то, что с ним происходит. Поэтому в трагичности финала просвечивается хрупкая надежда — ведь круг наконец размыкается в спираль; возможно, даже — направленную вверх.
