...Родился Роман Марьянович Лубкивский 10 августа 1941 года в селе Островок Теребовлянского района Тернопольской области в семье крестьянина. Позже он, по его же признанию, «волхв, и царь, и рыцарь, и стюард», вдохновенно воспоет тайну своего края, отмеченного им как «Подольская Атлантида» (название стихотворения и раздела в сборнике «Forum Romanum»). Возможно, именно через «августовский» код, заложенный в ментальности этого подолянина, его никогда не удовлетворяло лишь рожденное поэтическое слово, а поэтому он заработал авторитет и как известный общественно-политический деятель. Очевидно, архетип «островка» (от названия села) как локальной, отовсюду замкнутой территории, отразился на мироощущении писателя парадоксальным образом: с одной стороны — он везде, в какие миры ни закидывала бы его судьба, нес в себе и с собой островок украинскости, а с другой — постоянно пытался разорвать такую «островную» ментальную замкнутость, ограниченность. Это стремление особенно проявилось, когда Роман Лубкивский получил особые полномочия от независимой Украины: с 1992 года и до раздела Чехословакии был Чрезвычайным и Полномочным Послом Украины в ЧСФР, потом — в Чешской Республике и Словацкой Республике, в 1993 — 1995 гг. — в Чешской Республике: на его счету немало добрых дел, которые повышают авторитет Украины на европейском уровне. А первым знаковым шагом в «большой мир» с пределов теребовлянского Островка стала учеба во Львовском государственном университете им. Ивана Франко, который он закончил в 1963 году и профессором которого стал в 1995-м. Время завершения учебы фактически совпало с первыми заморозками, что упали на головы шестидесятников. Работал редактором в книжно-журнальном издательстве (с 1964 г. — «Каменяр»), дальше — заместителем главного редактора журнала «Жовтень» (с 1990 г. — «Дзвін»), постоянно находясь в водовороте литературно-художественной жизни. Общий пафос национального подъема 60-х гг. ХХ ст. отражался и в его ранней поэзии. Те темы, которые актуализировали в своем творчестве В. Симоненко, Лина Костенко, И. Драч, Н. Винграновский, В. Стус, по-своему, избегая прямого наследования, находя новый ракурс видения проблемы, освещал и Р. Лубкивский. В 1960-е гг. П. Тычина восторженно прокомментировал его строки: «Дзвеніть серця! Не смієте мовчати. // Не смієте дудніть порожняком. // Ми у життя прийшли, // щоб зазвучати // Скульптурою, картиною, рядком». «Не смієте дудніть порожняком»! Как это высоко, сильно сказано! Сколько сконденсированности!»
Роман Лубкивский не является фигурой вызывающего поведения или скандальной интриги. Он был и остается поэтом, который в течение всего жизненного и творческого пути выдерживает последовательную линию поведения, будучи толерантным как к друзьям, так и к недругам. Очевидно, эта характеристика, а еще и то обстоятельство, что он издавна «ходит» в официальных кругах (то как депутат, то как полномочный посол, то как глава Шевченковского комитета, то еще где-то в «высоких» кабинетах, определенным образом навредило адекватной оценке и вычитыванию его творчества: нередко к номенклатурным лицам критика относится с некоторым предубеждением. Несмотря на это, его поэзия, имея свои «вершины» и «низины» (по И. Франко), воспроизводит динамический портрет эпохи, в реальных событиях и персоналиях, а не только во внутренних переживаниях. Огромный массив созданного этим художником органично вписывается в мировой культурологический контекст. Невзирая на якобы простоту поэзии — она предназначена для человека культурно образованного, с базовыми знаниями давней мифологии, христианства, культур соседних (и не только) народов, в конце концов, со знанием национальной истории. На протяжении творческой жизни поэт пытается найти ответы на вопрос: «Місце де твоє? Де певний вимір? // Грань? Начало всіх начал?», откуда берут начало высокое и низкое, слава и бесславие, жертвенность и гордыня, честь и бесчестие.
В 1980 — 1992 гг. Р. Лубкивский — председатель Львовской организации Союза писателей Украины, член исполнительного совета Украинского отделения ПЕН-клуба. Был одним из основателей Общества родного языка, делегатом Учредительного съезда Руха. С 1997-го по 2001-й возглавлял управление культуры Львовской облгосадминистрации, в 1996 — 2000 гг. — председатель Львовского областного объединения Всеукраинского общества им. Тараса Шевченко «Просвіта». В 2005 — 2007 гг. — председатель комитета по Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко. Собственно, период получения Украиной независимости и сформировал из поэта и переводчика, культуролога Романа Лубкивского общественно-политического деятеля. Он был народным депутатом Украины первого демократического созыва (1990 — 1994), членом Комиссии по иностранным делам Верховной Рады. Именно по его предложению 24 августа 1991 года в зал Верховной Рады был внесен национальный флаг Украины, именно он инициировал внедрение традиции, согласно которой наши президенты присягают на верность Украине, положив руку не только на Конституцию, но и на Пересопницкое Евангелие. А еще им проделана огромная работа по восстановлению исторической памяти, чествованию памяти великих украинцев.
К этому вела длинная дорога: от первого стихотворения, напечатанного в 1957 году в районной газете и первой пространной публикации поэзии с предисловием Д. Павлычко в 1964 г. во всеукраинской «Литературной Украине» — до первого и последующих сборников поэзии: «Зачудовані олені», «Громове дерево» (1967), «Рамена» (1969), «Словацьке літо» (1985), «Карбівня» (1987), «Погляд вічності» (1990), «Балканський Христос» (2001), «Серпень у квітні» (2003), «Янгол у снігах» (2005), «Forum Romanum» (второе издание — 2009), «Легенда про поета» (2010), «Нічна варта» (2011) и др. В его достоянии — и сборник литературно-критических статей о выдающихся мастерах украинской литературы и других литератур «Многосвіточ» (1978), очерк «Львів очима письменника» (1985), доклад «Богорівний — бо правдомовний (Тарас Шевченко і сучасність)» (2002), упорядочивание изданий «Вінок Маркіянові Шашкевичу» (в 1987 г., в соавторстве с М. Шалатой), «Весни розспіваної князь. Слово про Б.-І. Антонича» (в 1989 г., в соавторстве с Н. Ильницким), «Святослав Гординський. На переломі епохи» (2004). Также под редакцией Р. Лубкивского увидел мир литературно-художественный сборник «Посвята», посвященный 190-й годовщине со дня рождения Т. Г. Шевченко, упорядочен им сборник «Шевченкова дорога в Білорусь» (2003), в который вошли произведения белорусской Шевченкианы. Произведения Романа Лубкивского густо «населяют» исторические персонажи, которые имеют «право голоса» и в наше время, — как моральные авторитеты, как предшественники, ошибки и поражения которых мы должны были бы усвоить как поучительные исторические уроки. Пересекая «врата веков», лирический герой Р. Лубкивского остается нашим современником, помня, однако, что только время «Розсудить всіх, спитає всіх за все».
Поэт естественно чувствует себя как в плоскости нашего прошлого, так и современного, злободневно острого, ища и исследуя точки их соприкосновения, исторические параллели — от эпохи «Слова...» до эпохи получения Украиной независимости — прочитываются на всех уровнях художественного сознания. Поэт прибегает к особенному методу выявления «болевых узлов» украинской ментальности, что можно проследить в строках: «В епоху Овідія // Правив Нерон // У вік Шевченка // Ніколай ІІ // У добу Стуса // Брежнєв // А в часи Калинців — // Такий собі мнюх районний // Він владоможцем зробився // За резкого підвищення // Цін // На пальне» («Паралелі»). Временами, смешивая события и эпохи, автор достигает максимальной выразительности, апеллируя к ментальности своих современников: «А хто Франко? // Хто —Шевченко ?// Електоральний кріпак!» («Література і життя»). В переломные периоды его поэзия давала понимание того, как важно настолько верить в непрерываемость своего рода, чтобы сказать: «Яка б течія крутила, яка б крутія носила // Згубити мене несила, бо маю крила і корінь». Роман Лубкивский живет одновременно прошлым и будущим, поскольку современность для него — это и призма, сквозь которую хорошо проглядывает человеческая природа, трагический путь человека к самому себе. Новейшая наша история с потенциальными надеждами на обновление и оздоровление общества — импульс для поэтических медитаций художника. Книга «Янгол у снігах» (2005), раздел которой «Республіка янголів» с ее одноименной оранжевой феерией, написанной «по-горячему», отражает романтизированный пафос нашего духовного кипения, национальной солидаризованности, что не «зафиксировать» в вот такой, пусть даже максимально пафосным поэтическим способом, было бы для «хронографического» письма Р. Лубкивского недопустимо. И хотя наши внуки будут иметь собственную «точку отсчета» на шкале общенациональных ценностей, эти страницы останутся в украинской литературе как живое свидетельство созвучности литературы и жизни. Однако надежда, уничтоженная человеческой глупостью и недальновидностью, провоцирует на острые, сокрушительные интонации, публицистически заостренные, болезненные и тревожные. Творчество послеоранжевого периода создает настоящую мистерию иррационального действа на кону украинской политики «страны теней»: с вертепными действами, резкими обвинениями, сатирическими инвективами, мессианскими мотивами.
В области гражданского самосознания амплитуда чувствований поэта шире всего: от возвышенно-восторженных эмоций — до горьких разочарований и откровенного возмущения. В эпоху лжеикон и «неискренних песнопений и молитв», в эпоху новейших «черных археологов», жрецов «Злочинів імперії святої», которые «все плюндрують», поэт не оставляет своего духовного «оружия»: «І чорноту здирай уперто // З сердець нікчем, // З умів нікчем!» («Майстерня»). Он настойчиво напоминает об уроках истории, которая в украинской судьбе «ходит» по кругу, вынуждая повторять все те же уроки, не усвоенные еще со времен «Слова...». Поэт часто апеллирует не только к своим соотечественникам, но и к мировому содружеству, отмечая на месте Украины в мировых пространствах. «Європо, наш вік — найстаріший // На бідних твоїх полях!» («Побачення з Анною Ярославною»), — отмечает он. Мощный публицистический заряд поэзии Р. Лубкивского с ее острой сатирической расцветкой, направленной против псевдопатриотизма и псевдонамерений, не воспринимается как голая публицистика, поскольку углубляется библейскими параллелями и мировым историческим контекстом, апеллированием к аргументам христианской этики и морали. Нередко поэт появляется перед читателем и как страстный публицист, в творческой палитре поэта есть и страстная политическая сатира. На упреки в некоторой прямолинейности можно ответить: поэту иногда нужно иметь и определенное мужество, спустить себя с интеллектуальных небес на грешную землю с ее «болевыми точками», раскрыть глаза общества на «страну теней, масок». Ведь здесь его ведет, побуждая говорить, сознается Р. Лубкивский, призыв Франко: «Не мовчи, коли, гордо пишаючись, велегласно брехня гомонить...» Наложение кадров хроники настоящего на библейские сюжеты позволяет актуализировать моральные максимы, возвратиться к источникам, избежать прямой декларативности и голой публицистики, обращаясь к архетипам человеческого сознания. Ведь ген пантеистического мироощущения, заложенный в украинском романтизме, что особенно обозначено в раннем творчестве Р. Лубкивского, со временем трансформировался в мощный христианский заряд.
Неутомимый путешественник по миру, он является также неутомимым фиксатором своих дорожных впечатлений. Эта «межконтинентальная» поэзия чрезвычайно фактографическая, густо «заселенная» не только людьми, но и подробностями, — за этим чувствуется уважение к чужой истории, чужой культуре, чужой личности. Своеобразное античное циклическое построение отдельных сборников поэта, например сборники «Forum Romanum» (где за модель взят римский Форум), а содержание «защелкивающееся» в семь поэтических циклов, удостоверяет тяготение поэта не только к античности, но и к сакральным доминантам. Здесь вырисовывается философия собственного, авторского, жизнеопределения: «Твердою дозрілою рукою // Накреслюю свій відрізок // Суцільної людської лінії, // Що замкне в собі // Час и простір...» («Медитація»).
Среди нескольких сквозных и общественно важных вопросов есть в творчестве Р. Лубкивского тема, которую можно без пафоса назвать сакральной. Это — Шевченковская тема, которую поэт постигал на протяжении длительного времени, еще от книги «Карбівня» (1987). В его творчестве есть интересно задуманный цикл, который воссоздает особую персональную историографию Кобзаря «Погляд вічности» (1990), за который Р. Лубкивский был удостоен Государственной премии Украины им. Т. Шевченко. Недостаточно назвать эти поэзии экскурсами в биографию Тараса Шевченко на фоне тогдашней общественно-политической атмосферы, так как это еще и психологические разведки, проникновения в глубины его проводникового поэтического миропонимания. Каждый из 22-х самостоятельный, имеет конкретную «отправную точку» — тот или иной известный нам автопортрет Т. Шевченко. Эта поэтическая интерпретация Р. Лубкивского Шевченковых автопортретов, в сущности, является уникальным явлением в современной украинской поэзии — как попытка вербализовать визуальное пространство себе-самому-видение Т. Шевченко. Р. Лубкивский взял на себя миссию ретранслятора духовных ценностей, морально-этических и эстетических ценностей соседних народов. Свидетельством того служат как антологии его поэтических переводов «Славянское небо» и «Славянская лира», звание лауреата премии имени П. Тычины и имени Витезслава Незвала Чешского литературного фонда, так и целый ряд переводов последнего времени. Культура перевода у него вырастает из культуры межнационального общения, в основу которого положен концепт толерантности и уважения к Другому как к равному и самодостаточному. При этом им движет желание добыть для украинского сознания производительные импульсы из того историко-культурного поля, пассионарность которого он чувствует по-особенному. Для него чрезвычайно много значит братство, которое берет свои истоки из «побратимства» казацкой эпохи. Тем-то его внимание к каждой конкретной творческой личности славянской Ойкумены промотивировано ощущением духовной созвучности. Свою славянскую Украиниану он строит, по словам Д. Павлычко, словно настоящую крепость. «Фортификационные» стратегии Р. Лубкивского полипроблемные, однако в центре внимания всегда остается человеческая индивидуальность, конечно, обрамленная в ту или иную национальную историю и культуру (Франциск Скорина, Христо Ботев, Десанка Максимович, Михаил Ковач, Бранко Радичевич и др.). Эта миссия имеет свою патриотическую настроенность, она разворачивается полностью в русле взглядов Д. Чижевского, согласно которым славянские литературы часто были «потенциальными» к западноевропейским явлениям, «возникали в значительно высших и заостренных формах». Поэтому задание переводчика — выбрать именно те «потенциальные» произведения, которые несут как дух новаторства, так и энергетику сохраняемой традиции в ее общечеловеческих универсалиях. Богатство и специфика славянских литератур дает новую оптику видения, обогащая наше национальное самосознание новыми ракурсами культурологического восприятия, способностью посмотреть на собственные проблемы как бы отстраненно, сквозь другую (но не совсем чужую) оптическую систему.
Встречу славянских литератур Р. Лубкивский, как правило, моделирует на уровне больших личностей. Так, поэт перевел с польского языка драму Юлиуша Словацкого «Серебряный сон Саломеи», с чешского — трагедию Йозефа Вацлава Фрича «Иван Мазепа», с русского — историческую поэму Кондрата Рылеева «Войнаровский», с белорусского — «Она и я» Я. Купалы. Собственно, это мировоззренческая «встреча гениев» — то, что в литературоведении делают Иван Дзюба (ставя в один контекст и в общее интерпретационное поле Т. Шевченко, Шиллера, Гюго, Петефи, Словацкого) или, скажем, Е. Нахлик (в активном исследовательском поле которого находятся фигуры Т. Шевченко, А. Пушкина, А. Мицкевича, Словацкого, Красинского), сталкивая разные мировоззренческие системы ради поиска рационального зерна справедливого мироустройства. «Славянская Европа» (Д. Павлычко «перекручивает этот термин — «европейская Славянщина») в трактовке переводчика — это многоликий многокрасочный мир с собственной системой ценностей и приоритетов. «Духовная компаративистика» Р. Лубкивского призвана не только проложить мостики между сопредельными культурами, но и выявить общечеловеческие духовные универсалии. При этом поэт осуществляет миссию писателя-переводчика актуализировать украинскую литературу в лоне европейскости. Эта идея имеет целью обогащать «чужое», ведь идет речь не о наследовании, «усвоении» или адаптации «чужого» (как прогрессивного), а о подъеме «своего» (как до сих пор не познанного и не известного другим) и его органическую интеграцию в мир европейской поликультурности.
Поэтический мир Р. Лубкивского, несмотря на мощную публицистику художника (неопровержимая истина: по творчеству Р. Лубкивского потомки будут изучать пульсацию событий нашей посттоталитарной эпохи со всеми ее катаклизмами и трансформациями), не черно-белый, а достаточно красочный, — ведь разделение у него проходит не по линии одобрение/возражение, а по линии истинное/неистинное, где неистинное всегда имеет четкое наименование: «псевдо» и «имитация», которая демаскируется автором рядом четко заявленных моральных максим и персоналий-авторитетов. Ему близка, по О. Пахлевской, идея «пророческого голоса поэзии» как Спасения. И в этой идее черпает он спасенную энергию жизнетвочества, невзирая на все исторические катаклизмы и испытания.
В целом, время и пространство, по словам поэта, имеет метафизическое измерение: «...часопростір втиснуто до мушлі // Серед пісків-снігів цього села» и в то же время расширено до мировых пределов, где особенным духовным локусом появляется такой притягательный европейский континент. В этом плотном времени-пространстве находится дохристианское миропонимание, библейско-христианская парадигма, мировая мифология, фольклор, философия Княжеской эпохи, героический эпос, в частности, и летописи казаческого периода, события древней и новейшей, еще «живой» истории — не только, кстати, украинской, но и мировой, в частности славянской. На протяжении полувека Р. Лубкивский создает модель национального мифа. В ней доминирует милленаризм (от millennium — тысячелетие) как вера во второе пришествие Христа — своеобразная духовная космогония будущего с использованием христианского мифа воскресения, которому должен предшествовать катарсис в пределах всей нации, и апелляция к мессианству. Раздвигая пределы «злободневной реальности» за счет «приращения» национального мира историко-культурными мирами, созданными другой ментальностью и культурой, автор ищет эстетическое равновесие в глубинных слоях мировой культуры, возвышая читателя до уровня человека европейской образованности. В этой парадигме как-то незаметно отступает на задний план апокалиптичность современности с ее интенциями «упадка Европы» (О. Шпенглер), «конца истории» (Ф. Фукуяма), «столкновения цивилизаций» (С. Хантингтон) и др. В основе философского постижения бытия поэтом Р. Лубкивским лежат собственные поиски законов творческого самопроявления человека согласно космическим законам. Его Муза — птица из небесной глины, а само творчество возвышено к сакральному статусу: «Бо птаха клює золоті сузір’я. // Безсмертна та гілочка, где вона // Зарошеним дзьобиком чистила пір’я!» («Майоліка»). Поэтому так часто осмысливает он феномен творчества как наивысшей составляющей жизнедеятельности человека. Именно из призвания человека к творчеству выводит поэт свою «формулу» бытия, а точнее, своей борьбы с небытием и тленом: «Учіться рухатись! Горіти // Хай спонукає вічний рух». Эти строки обращены ко всем нам — людям «из необожженной глины», которым еще работать и работать над собой, чтобы достичь гармонии и совершенства.
