Новый театральный сезон в Театре им. Ивана Франко начался необычной премьерой — спектаклем бывшего руководителя Львовского театра им. Леся Курбаса, лауреата Шевченковской премии, Владимира Кучинского «Посреди рая на площади», поставленным по пьесе современного украинского драматурга Клима (Владимира Клименко). Этот творческий проект заказан театром по случаю 150-летия со дня рождения И. Я. Франко.
— Как возник творческий тандем Клим — Кучинский?
— Я привык ставить классику, можно даже сказать, «классическую классику» — Винниченко, Платона, Сковороду. Очень хорошо, что сегодня появляются авторы, которые могут на современном уровне артикулировать театральную реальность. И, конечно, Владимир Клименко (Клим) — как раз из таких. Мы очень давно с ним знакомы, но как с драматургом я с ним познакомился сравнительно недавно и абсолютно случайно. Я ставил пьесу Клима, которая странным образом попала в мои руки, а потом она стала материалом к одному из самых любимых спектаклей («Богдан») в Театре им. Леся Курбаса во Львове. Для меня очень важно, что этот драматург провоцирует меня по-новому понимать мир, меняющийся быстрыми темпами. А времена перемен переносят человека с одной планеты на другую. И этот момент превращения и изменения личности нуждается в специфической артикуляции и осознании. Кроме того, с В. Клименко у нас дружеские отношения еще со времен учебы в ГИТИСе. Хотя потом нас жизнь разбрасывала...
— Несмотря на наличие даже качественного литературного материала, режиссер, работая над спектаклем, создает свой метаязык.
— Основная моя цель как художника — это сотворчество. Я не могу терпеть, когда «один насилует другого». Смысл творчества заключается в том, чтобы один человек слышал другого. Особенно это касается творцов, которые как бы поселяют в себя других, создавая свой огромный творческий мегаполис. Кстати, эта идея как раз и заложена в смысловую основу пьесы — она о личности, которая включает в себя множество других личностей, ведь для нее народ — это могучий мир, ее мир, который она пытается услышать и понять. Идея человека как выразителя огромного сообщества, что мы и называем гениальностью, меня наиболее и привлекает в этом материале. И очень бы хотелось, чтобы этот лейтмотив зазвучал в моем представлении максимально.
— Когда-то Бертольд Брехт сказал, что «лучшие зрители — те, которые уходят из театра», имея в виду их эмоциональную дистанцированность от увиденного в спектакле. Какого зрителя воспитываете вы?
— Мне интересен в первую очередь высокий уровень интеллектуального общения, осознание материала — острое до предела. И когда люди переживают все то, что они увидели на сцене в пределах театрального помещения и, идя в реальную жизнь, делают какие-то новые, осознанные шаги, то это, мне кажется, очень хорошо. Здесь как раз я и могу согласиться с Брехтом.
— Как вам работалось с франковцами? Возникали ли творческие споры?
— А как же без этого? Даже в своем театре, когда я приносил для постановки тексты Платона или Сковороды, возникали споры, ведь такой материал никогда не ставился. Практически все спектакли, которые появлялись на сцене Театра им. Леся Курбаса, не имеют сценической истории: начиная с Лины Костенко и заканчивая Платоном и Стусом. Когда, например, мне принесли рукописи Стуса, я ничего не знал об этом поэте, но сразу почувствовал, что с этим надо работать. Чаще меня даже не настолько интересует, кто именно написал то или иное произведение. Я читаю текст и понимаю, что это — сильная вещь. Кроме того, всегда хочется, чтобы твоя творческая жизнь была связана с действительно стоящими опусами.
И, работая с коллективом Театра им. И. Франко, не возможно было даже допустить, что таких споров не возникнет, ведь актерам нужно измениться. Я их на это провоцировал, а это всегда очень сложно. Вы знаете, я не сразу решился на постановку в этом театре. Но, просмотрев репертуар франковцев за последние два года — например, «Соломею», «Наталку Полтавку», понял, что здесь есть актеры, которым хочется меняться и которые этого не боятся, желая услышать что-то новое, даже если придется как- то жертвовать собой.
— Значительный резонанс в прессе получило ваше решение оставить Львовский театр им. Леся Курбаса, художественным руководителем которого вы были. Каковы основные мотивы такого шага?
— Это уже второй раз я ухожу из театра (первый — когда театру исполнилось 10 лет). Дело в том, что, если делаешь свое дело по-настоящему, и не от эмоций, а из продуманности, тебе это с благодарностью вернется. Когда я впервые ушел из театра, актеры встрепенулись и взяли ответственность на себя. Подобное проходит и сейчас. Мы должны делать настоящие шаги. Это не какое-то мое личное «фе», это поиск — акция, которая очень важна, в первую очередь, для актеров. Это как в супружестве: если понимаешь, что где-то не хватает искренности, нужно уходить. Однако если уходишь из коллектива, то чувствуешь, что для тебя это очень сложный шаг, но без первого шага, никогда не сделаешь второго.
К сожалению, у нас настолько много подмен в этой жизни, а особенно в театре: мы легко ловимся на фальшь и глупости, поэтому должны провоцировать ситуации, которые возвращают нас к сознательному состоянию. Еще есть один момент, очень важный в этом деле. Наше общество, а особенно театр, который воспроизводит общественные процессы, пережил два очень серьезных этапа. Когда в конце 80-х возник Театр им. Леся Курбаса, в то время появлялось много театров, была своеобразная театральная эйфория. Потом некоторые театры начали исчезать, потому что общая «территория театра» начала уменьшаться и превратилась в пятачок, на котором едва помещается человек, ведь должен меняться репертуар, люди, методики. Театр им. Леся Курбаса остался среди немногих, потому что был готов к таким изменениям. Сегодня общее театральное пространство снова увеличивается... Поэтому я снова вынужден уйти из театра, который я воспитал, чтобы увидеть другой мир, изведать новые творческие территории. И в будущем принести что- то своему коллективу я смогу только тогда, когда сделаю этот творческий «зигзаг».
— Исповедуя методологический театр, собираетесь ли вы больше работать как педагог, расширяя свой преподавательский диапазон?
— На самом деле это для меня достаточно болезненный вопрос, ведь мне нравится работать как режиссером так и педагогом. Хотя все то, что я делаю сегодня в театре, это и есть педагогика — психология творчества. Когда прихожу в новый коллектив, сразу возникают некоторые недоразумения, ведь я начинаю говорить об определенных закономерностях материала, а не о сюжете или персонажах. Считаю, что актер должен в первую очередь сознательно работать в той или иной постановке. Я пытаюсь делать процесс постановки актом превращения, что и является своеобразной педагогикой действия. Я даже стремлюсь не учить актеров, а провоцировать их самих делать так, как я это вижу. Это, собственно, и является моей методологией. Уверен: научить нельзя, но учиться — вполне возможно. Учась, актер становится сотворцом, и мне интересны не исполнители, а только сотворцы — это касается и актеров, и режиссеров, и художников. Должна существовать взаимная творческая провокация, которая является оберегом живой театральной фактуры.
