Юбилейный вечер состоялся в Харьковском драматическом театре им. Т. Шевченко. А в начале апреля пройдет Конкурс молодых чтецов имени Р. Черкашина и вечер памяти в бывшем Харьковском театральном институте (теперь он называется Университетом искусств им. И. Котляревского), которому Роман Алексеевич отдал большую половину своей жизни.
Бывают поворотные ситуации в жизни человека, определяющие весь его путь. Такой была встреча тогда еще никому неизвестного юноши Романа Черкашина с великим художником-новатором, кумиром тогдашней творческой молодежи Лесем Курбасом. Это было в далекие двадцатые годы прошлого века. Роман и его жена Юлия Фомина вместе учились в Киевском театральном институте. Спектакли театра «Березиль», созданого Курбасом, пересмотрели все. Об этих представлениях спорили, их обсуждали в прессе, о методах Курбаса и его программе обновления украинского театра постоянно говорили с будущими актерами и режиссерами на лекциях и занятиях. Что-то захватывало, что-то вызывало изумление, побуждало к размышлениям. Время было бурное, студенческая жизнь полуголодная, но преисполненная надежд, веры в собственное творческое призвание. Любовь, романтика путешествия в неизвестное подтолкнули молодую пару к необычному поступку. Захотелось сравнить волнующие березильские представления, почерк их создателя с тем, что предлагала тогдашняя театральная Москва. Задумано — сделано. Не дождавшись зимней сессии, наши Ромео и Джульетта садятся в поезд и едут, чтобы начать самостоятельный путь в водовороте новых впечатлений и испытаний.
В Москве все начиналось как нельзя лучше. Романа приняли в театральную студию Юрия Завадского, Юлию — в балетную школу. Они увидели знаменитые постановки самых известных режиссеров, навсегда влюбились в искусство незабываемого актера Михаила Чехова. Первым, кто протянул им дружескую руку помощи, был приятель их киевского друга Арсений Тарковский, тогда еще студент, а в будущем известный поэт. Однако у них не было ни жилья, ни денег, ни возможности их заработать. Когда наступило лето, решили вернуться в Киев и восстановиться в институте. И именно в этот трудный жизненный момент их разыскал и пригласил в свой театр Лесь Курбас. «Березиль» тогда менял свое местоположение и статус. Театр переводили из Киева в тогдашнюю столицу Харьков, признав образцовым театральным коллективом. Это требовало перехода от смелых экспериментов и студийного труда к постановке спектаклей, разрешение на существование которых давала партийная власть. Готовясь к переезду, Курбас обновил состав трупы несколькими совсем молодыми актерами, в числе которых оказались Роман и Юлия.
Всего пять сезонов Роман Черкашин получал сценический опыт под руководством Леся Курбаса и наблюдал за работой уникальной театральной трупы и ее художественного руководителя. А потом молодому березильскому актеру подвернулся случай доказать преданность своему великому учителю. На страшном собрании, где уничижительно критиковали создателя лучшего украинского театра европейского класса, только трое осмелились сказать слово в защиту гениального мастера. Одним из них был Роман Черкашин. После этого была долгая жизнь актера, режиссера, впоследствии известного театрального педагога. Однако все, чего он достиг, чему учил многих своих учеников, он связывал со школой «Березиля» и уроками Леся Курбаса.
Когда сталинские репрессии остались позади и были выяснены трагические обстоятельства гибели Курбаса в недрах ГУЛАГа, его незабываемый образ стал оживать, вдохновляя новые поколения театральных художников. Роман Черкашин превратился с того времени в одного из самых активных летописцев времен наивысших достижений «Березиля». Он писал про Леся Курбаса и его спектакли, вспоминал детали уникального актерского быта, воспроизводил портреты единомышленников режиссера и его воспитанников, рассказывал о незабываемых годах, свидетелем которых был. Вышел ряд его статей, были написаны рецензии на научные разыскания театроведов, звучали выступления на конференциях и вечерах памяти. Но самый основательный труд, книга «Ми — березільці» до сих пор так и не издана. Только частично некоторые ее разделы еще при жизни автора были напечатаны в журнале «Современность».
В книге «Ми — березільці» воспроизведены трагические события позорной расправы над Лесем Курбасом осенью 1933 года:
— Я впритык подошел в своих воспоминаниях к зловещему в истории, преисполненному трагических перемен человеческих судеб 1933 году, писал Р. Черкашин. — Фатальным он оказался также в жизни и творческой судьбе Леся Курбаса. Во второй половине сезона 1932— 1933 года стало ясно, что «Березиль» затормозил в своем развитии. Курбас связывал остановку движения коллектива со своей болезнью. Весной, наконец, пришло долгожданное известие: Мыкола Кулиш добился разрешения на постановку своей новой пьесы «Маклена Граса». Курбас буквально ожил! К нему вернулась творческая и организаторская энергия.
Свой двенадцатый сезон «Березиль» открыл премьерой «Маклены Грасы», которая состоялась 24 сентября 1933 года. Актуальность пьесы, отражение в ней классовых конфликтов и споров современного капиталистического общества, казалось бы, должны были принести новому произведению талантливого драматурга официальное признание. Но этого не случилось. Мог ли предвидеть Курбас, что представление станет его последней работой в украинском театре?
Рецензии на премьеру появились в прессе тут же. Все они были нещадно критические. Точку над «і» поставила рецензия, напечатанная 3 октября в газете «Коммунист». Ее автор Ф. Таран не только критиковал произведение и его сценическое воплощение, но и указывал на политически превратную «особую линию», которой упрямо придерживался в своем репертуаре и театральной системе Лесь Курбас. Превратная извращенность руководителя «Березиля» была квалифицирована как «буржуазный украинский национализм» и упадочнический «буржуазный формализм». Всем стало ясно, что речь идет о согласованной официальной оценке. Прямо ставился в рецензии вопрос и о замене творческого руководителя театра «Березиль». 5 октября созвано срочное заседание коллегии Народного комиссариата образования, на которое приглашены писатели, представители общественности, желающие члены коллектива театра. Обсуждался доклад Курбаса «О творческом состояние театра на сегодняшний день».
Трагическая атмосфера этого собрания запомнилась мне на всю жизнь. В небольшом зале собралось около полсотни людей. Курбас выглядел уставшим и каким-то отчужденным. Я осматриваю присутствующих и пытаюсь представить, кто из них мог бы осмелиться сказать слово в поддержку Курбаса? Вот Д. Грудина, когда-то посредственный режиссер, сторонник традиций старого украинского театра, нынче критик и откровенный враг Курбаса. Посматриваю и на Ивана Микитенко. Он — главный, самый опасный враг творческого руководителя «Березиля». А поддержат ли режиссера композитор П. Козицкий, драматург Л. Первомайский? Последний сидит какой-то мрачный. Нет среди присутствующих близких друзей театра и благосклонных к нему критиков. Отсутствует и Мыкола Кулиш.
Заседание открывает недавно назначенный заместитель Наркома А. Хвыля. Собранный, подтянутый, держится немного пренебрежительно. Формулирует задание коллегии: «Ставится на обсуждение вопрос о «националистических извращениях в репертуаре театра «Березиль». Доклад Курбаса был совсем коротким. Он соглашается, что творческая работа театра требует перестройки, с критической оценкой спектакля «Маклена Граса» не спорит. Дмитрий Грудина первый, а за ним другие ораторы друг за другом резко критикуют «Маклену Грасу» и осуждают репертуарную политику театра, хотя и признают талантливость его актеров. Иван Микитенко берет слово пятым. В связи с тем, что политическая расправа над Курбасом и Кулишом фактически уже состоялась, он прибегает к развенчиванию «Березиля» художественно, театральную систему Курбаса пренебрежительно называет «увешанной формалистическими побрякушками», а последний спектакль театра квалифицирует как «целиком ничтожный, никудышний».
Я сидел потрясенный. Трагическое положение Леся Курбаса на этом политическом суде меня глубоко взволновало. Он был один против глухой стены предубеждения, враждебности. А как же мы — его ученики, воспитанники? Наконец, первым из березильцев поднял голос Б. Балабан, полемизируя с резкими оценками И. Микитенко. Но мне показалось, что он сказал не все. Ведь уничтожается самобытность «театра Курбаса»! И я выступил, чтобы напомнить об уникальности культуры режиссера- новатора, о созданных им неповторимых спектаклях. Пятнадцатым и последним выступил Иван Александрович Марьяненко — самый опытный из актерского состава театра, человек исключительной честности и правдивости. Он категорически заявил: «Лесь Курбас — первый в украинском театре поднял режиссерское искусство на современный научно-творческий уровень». Но что значили наши взволнованные голоса против предварительно спланированного хода заседания!
Заключительное слово предоставляется Лесю Курбасу. Взяв себя в руки, он заговорил гневно, страстно, и тем самым окончательно себя терял. Терял? А может, наоборот, возвращал человеческое достоинство, освобождался от унизительного страха. Как призыв прозвучали его обвинения в адрес своих оппонентов, которым он отказывал в праве говорить от имени народа.
Коллегия постановила снять Леся Курбаса с должности художественного руководителя и директора театра. В сообщении об этом постановлении, напечатанном в газете «Коммунист», приводились основания такого решения: «Л. Курбас сбивал театр на позиции украинского буржуазного национализма /…/ игнорировал социалистическое строительство, под маркой «независимости искусства» /…/ нередко показывал советскую действительность карикатурно».
Отстраненный от украинского театра, Курбас еще надеялся продолжить творческий труд в Москве. На привокзальной площади его провожала небольшая группа еще верных ему людей. Курбас был молчалив. Смотрел или куда-то в безызвестность, или в глубины собственной души. На перрон мы не выходили. Последние услышанные от него слова были горькой цитатой из шевченковского стихотворения: «… На нашій — не своїй землі…»
