IV. МИСТЕРИЯ ФАШИЗМА
Задекларировав, что «среди разных видов искусств, при помощи которых осуществляется влияние на массы, первое место принадлежит пропаганде...», Геббельс начал рьяно возрождать зрелища инквизиции, вследствии чего 10 мая 1933 года на территории почти всех немецких университетов состоялось первое в Германии сожжение студентами книжек еврейских и коммунистических авторов, запрещенных Гитлером. В очагах пылали произведения Томаса и Генриха Маннов, Бертольда Брехта, Франца Кафки, Эриха Марии Ремарка, Стефана и Арнольда Цвейга, Лиона Фейхтвангера, Эптона Синклера, Генриха Гейне, Зигмунда Фрейда, Карла Маркса — «более 100 центнеров книг и журналов», как сказано было в учетных документах. Хотя, сыскалось немало несознательных библиотечных работников, которые пытались скрыть книги, списки которых были уже известны. Все они были наказаны. Значительно большую сознательность обнаружили профессора университетов, министр образования и другие представители цвета нации. Поэтому не удивительно, что в Германии резко сократилось количество студентов — от 130 тысяч в 1933 году до 70 тысяч в 1938 году. Было разрушено более 620 памятников культуры, сожжено две трети книг, хранившихся в библиотеках.
Именно Министерству пропаганды, которым управлял Геббельс, принадлежала и идея учреждения 50 ежегодных национальных премий в отрасли литературы и установления литературных стандартов. Специальные инструкции приказывали литераторам работать в четырех жанрах: «фронтовая проза» — призвана воспевать фронтовое братство и романтизм военного времени; «партийная литература» — отражать нацистское мировоззрение; «патриотическая проза» — наполненная национальным колоритом, с акцентом на немецкий фольклор, мистическую непостижимость немецкого духа, национализм и народничество; «этнологическая (расовая) проза» — возвеличивание нордической расы, ее традиций и вклада в мировую цивилизацию, биологического преимущества арийцев над другими «неполноценными» народами.
Именно Геббельсу принадлежала и концепция пропагандистской системы Германии, согласно которой, по всей стране должны были устраиваться моторизованные парады, митинги, ежевечерние беседы, на которых наиболее влиятельные местные руководители объясняли рядовым членам идеи партии и «вбивали» лозунги в мозги новообращенных: «Адольф Гитлер — это победа!», «Во всем виноваты евреи!», «Танки важнее оперных театров» и т. п. Именно Геббельсу принадлежала и техника «пропаганды паники», которая после прихода Гитлера к власти объединилась с «пропагандой шепотом». Создавая атмосферу таинственности, 13 апреля 1940 года Геббельс дал распоряжение, по которому «для засылки ложных сообщений нельзя никогда использовать официальный аппарат, информационные агентства и т. д.», поскольку «источник лжи должен быть замаскированным».
Именно Геббельс, как истинный «мистагог», в апреле 1945 года, посоветовал Гитлеру остаться в Берлине в фюрербункере и, если потребуется, встретить там ослепительные мистические «Сумерки богов». Только таким способом, убеждал Геббельс, может сберечься легенда о великом Гитлере. Напуганный возможностью быть посаженным голым в цирковую клетку, фюрер согласился.
Фундаментальные основы новой мистерии были заложены в 1925 году в первом томе святого писания нацизма — «Майн кампф» Гитлера, где изложены, по существу, уже реально существующие принципы мистерийного промывания мозгов: «Психологически, — писал Гитлер, — широкие массы зависят от силы и бескомпромиссности. Подобно женщине, которой от природы не слишком свойственно абстрактное мышление, но которая подвластна чувственной жажде силы, массы готовы склониться перед сильной личностью и получить надежный душевный покой не благодаря либеральным теориям, которые предлагают им право выбора, а благодаря такой доктрине, которая не допускает выбора. Масса почти никогда не имеет представления о том, как, что и кого выбирать. Единственное, что воспринимают массы, — сила и грубость, которым они в конечном счете и подчиняются. Поэтому самое первое условие, которого следует придерживаться в любой пропаганде — это систематическое, хотя и одностороннее освещение проблемы. Пропаганда не должна объективно исследовать правду... она должна представлять только тот единственный ее аспект, который полезен твоему лагерю. Для полного успеха пропаганда должна соединять в себе принципы упрощения и повторов, сводиться к минимуму средств и беспрестанному повторению их... Не имеет значения, смеются они над нами или ругают, считают нас остолопами или преступниками, главное, чтобы они нас заметили... Первое задание пропаганды — завоевание людей для организации, первое задание организации — завоевание людей для пропаганды... При помощи умелого и длительного применения пропаганды можно убедить народ в том, что небо — это ад, и наоборот, самую убогую жизнь представить как рай».
Поверив, что небо — это ад, в 1933 году немцы избрали Гитлера, не без влияния которого вскоре в Германии родились и новые праздники.
Все партийные съезды NSDAP в Германии происходили в Нюрнберге в первой декаде сентября, продолжались около недели и хотя и не влияли на генеральную линию NSDAP, представляли собой наиболее значительную акцию из направленных на демонстрацию единодушия. Каждому съезду давали различные названия: в 1933 г. — «Съезд победы», в 1934 г. — «Съезд рейха», в 1935 г. — «Съезд свободы», в 1936 г. — «Съезд чести», в 1937 г. — «Съезд труда». Последним был «Съезд Великой Германии» — в 1938 году. А запланированный на 1939 г. «Съезд Мира» не состоялся.
Для проведения съездов в Нюрнберге специально построили несколько стадионов, где происходили сами съезды и приуроченные зрелища. В общей схеме церемониала съезда особое место отводилось фюреру и его ближайшему окружению. Сильное впечатление производили световые эффекты — факелы, направленные в небо лучи прожекторов, которые создавали контуры готического собора. Масштаб их был чрезвычайным — в них участвовали сотни тысяч людей, а потом эти торжественные манифестации до бесконечности дублировались средствами радио и кино (особенно, когда речь шла о любом выступлении Гитлера). Уклонение от явки на митинг или как минимум — отсутствие вывешенного флажка в дни упомянутых годовщин или особенно торжественных событий обязательно фиксировалось уполномоченным партии по месту проживания и могло привести к тому, что виновный брался на учет как «политически неблагонадежный», что могло вызывать самые разные последствия — от отмены очередного повышения по службе или увольнения с работы до ареста и суда. Те же неприятности ждали людей, которые не желали жертвовать средства на такие бесконечные кампании как «Программы зимней помощи» и «Дни национальной солидарности».
Что же касается традиционных форм театра, с ними произошли существенные изменения в период прихода к власти фашистов. Все началось с того, что всемирно известные режиссеры, не выдержав «конкуренции» с Гитлером, оставили театры — из Государственного театра ушел Леопольд Эснер, оставили страну Эрвин Пискатор, Макс Рейнгардт, Бертольд Брехт. Но это не огорчало нацистов — ведь в любой стране всегда сыщется кучка негодяев, готовых поддерживать любую власть. Так популярными стали драматурги Ханс Йост, Генрих Церкаулен, Фридрих Бетге, Эрвин Гвидо Кольбенхайер, Эберхард Вольфганг Меллер и многие другие.
Гитлер, как известно, считал себя знатоком искусства и философии, почитателем Ницше, Вагнера и реализма конца предыдущего века. Поэтому вскоре после прихода к власти вкус этого недоучки стал господствующим в государстве. «Я никогда не пропускал постановки «Мейстерзингера» с ансамблем Берлинской государственной оперы под управлением Фуртвенглера по случаю открытия съездов, — вспоминал позже Альберт Шпеер. — Тысячи представителей партийной верхушки получали приглашения и билеты, но они, очевидно, предпочитали сбор информации о качестве нюрнбергского пива и франкского вина. При этом каждый, по-видимому, надеялся на то, что остальные выполнят свой партийный долг и отсидят всю оперу. В те времена уже существовала легенда о том, что партийная верхушка вроде бы интересуется музыкой. Однако на самом деле ее представители были неотесанными, индифферентными типами, для которых классическая музыка имела такой же смысл, как искусство и литература вообще. Сам Гитлер, якобы влюбленный в музыку, с 1933 года появлялся в Берлинской филармонии только в редких официальных случаях. Все это делает понятным, что на представлении «Мейстерзингера» в 1933 году в Нюрнбергской опере зал был почти пустой, когда в правительственной ложе появился Гитлер. Он приказал выслать наряды с заданием привести в оперу наивысших партийных функционеров из их квартир, из пивных и ресторанов, но заполнить зал все равно не удалось. Поэтому с 1935 года партийную массу заменили гражданской публикой, которую заставили покупать билеты за большие деньги. Только таким образом удалось достичь необходимой актерам «атмосферы» и рукоплесканий, которых требовал Гитлер».
Невзирая на «некоторые ограничения», художники вели активный творческий поиск и к концу 1933 года возникла национальная разновидность мистерии — «тингшпиль» (от Thinge — ежегодные немецкие ассамблеи) — пропагандистский театр под открытым небом, представления которого осуществлялись в естественных декорациях, на склонах холмов или среди древних руин. Сценарии тингшпилей при участии батальонов «Гитлерюгенда» включали военные парады, языческие оратории, демонстрации искусства верховой езды и цирковые зрелища; особое внимание в символике жанра уделялось языческим верованиям.
Символична в связи со становлением фашистской мистерии и театральность поведения самих ее вождей. Так, например, когда биограф пишет о дуче Муссолини, постоянно употребляет словосочетание «дешевая театральщина», «театральный жест», «ему нужен беспрестанный ряд «театральных эффектов», чтобы поддерживать в мире постоянное состояние обеспокоенности», «для его бенефиса была срежиссирована специальная театральная сцена: одиннадцать раз натренированные депутаты поднимались с мест, высказывая громкое одобрение», «военные заводы, как и многое другое, часто представляли собой не более чем театральные декорации и могли быть построены просто так, для статистики. Никакого производства от них не ожидали». «Италия, говорил диктатор, это огромная театральная площадка и ее лидеры должны служить оркестром, который обеспечивает его контакт с народом». Частично секрет его успеха состоял в свойственном Муссолини презрительном отношении к массам, которые так легко обмануть и покорить. Он воспринимал народ словно детей, которым следует помогать, но в то же время поправлять и наказывать — «они глупые, грязные, не умеют работать и довольствуются дешевыми кинофильмами». Однако он был рад открытию, что отара — он очень любил употреблять именно это слово — с благодарностью принимает неравенство и муштру вместо равенства и свободы. Если им дать хлеба и зрелищ, они целиком смогут обойтись и без идей, за исключением тех, которые кто-нибудь придумает специально для них. «Толпа не должна стремиться знать, она должна верить; она должна подчиняться и принимать нужную форму».
