Прожитого и пережитого им по содержимому и содержанию хватило бы на несколько по-бухгалтерски рассудительных человек. После окончания в 1984 году десятилетки И. Павлюк два года учился в Ленинградском военно-инженерном училище, готовившем кадры для космического центра «Байконур». По зову поэзии, но со скандалом, вырвался из училища, за что загремел аж в Забайкалье, где строил автомобильную дорогу, параллельную БАМ(у) и тайком писал стихи. Вернувшись на родную Волынь, закончил Львовский университет со знаком отличия, защитил кандидатскую диссертацию. Слетал в Нью-Йорк, где поработал в пивном баре «монахом», проколесил всю Америку — от Вашингтона до Мексики. Сегодня — старший научный работник Института литературы им. Тараса Шевченко, доцент Национального университета «Острожская академия». Автор более 300 публикаций в периодике, нескольких монографий, книг поэзии и прозы...
Я прибег к этому послужному списку Игоря Павлюка, потому как, и правда, поэт — это его биография и в прямом, и в переносном смысле. И, на первый взгляд, жизнеописание насыщенное и успешное. Но если вспомнить, что мать Игоря почти сразу после его рождения ушла за черту вечности, то спектр жизнеописания затемняется крылом трагичности. И тогда «сквозь тернии к звездам» относительно Павлюка — не просто развернутая метафора, а постоянное преодоление вопреки предначертаниям судьбы. Чем привлекает к себе и сама личность поэта, и его творчество? Да — прежде всего! — открытостью и откровенностью.
Эти черты характера присущи лишь отчаянным. «Авантюрність моєї вдачі...» — начинает свой автопортрет Игорь Павлюк.
Ну кто бы из нынешних версификаторов решился на подобное самораскрытие?! Осмелюсь, впрочем, уточнить: вероятно, Игорь Павлюк «авантюрность» давал в понимании «взрывности» своего характера, прораставшей в неожиданные решения. Итак, ближе всего к его натуре подходит «рисковый парень». Он рос без матери, и ему пришлось раньше своих ровесников повзрослеть и принимать решения. Именно это обстоятельство в значительной степени и обусловило интонацию и энергетику его поэзии.
Уже неоднократно замечал: в украинской поэзии определенного периода начало теряться мужское начало. Брала гору какая-то плаксивость, своеобразный мазохизм: скажем, во взаимоотношениях с женским полом все грехи брало на себя казачество. Это, простите, обабленность, сгорбленность неприятно поражала. Поэтому соскучившиеся по мужской мускулистости читатели так потянулись к Высоцкому, который заговорил хрипловатым голосом мужчины с небрежно расстегнутым воротником, отчаянный, верный побратимству, по-солдатски прямолинейный, плевал на условности зашнурованного общества, не подстраивался под начальство.
Именно этот мотив Высоцкого, вырастающий из киплинговских солдатских маршей и баллад, отозвался в поэзии Игоря Павлюка и сразу же привлек внимание общества. Пользуюсь словом «отозвался» ни в коем случае не в значении наследования. Тем более, что «полублатное арго» Высоцкого, органичное в стихии российской словесности, чуждо несколько смягченному и замедленному украинскому языку. Таким образом, мужские мышцы поэзии Павлюка наращиваются на сугубо украинской почве. И наиболее акцентированно это проступает в скомпонованной им книге «Украина в дыму» (контрапункт Довженковой «Украина в огне»?).
Игорь Павлюк — не декоративно декларативный патриот, которых, к сожалению, весьма обильно уродило на суверенном поле. Более урожайно — из вчерашних надзирателей за «националистами», ревностных прислужников советской системы, которую сегодня очень рьяно и проклинают, и оплевывают. Поэт с таким напряженным жизнеописанием и опытом просто не мог опуститься до уровня конъюнктурщиков, поскольку у него хорошая память на добро. Так вот, не ностальгируя по вчерашнему, Павлюк, впрочем, не гарцует вытаптывая прошлое и не забывает о том добром, которое дало ему, сироте, возможность не выживать, а жить полноценной жизнью. К его чести, он помнит добро не в общем, а персонифицировано, с конкретными именами. А благодарность — это и сословная черта, свидетельствующая в человеке глубокую корневую систему, его подотчетность перед родителями, общиной, Отчизной. И в этом смысле — Игорь Павлюк патриот не для видимости, а в своей органике, в делах и помыслах своих. У поэта мы не найдем сиюминутных, надрывных клятв Украине: его естество стесняется за некоторых своих младших и старших коллег, превративших золото настоящих чувств в обесцененные ассигнации словес, которые уже не берут даже на сдачу.
Чувство его к своей Волыни углубляется далеко за христианские пласты, в таинственные пущи и капища протопредков. А что касается природы, то, как по мне, он —идеальный пантеист, ведь природа для него не просто окружающая среда, а одушевленный собеседник:
«Написати про степ золотою, густою кров’ю.
Маковиння спалити на вітрі, який вже — час.
Говорити із листям летючим сліпою мовою,
Доки крикне свіча на щойно помитих нас».
Это так же запредельно, глубинно и таинственно, как у Богдана-Игоря Антонича.
Игорь Павлюк принадлежит к поколению, родившемуся и вышедшему в люди в советские времена, но уже два десятилетия растет и действует под знаменем суверенной Украины. Но если кое-кто из его ровесников априори влюблен в «мировой храм демократии», то бишь в Америку, то наш поэт сумел там и пожить, и потрудиться «монахом», и проехать ее от края до края. Значит, имеет возможность сравнить советский, американский и суверенный способы жизни. И познав чужое, машинно-стеклобетонное, он не набрасывается с публицистическими инвективами, а с какой-то доброй печалью сочувствует этому колоссу без рода- племени.
Он никогда не рвал на себе вышиванку, не бросался в слепую апологетику, по-хуторянски не петушился : хоть, мол, оно и ничто, но наше. Игорь Павлюк как сын чтит и свое родовое гнездо, свою Украину со всеми прелестями и недостатками.
Наверное, самым ярким подтверждением вышесказанному могут служить циклы «Провінція» и «Провінція і колонія», где все ему щемяще дорого и в то же время отталкивает сонливостью: («жити лінь, і помирати лінь»):
«Справа — «пункти обміну» Вітчизни.
Зліва — «пункти обміну» склотар.
Каре небо виріями тисне,
Мов міняє душу на товар».
Что ж, Отчизну, отца-мать и народ не выбирают. И если у Павлюка иногда и прорываются гневные выпады против определенной сонливости и покорной сгорбленности земляков, то это от желания активного добра своему роду, для чего и не дает ему мирно дремать. Тем более, что и в его жилах, и в венах народа, по Симоненко, бежит казацкая кровь и отвага.
Среди поэтов своего поколения Игорь Павлюк стоит несколько особняком. Как истинный украинец, он всем естеством своей мятежной натуры радовался и с гордостью воспринял провозглашение независимости. Но, обретя достаточно весомый жизненный опыт после раннего возмужания, не впал, в отличие от многих ровесников, в эйфорию, восприняв объявленное как уже реализованное. И самое главное — не взялся оплевывать полностью все свое вчерашнее, потому что, как сказано выше, у него хорошая память на добро и добрых людей, которое его, сироту, не покинули в одиночестве на перекрестках дорог.
При нынешнем постнулевом падении общественной морали, такие личности, как Игорь Павлюк, являются обнадеживающим образцом прежде всего для молодежи. Поскольку он своей жизненной и творческой практикой доказывает, что есть константы — Украина, мать, отец, родная земля, — которые не отдаются на торги. Потому что — вечные!
P.S. За сборник поэзии и поэм «Магма» (2005) и «Бунт» (2006) Игорь Павлюк номинируется на получение Шевченковской премии.
