Национально сознательный и в меру пьяный

Во всем остальном поезд исповедует умеренную динамику: чистка яиц, употребление оковитой и промывание косточек фантастически деятельным политическим трупам. «В свое время мы умели им шеи крутить», — говорит крепкий и лысый, как колено, дедуган. Публика понимающее кивает, а поезд несется дальше, поскрипывая и трясясь давно не ремонтированными суставами, колебля призрачные тени транзитников в заплеванных тамбурах, что, кажется, навеки застряли в промежутке между Франковском и Киевом; расплескивая чай в жлобском комильфо двухместных купе спального вагона, распространяя резкий запах носков общего вагона и формируя передвижной вариант литературно-творческой богемы, чье броуновское движение должно обеспечить блестящее будущее родной культуре. Все это он, ивано-франковский экспресс, Летучий голландец, червь, железная рука двух яростных в своей полярности городов, мегаполис на колесах, в конечном счете, театр миниатюр. Грязный и убаюканный дебильным громыханием колес — он своеобразная модель нашего с вами бытия, единственной светлой кляксой в котором является разве что анемичный свет в конце туннеля, обещанный упомянутыми выше трупами, политические краски которых, в силу особенностей мертвой материи, слились в единое и плохо пахнущее пятно.