Сегодня, 22 июля в рамках проекта «Культурная дипломатия между регионами Украины» Украинского кризисного медиа-центра состоится открытие выставки икон, написанных на гонтах (деревянных кровлях) из церкви XVI века художниками Львом и Михаилом Скопами. Около 30-ти лет художник и искусствовед Лев Скоп собственными усилиями реставрирует церковь святого Юра в Дрогобыче, внесенную в список памятников архитектуры ЮНЕСКО. Однажды в храме начали заменять старую гонту, но художник не мог позволить, чтобы всю старую деревянную кровлю просто сожгли, поэтому начал писать на ней... лики святых. Так и родилась идея выставки «Ґонта», которая предлагает новый взгляд на сакральное искусство. Последнюю подхватили и продолжают сын Льва Скопа Михаил и художники-участники художественной группы «Кактус». Накануне выставки «День» поговорил с отцом и сыном Скопами о ликах святых на щитах с Майдана, статусе икон на фронте и... выигранной нами войне.
«ЭТО НЕ ПРИНУЖДЕНИЕ — ЭТО СЕРДЦЕ ДЕЛАЕТ»
— С чего начался Ваш путь как иконописцев, как реставраторов храмов?
Лев СКОП: — Первую икону я нарисовал очень давно, хотя не в раннем возрасте. Играл в группе рок, блюз... И что-то мне ни с того ни с сего захотелось рисовать иконы. Как теперь помню: на картоне нарисовал икону «Неустанной помощи». Была у меня такая большая Пасхальная открытка, но я не полностью копию делал, а с добавлением своего. И наш бас-гитарист как увидел, сразу сказал: «Подари мне, потому что я еду в Беларусь, а у меня бабушка очень верующая, так я ей привезу». Я дал, а он потом рассказывал, что та бабушка как схватила икону, то не знала, куда ее деть — бегает, говорит, какая сильная икона. Никто же даже и не подумал. И мне понравилось. Оно шло экспромтом, потому что я очень много реалистичных пейзажей рисовал, портреты, и параллельно — иконы. Я понимаю, что это не принуждение — это сердце делает. Нет и секунды времени, чтобы что-то другое делать. Даже стихотворения меньше пишу, потому что очень много икон рисую. Почувствовал, что проза пошла — новеллы пишу. Но вижу, что все отошло на задний план: и стихотворения, и новеллы. На гитаре иногда играю, чтобы пальцы держались. Но чувствую, что в голове у меня сейчас только одно — иконы.
Михаил СКОП: — Моя первая икона была нарисована для армии в девяностых годах. Еще газета «Шлях перемоги» публиковала статью о ней. «Гетман Сагайдачный» — такой корабль есть, и львовская община хотела, чтобы для молебного уголка в нем я нарисовал икону святого Николая. Я нарисовал его, а на заднем плане — Сагайдачный, словно чайка, которая сражается. И в газете фото опубликовали, где моряки стоят с этой иконой, такие красивые. А дальше просто рисовал для церквей витражи, росписи делал. Даже на Аскольдовой могиле мои иконы есть.
«НЕ ХОЧУ Я ПОД РОССИЕЙ БЫТЬ»
— Вы были на Майдане, и сражались бок о бок с молодыми ребятами и девушками. Многих из них те события очень изменили. А как на вас повлиял Майдан?
Л. С.: — До Майдана я был почти один, и мне казалось, что я уже все — в тупике, а вокруг меня маразм. И как только сказали о начале Майдана — 24 ноября 2013 года — я сразу поехал, и был там до конца. Потом еще в больнице три месяца лежал. И ехал я не из-за высоких идеалов, а из-за обычной банальщины. Например, хочу я в Вену туда и обратно съездить, кофе попить — а нужно визу, нужно первое, второе, десятое. Зачем эта граница? Граница — это коррупция, потому что прозрачной она является только, скажем, для криминала. А как простые люди?.. Не хочу я под Россией быть, поэтому, как и на помаранчевую революцию — сел и поехал. Там уже постоянно были мои сыновья Михаил, Андрей и Петр. Сначала мы просто ходили, а потом все время рисовали. Разбили палатку, потом стояли всей командой под КГГА, а когда вернулись в палатку, видим — все сгорело. Потом на Костельной в подвале жили, я себе мастерскую там сделал, и палатку новую разбили — рядом поставили. В мастерской я иконы поставил, все приходили и крестились. Михаил постоянно рисовал для воинов на досках с Майдана иконы. Отец, который правит на Аскольдовой могиле, попросил меня Аскольда нарисовать. Я и нарисовал на Майдановской доске, и вышло, что у их Аскольда крест в руках, а у моего — меч. Так отец очень радовался той иконе, посвятил ее, и многие бойцы посвятили иконы.
Каждый занимался своим делом. Я и писал, и воевал. А затем, когда в тыл ударили, чудом остался жив. Было много убитых. Сижу на Костельной, рисую, и снова такой фатум: выставка, уже в интернете продаются работы, 17-го числа хотели уже купить, и 18-го произошла та суета... А я хотел девушкам, которые покупали иконы, бонусы сделать. Покупала Таня — так я ей к Празднику Таню нарисовать хотел. А потом все сгорело...
Здесь в Киеве есть часовня, где много всего погибло, туда, я, лежа в больнице, огромную Покрову Майдана нарисовал. И еще рисовал и рисую маленькие иконы, и тем, кто был на Майдане, рассылаю.
— То есть, Вы поддерживаете связи со всеми, с кем познакомились на Майдане?
Л. С.: — Да, все через Facebook. Знаете, саамы большие достижения человечества? Колесо, огонь и Facebook (Смеется.). Я газеты не читаю, телевизор не смотрю, только Facebook. Но «День» покупаю. Мне заглавия нравятся. Как они цепляют — значит, газета добрая.
«МАЙДАН — ЭТО СЕРДЦЕ, И ВСЕ, КТО БЫЛ В СЕРДЦЕ, СТАЛИ РОДНЫМИ»
— Что служит Вам вдохновением для ежегодного рисования такого большого количества икон, для вкладывания в них такой силы, что они стали своеобразным «Щитом Майдана»?
Л. С.: — Вдохновение. Бойцы, люди, девушки, ребята — все, кто был на Майдане. Майдан — это сердце, и все, кто был в сердце, стали родными друг другу, побратимами. Мы когда видимся теперь, сразу обнимаемся. Как на фронт приезжаю — тот из той сотни, тот — из другой. Раньше я говорил, что не знаю, что такое вдохновение. Я всегда количеством брал. Качество — тоже неизвестно, что оно такое. Поэтому мне постоянно хочется рисовать, писать музыку. А вот когда я понял, что такое вдохновение, это было 18-го февраля, когда было много убитых. Я сел и понял — все, ничего не буду рисовать, ничего не буду играть. Почему я жив, а молодые погибли? У меня же в жизни все есть, я всего достиг — а убили молодых. И это страшно. И зачем тогда жить? Тянулось это, не знаю, сколько времени... ко мне приходили, просили нарисовать икону — и я говорил: «Нет, ребята, хватит, никакого рисования». А когда меня Аскольда попросили нарисовать, у меня что-то перевернулось в голове — беру доску с Майдана под мышку и рисую. И сон мне как-то приснился, когда мы в подвале жили, что лежим мы все по периметру, а в центре пространство свободное — и там все, кто погиб, лежат.
А с другой стороны — я преподавал в академии 15 лет и всегда своим ученикам говорил: нужно делать что хочешь. Ты хочешь рисовать — рисуй. А что тебе мешает? Нарисуешь красиво — тебя будут ублажать, плохо — критиковать, а друзьям всегда нравиться будет. Значит, мы рисуем для друзей. И сколько бы меня в жизни не критиковали, ниже плинтуса не опускали, иногда сидишь и думаешь — а может быть, я гений?
Есть масса вещей, в которых не нужно свою суть прятать, быть белым и пушистым. Пиши, рисуй, музыку, произведения, играй на гитаре — в этом кайф. Понятно, что будешь иметь в десять тысяч раз больше врагов. И я думаю: «Боже, благодарю, что ты мне столько врагов дал — они меня при жизни держат».
«ИКОНЫ НА ФРОНТЕ СТАНОВЯТСЯ НАСТОЯЩИМИ РЕЛИКВИЯМИ»
— Вы верите, что Вашими работами можно достучаться до сердец людей, чтобы они становились, как вы сказали, «на духовную борьбу против темноты, которую несет Россия?
М. С.: — Знаете, это все зависит от людей, от их веры. Например, как я убедился с моим проектом с флагами — будто бы я сел, растянул флаг, рисунок нарисовал — день времени обычной стандартной работы иконописца, это моя классная рутина. Но когда я отправляю ребятам на фронт, которые пару раз в жизни, возможно, видели настоящую украинскую икону, а вот она, настоящая, с ними, то они как с реликвиями с ними носятся. И дело в чем — сделать эту маленькую икону — день-полтора времени, пару гривень потратить на пигменты, а приезжает туда и становится культовой вещью, потому что едва ли не на весь город одна икона. Мы все понемногу можем своими руками, кто чем может, построить страну. Мы уже год времени вместе с едой и одеждой переправляем ребятам в ящиках иконы. И это — магия, на самом деле. Потому что те иконы для них чудеса творят. Одна икона попала под обстрел, в машине были бойцы — и все уцелели. Потом эту икону через десяток рук передавали, и оказалась она у французского журналиста. И я всегда передаю одну просьбу воинам: рассказывайте, какой жизнью живет икона, которая приезжает к ним, потому что очень интересные истории бывают. Например, мой самый первый флаг имеет очень интересную историю: парень со Львовщины настолько ценил мой флаг, что месяца три носил у себя на груди. И уже много рассказывал, что ему реально везло. И в его части никто еще не умер. И суть не в том, что это именно мы сделали — суть в том, чем эти иконы и флаги являются для них, чем они наполнены. Это их вера творит чудеса, потому что не бывает атеистов под огнем в окопах, как говорил Летов.
Л. С.: — И поддерживать нужно не только такими вещами, а кто может — то и материально. Вот мы выставки часто делаем, аукционы проводим, и все деньги отдаем на помощь в зону АТО. С первого нашего аукциона мы купили 20 бронежилетов, и еще много всего. И когда аукцион закончился, как раз на мой день рождения, приехали бойцы — и сразу эти бионики надели, счастливые такие были. Вот он — реальный результат. Важный момент, что многие люди говорят (хотя и небезосновательно): «Ой, не будем давать много денег, потому что они попадают неизвестно куда».
М. С.: — Дело в том, что нужно понимать: если ты хочешь творить добро, то не просто подошел, бросил деньги в ящик и все, дальше меня ничего не интересует. Ты должен делать добро классно и качественно. И должна быть персональная ответственность за помощь, которую ты предоставляешь бойцам.
«ВОЙНА НАМИ ВЫИГРАНА»
— Как можно остановить войну, которая не отпускает нашу страну?
Л. С.: — Когда я в Луганске выступал на митинге, то сказал — война нами выиграна. Потому что Россия не знает уже, что дальше делать. За целый год захватили часть, а дальше все — как вкопанные стоят. А наша армия за год просто фантастическими шагами делается более сильной, более профессиональной. Не так, как сначала, когда людей просто как мясо отправляли на фронт. Теперь уже более обученные, многие проходят подготовку как бойцы НАТО — по другой программе, которая основана на восточных традициях боевых искусств, — например, сидеть час, не двигаясь, или еще что-либо подобное. И наши уже просто смеются там, на фронте. Когда я приезжал, то видел такую картину: стреляют, линия фронта, взрывы, наш ползет себе, ползет, а затем лежит, надувает воздушные шарики красные и черные, и запускает в небо — и сразу по ним палить начинают. Наши понимают, что мы сильнее, что наша армия — это теперь сопротивление страны. Для меня война выкристализовывает классную прослойку украинцев — молодых людей, интеллигентов, которых нужно потихоньку во власть продвигать. Потому что именно такие люди — мудрые, талантливые — и пошли воевать. И именно они являются той платформой, на которой будет создано наше новое государство.
