С известным композитором и пианистом мы встретились в alma mater, Киевской консерватории, где Александр Наумович преподает историю джаза. Он один из тех музыкантов, которые работают на границе разных музыкальных практик (джаз, академическая музыка, фольклор), преодолевая любые преграды. Такой сплав можно было бы назвать словом «фьюжн», но феномен Саратского, как каждое нетипичное явление, оказывается шире любых классификаций. Накануне авторского концерта в Филармонии «День» пообщался с маэстро.
«СТОЮ НА ОДНОЙ НОГЕ В ДЖАЗЕ, НА ДРУГОЙ — В АКАДЕМИЧЕСКОЙ МУЗЫКЕ»
— Последние лет десять ваши концерты в Филармонии проходят, если не ошибаюсь, ежегодно. То есть вопреки характерной для джаза импровизации вы отдаете преимущество традиции?
— Да, с начала 2000-х в Филармонии у меня состоялось 16—17 концертов, но ни разу не было повторов, потому что пишу новую программу. Исполнители, с которыми я сотрудничаю, фактически тоже всегда разные. Два раза я выступал с Национальным симфоническим оркестром, по одному разу — с «Киевскими солистами» и Симфоническим оркестром радио и телевидения, несколько раз играл с квартетом. В этом году это Национальный ансамбль солистов «Киевская камерата» под руководством Виктора Матюхина. С этим коллективом я делаю общую программу уже третий раз. Однако самый интересный для меня «формат» (я называю это Саратский-формат, и в этом смысле я традиционен) — это выступление с оркестром. Поэтому мой любимый жанр — это концерт для фортепиано с оркестром, где вся партия фортепиано является чистой импровизацией.
— То есть, по сути, ваши фортепианные концерты можете играть только вы?
— Да. В партитуре фортепианную партию я не выписываю нотами, я ее знаю. Если бы я вам показал партитуру, вы увидели бы, что здесь идут просто цифровки или чистые страницы. Ну, где-то записываю нотами, например основную тему. Конечно, полностью выписана партия оркестра, как это должно быть в академических партитурах.
Но это не я придумал. В джазе нет фиксации музыки, нет и анализа музыки по партитурам, только слуховой анализ. Нот фортепианного концерта Чика Кории 1976 года вы не найдете или Дюка Эллингтона. Эта музыка закрыта для исследователей, это не сонаты Бетховена, где можно сесть с партитурой и выписать тональный план. То есть в джазе все можно, но на слух. Это совсем другой вид музицирования, в этом и сложность.
— В афише написано, что в концерте примет участие юный пианист Антонио Бразильеро Джонсон — настоящий вундеркинд. Какова его роль в этом музыкальном проекте?
— Антонио Бразильеро Джонсон — это ученик Киевской детской музыкальной школы №10, ему 14 лет. Его отец американец, а мать украинка. Как победитель престижного Международного конкурса American Protege он был удостоен выступления в славном Carnegie Hall в Нью-Йорке, где, кстати, сыграл мою обработку песни «Цвіте терен». В этом концерте Антонио выступит как солист в моем Втором фортепианном концерте. Он исполнит финал произведения. Пришлось импровизационную фортепианную партию для него выписать нотами.
— Но событием номер один должна стать премьера вашего Шестого концерта, где солистом выступите вы. Какова основная тема, идея произведения?
— Классический концерт в трех частях. Никаких идей, никаких тем, ничего нет. Это музыка абстрактная, а вам, критикам, анализировать, приходите и слушайте.
— И все же, как бы вы очертили стиль, в котором работаете?
— Меня постоянно студенты в Национальной академии музыки спрашивают и журналисты мучают бесконечно вопросам, в каком жанре я работаю, в каком формате. Я — неформат! Потому что академическая музыка — это один формат, джазовая музыка — это другой формат, украинский фольклор — это третий формат. Мой формат — это все три формата вместе взятые. То есть в джазе принято одно, в академической музыке — другое. У меня и то, и другое работает. Я стою на одной ноге в джазе, на другой — в академической музыке. И это место очень сложное, болезненное, непонятное, но это мое место. Поэтому меня так и называют — «Саратский-формат». С одной стороны, я — выпускник Ленинградской консерватории, член Национального союза композиторов Украины, преподаю в Академии, выступаю как пианист и композитор. А с другой — джазовый музыкант, который в андеграунде может выступить, но редко это делает. Я — ни «академический», ни «джазовый», но и там, и там свой.
«МУЗЫКА БЫВАЕТ ХОРОШАЯ И ПЛОХАЯ»
— При таком синтезе форматов какой формат выигрывает?
— Никакой. Для меня другие критерии музыки. Как говорил мой пра-пра-пра-учитель Николай Андреевич Римский-Корсаков, «музыка бывает хорошая и плохая». То есть если плохая, то она плохая и в джазе, и в попсе, и в академической музыке. А вот с хорошей музыкой намного сложнее. Как оценить? Нужно время. Проходит пятьдесят, сто, двести лет, и мы понимаем, что Моцарт был великим, но и Сальери тоже был великим, и они оба заняли надлежащее место. Или педант Бах все делал по правилам в свое время, но имел одну особенность — он был гением! Современную музыку всегда сложно оценить, а джаз — это современная музыка. Мы можем поднимать глаза к небу, когда звучат произведения Софии Губайдулиной... Или Дмитрий Шостакович, который давно занял свое место в мировом музыкальном наследии. А как оценить, например, феномен «Трех С»? Например, творчество Мирослава Скорика мне ближе, и я его очень люблю и считаю современным классиком. Но это не значит, что известные композиторы Евгений Станкович или Валентин Сильвестров хуже. Просто время расставит свои акценты.
— Расскажите о вокалистах, которые выступят на концерте «Джазовые фантазии с Камератой».
— Я пригласил своих любимых певиц — Лану Меркулову, Аню Завальскую и Анико Долидзе. Они исполнят по несколько песен, а во втором отделении будет очень много хороших и разных мелодий — это будет шоу-кабаре — бродвей-мюзикл.
— Ваш сын, Дмитрий Саратский, также пишет музыку. Каково ваше впечатление от его творчества?
— Недавно в моем проекте он пел песню из репертуара Фредди Меркюри. Очень хорошо выступил как вокалист. В целом у нас с Дмитрием было уже много общих проектов, мы работали над одним мюзиклом, я делал часть, а он вторую. Дима работает больше с музыкальным театром. Он организовал театр, полускандальный и очень известный, «Мизантроп». Это полный синкретизм всех видов искусств: театр, музыка, балет, цирк. Если мне что-то непонятно с театром, то я консультируюсь с сыном, потому что он тут больше профессор, чем я.
