Марина СТЕПАНСКАЯ родилась в Киеве, в 2004-м закончила кинофакультет Национального университета им. Карпенко-Карого. Принимала участие в полугодовой программе Archidoc, проведенной французской киношколой La Femis для европейских документалистов. Ее короткометражка «Мужская работа» (2015) победила на Одесском международном кинофестивале и получила награду фестиваля «Молодость» за лучший актерский ансамбль.
«Стрімголов» — полнометражный дебют Степанской. Это история троих людей с очень разными судьбами — Антона (Андрей Селецкий) — алко- и наркозависимого музыканта, его волевого деда с еще советской диссидентской закалкой (Олег Мосийчук) и Екатерины (Дарья Плахтий) — бывшей художницы, собирающейся эмигрировать.
Прежде всего, картина радует актерским составом. Особенно хочется отметить Плахтий. Трудно вспомнить настолько органичную молодую исполнительницу главной роли на нашем экране за последние годы; одним лишь движением глаз, без единого лишнего слова или жеста Дарье удается передать любое изменение состояния героини. Это мастерство на днях было подтверждено призом за лучшую женскую роль на кинофестивале в Рабате (Марокко). В общем Степанская убедительно вырисовывает современных городских героев как трогательных и непредсказуемых невротиков. Ее Киев — город темных улиц, массивных многоэтажек, утренних автобусов и вечной осени, легко и выпукло передан австрийским оператором Себастьяном Талером.
По сути, «Стрімголов» — не о потерянном, а, скорее, о растерянном поколении. И Антон, и Катя имели талант; обое отреклись от своего дара. Вся семья фактически держится на деде — у него единственного есть принципы и воля к сопротивлению. Так, в фильме есть упоминания о Майдане, об АТО (примечательно, что Антону эта аббревиатура ничего не говорит), но самая большая битва — та, в которой каждый сражается отдельно — с рутиной и энтропией. Режиссер показала эту ежедневную драму без очевидных победителей и злодеев — и в основном справилась с принятым на себя вызовом.
«СОМНЕВАЮЩИЕСЯ ЛЮДИ ИМЕЮТ ПРАВО ОКАЗАТЬСЯ НА ЭКРАНЕ»
«День» расспросил Марину Степанскую о работе над фильмом и о дальнейших планах.
— Итак, с чего начался этот проект?
— С желания перенести часть жизни на экран в формах самой жизни. Это мой опыт, наблюдение за моими друзьями, пережитые отношения в разных вариациях, литературной основы там нет. Хотелось дать шанс обычным киевским парню и девушке получить воплощение на экране. Сначала задумывался сюжет о герое, движущемуся навстречу судьбе и в определенный момент, впервые, принимающему решение. Но тогда еще не было таких болевых точек, которые появились в 2013—2014 гг. Поэтому когда я решила подаваться на финансирование Госкино в 2015-м, стало понятно, что невозможно рассказывать такую историю и обходить социальные моменты.
Как по мне, фильм получился близким к замыслу, так как отображает ощущения, которые мы хотели заложить на невербальном уровне. Поэтому там так много пауз. Прежде всего, меня интересовало, как проявляется жизнь в паузах. Я рассказываю сейчас о таких нерациональных вещах, но я о них думала постоянно.
ДАРЬЯ ПЛАХТИЙ (КАТЯ) И АНДРЕЙ СЕЛЕЦКИЙ (АНТОН)
— Как вы работали с актерами?
— Я себя называю актероцентричным режиссером. Мы сразу решили, что по форме это должен быть очень простой фильм, потому что самое главное — бытие актера в кадре, его нужно зафиксировать чисто и просто. Я искала людей, у которых было бы как можно меньше телесериального опыта, ведь это достаточно условный, искусственный образ обитания, более близкий к театру, когда ты не подсоединяешься к реальности и не реагируешь ни на что. Я утвердила Дашу и нашла Андрея, мы провели месяц репетиций: брали сцену, читали ее, обсуждали действие, а затем рассуждали о том, что там зашито, что там спрятано, использовали этюдный метод — это когда ты репетируешь не так написанную ситуацию, а то, что происходило с героями до нее. Или ты просишь их сымпровизировать на тему «что происходило с вами в следующий час после того, как вы познакомились в клубе». И это помогает актерам наполнить своих персонажей биографией и характерами. Мне кажется, какие-то вещи удались — например, импровизационная сцена на кухне без слов, потому что актеры уже накопили знания о персонажах и действовали интуитивно, но точно. Я бы сказала, что все это о внимании. На что ты обратишь внимание актера в нужный момент — так он и будет существовать.
— Где вы нашли такого хорошего оператора?
— Себастьян — это сын Вольфганга Таллера, известного австрийского оператора. Он работал с отцом на знаменитых фильмах Ульриха Зайдля и Михаэля Главоггера. Мы познакомились на съемках «Січня-березня» Юрия Речинского (Австрия — Украина, 2016. — Д.Д.). Вольфганг сидел за монитором, а Себастьян держал камеру в руках. И по тому, на что он обращал внимание, я понимала, что этот человек совпадает со мной в ощущении пространства и людей в кадре. Ведь этому невозможно научить и это невозможно направить, сказать: «Смотри сюда или туда», особенно когда разворачивается какое-то непредсказуемое действие. Мы сдружились, сняли короткий метр «Мужская работа», и стало ясно, что дальше будем работать вместе.
— Так какие задачи вы ставили перед ним?
— Сначала выбрали локации, обсуждали цвет этих локаций, поскольку хотелось сделать менее расфуфыренное кино, а в Киеве весьма эклектическое пространство. Здесь мне очень помог глаз Себастьяна, потому что он вот таким отчужденным взглядом выхватывал нужные ракурсы. То, как будет выглядеть фильм, мы проговорили заблаговременно. Там очень мало спонтанности. Мне важно, чтобы пространство было в фокусе, я не очень люблю, когда человек в кадре оторван из-за расфокусировки от фона. Пространство важно, поскольку оно является частью биографии персонажей. И это диктовало выбор оптики.
— Можно ли сказать, что «Стрімголов» — о людях, испытавших поражение?
— Я это вижу иначе. Мне кажется, что героиня Даши находит в себе какой-то центр, когда говорит: «Я остаюсь здесь и сейчас» — принимает решение, не связанное с той любовной линией. Она не едет за границу и действительно находит смысл здесь и сейчас, начинает видеть какой-то путь.
Я постоянно подчеркиваю, что это фильм о 2014-м, и ощущения того времени и нынешнего отличаются. Тогда была эта растерянность, и это, скорее, история не о кризисе и безвыходном положении, а о подвешенности в лимбе, из которого выходы возможны всюду и для всех, кроме главного героя. Сегодня это уже был бы рассказ о людях, которые что-то поняли, которые двигаются с какой-то целью. Но мне важно было зафиксировать ту точку, отрефлексировать тот год и то состояние. Ведь теперь полно историй, где все знают, что делать, кого защищать, как вести себя, и более того — диктуют это другим. У меня к этому этическое сопротивление, мне кажется, что сомневающиеся люди ведут свои внутренние монологи, имеют право оказаться на экране.
— Так что будете снимать дальше?
— Думаю над двумя историями. Первая — жанровая, но очень сложная, потому что это историческая реконструкция — о Пауле Целане (знаменитый европейский поэт, уроженец Черновцов. — Д.Д.) и Ингебор Бахман (австрийская писательница, либреттистка и журналистка. — Д.Д.). Это вызов, но нет смысла двигаться без вызовов. Для такого сценария еще должна нарасти режиссерская ловкость, потому я его отложила. Вторая история — более простая, современная. О ней еще рано говорить. Если говорить о возможном стиле воплощения, то мне очень нравится, как осмысливает реальность немецкий режиссер Марен Аде в комедии «Тони Эрдманн» (2016, «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке. — Д.Д.). В действительности это очень грустный фильм, но интонация, с которой он сделан, покоряет. И я сейчас двигаюсь в сторону такой интонации, которой можно рассказывать серьезные вещи, — чтобы она была, как масло, в которое этот нож входит.
