Каждая здоровая литература имеет два типа неожиданностей. Первая, когда известный литератор вдруг предлагает новинку, абсолютно не похожую на него предыдущего, — так было с «Рекреаціями» Андруховича, «Польовими дослідженнями…» Забужко, «Ключем» Шкляра. Они застолбляют клондайки, накапливают дикий капитал, олигархически подчиняют литпроцесс. Назовем их «вільними каменярами».
Второй тип литературных неожиданностей, когда мало- или абсолютно не известный автор выпускает книгу, которая сразу провоцирует подозрения в мистификации — ну не может никому не известное инкогнито СРАЗУ написать ТАКОЕ! Потому что это произведение в то же время похоже и на литературную «власть», и на ее оппозицию, оно вызывающе эксклюзивно и, вместе с тем, имеет удивительный запах традиции. И его, при всех поверхностных аллюзиях, никак нельзя идентифицировать ни с одним из «вільних каменярів». Это — случай с «Культом» Дереша.
Появление таких литпровокаций продиктовано не жесткой культурологической волей, а сезоном грибов. Когда грибницы «вільних каменярів» наконец переплетаются в неожиданное и не видимое читательскому глазу плетиво, накапливая энергию невыразимого, которая и дает жизнь мутантам, которые на поверхности легализируют себя как норму. Нормой они и являются, поскольку дают магические общие знаменатели — как Дереш, например, сделал нормой корневое родство таких, на первый взгляд, разных структур, как Андрухович, Прохасько, Забужко, Дьяченко, Шевчук, Пашковский.
К таким онтологическим неожиданностям относится и книга Натальи КУШНЕРОВОЙ «Прірва для Эзопа» (К.: Задруга, 2005). Лет десять назад в Украине печатались ее произведения, которых сегодня уже и не припомнишь; тогда начинающий автор подалась в Германию, где и работает уже на далеко не пыльных работах. Произведению предшествует только абзац-предисловие другой украинской немки, Эммы Андиевской: «Езоп» — роман, де буденність перетворено на феєрію, трагедії повито романтичним флером, де невгамовна жіноча сутність загорнула пошуки істини у кримінальний сюжет».
Все так, но не надейтесь, что вас ждет окультуренно-облагороженная Донцова. Потому что, вкушая эту приятно-вязкую, как сгущеное молоко, прозу, вы в результате попадете в ту же ловушку, что и ее герой: «Якої трясці мені була та правда потрібна, ота смердюча й отруйна речовина?» А знаете, о чем идет речь? О сущности Женщины — о Женщине-истине и Женщине-правде («в романо-германських мовах бракує нюансу, притаманного мовам слов’янським, де крім «істини», оперують іще поняттям правди, так би мовити, істини нижчого сорту, що утруднює західній цивілізації розуміння «складної слов’янської душі») .
Научиться различать Ж-истину и Ж-правду важно, в конечном счете, только мужчинам — потому что они не способны воспринимать мир чувственно (как женщины), а требуют завернуть любое явление перед тем, как его глотнуть, в словесно-логическую обертку. Вся проблема — в рецептуре такого вербального протектора, и здесь главный рассказчик «Езопа» (конечно, мужчина) имеет дело с «сопротивлением материала»: «Ота манера припечатувати події словами, наче ентомологи пришпилюють жуків і метеликів, поповнюючи свої колекції, видавалась Аліні відразною вівісекцією, бо у повсякденному житті завжди потрібно знати, де пролягає кордон відвертості, і правда, що про неї мусять мовчати, завжди неосяжніша, аніж та благородна правда, що про неї мовиться словами». Фабула, разворачивающаяся в таких условиях, сама по себе создает детективный сюжет.
В «Щоденному жезлі» Пашковского есть несколько вставных новелл, где экзистенционные украинские проблемы обсуждает компания в составе Достоевского, Данте, Шаламова и святого Августина. Кушнерова этот прием не использует, однако «Езопа» можно себе представить, как беседы между Кафкой, Булгаковым и Агатой Кристи (причем последняя видится в чепце и под более адекватным ситуации именем Рогата Хрыстя, а сама госпожа Кушнерова иногда смахивает на Татьяну Коробову, если бы та вдруг поменяла журналистскую тусовку на литературный салон).
Так уважаемые люди будто бы играются в составление жизнеописания такого себе, по собственному определению, пассивного маргинала, который после получения постановления о принудительном выселении из хижины где-то в Баварской глубинке начинает интересоваться библейским вопросом: «Почему меня изгнали из рая?» Этот, по высказыванию Лоуренса, «ребенок, выросший до размеров мужчины», перверзийно чувствует себя получеловеком-полукотом — что-то среднее между Грегором Замзой из «Превращения», котом Бегемотом из «Мастера и Маргариты» и котообразным месье Пуаро. И хотя этот персонаж «завжди прокидався котом і ніколи не міг із тим примиритися», в то же время, «чим більше я обмірковую цю ідею, тим принаднішою вона мені видається. Варто лише отримати ветеринарне посвідчення, де чорним по білому стоїть «Кіт», як переді мною відкриваються просто-таки безмежні можливості і відпадають мої обов’язки перед суспільством. Повна безкарність, себто повна свобода».
Раздвоение личности вызвано его социализацией в… женском мире. Действительно, кем приятнее быть рядом с двумя очаровательными женщинами (как в «Езопі») — мужчиной или котом? Потому что здесь — как на минном поле: «Чарівна жінка, що вранці переймається найменшими порухами складної і погано прогнозованої чоловічої душі, безпомилково поставить діагноз. Але зловживання увагою чарівної жінки може скінчитися тим, що одного разу вона понервовано піднесе вам келишка з отрутою, бо жіноча душа прогнозується значно гірше» .
Когда-то Лоуренс, исследуя оппозицию мужчина—женщина, утверждал: «Коріння здорового глузду — в яйцях» . Но уже Кафка подверг это сомнению, записав в дневнике: «Злягання як кара за щастя бути разом» . Сегодня уже Эко пробует постичь инь-янь: «Может быть, более всеохватна страсть повелевать, чем совокупляться» . А что же Кушнерова? «Холодний i глузливий, її чудний жіночий розум стояв збоку» (Д. Г. Лоуренс).
Выделить в фантасмагории (гоголевской, кафкианской или булгаковской) какой-либо ключевой тезис можно разве что приблизительно. В Кушнеровой, кажется, что она во фразе «когда Бог хочет нас наказать, он исполняет наши желания» . Здесь снова вспоминается автор «Любовника леди Чатерлей»: «Как печально, что мужчины сначала делают проститутками женщин, потом женщины делают проститутками мужчин» . Печально — это мягко сказано, потому что в «Езопі» есть и такое: «Сам винуватець торжества на шашлики не з’явився. Вірніше, як казали пізніше… він був на тому святі присутнім у вигляді добре приправлених шашликів» .
Словом, не «Езоп», а «Шекспир, туди його трясця матері!»
