Личность львовского художника Олега Денисенко, персональная выставка графики, живописи, книги и пластики которого под названием «Артхимия» недавно состоялась в престижной галерее «Дзига» во Львове, стала открытием для его земляков. Любители убирать не только вещи, но и людей в отдельные ящички, одни львовяне бросились приписывать его творчеству неоренессансные тенденции, другие — причислять ее к романтическому сюрреализму, но значительно больше было тех, кто просто удивлялся, что до сих пор об Олеге Денисенко ничего не слышали. А между тем художник, которого редко увидишь на традиционных тусовках богемы и который считает, что он не художник, а просто рисует (поскольку художников в истории — единицы) — не только автор и участник многочисленных зарубежных выставок, но и обладатель 12 международных наград в США, Словакии, Корее, Польше и других государствах. В родном Львове, если не принимать во внимание выставку 1992 года в галерее «Галарт», которую сам художник не оценивает серьезно, Олег Денисенко выставился впервые.
— Художник Клод Моне очерчивал свою живопись словами: «Я рисую так, как поют птицы». Как бы вы определили собственное творчество?
— Не пением птиц уж точно. Наверное, я сравнил бы его с перелистыванием древних книг или каких-то манускриптов или, в крайнем случае, с экскурсией по залам исторических музеев.
— Вы считаете, что старинные манускрипты для современника актуальны?
— Вполне. Дело в том, что многие древние знания, которые были накоплены человечеством на протяжении многих лет, сейчас несправедливо заброшены и забыты. Возможно, сегодня не время всем этим заниматься. Но как когда-то алхимики пытались найти философский камень, с помощью которого пытались превратить свинец в золото или изобрести эликсир вечной молодости, так сегодня художники (артхимики) пытаются неблагородное превратить в благородное. Современным профессионалам это удается. Фактически из ничего — бумаги, красок и т.д. — они создают произведение искусства, которое превращается в золото и в прямом, и в переносном смысле. И именно это произведение искусства становится искомым многие века эликсиром вечной молодости: художника уже нет, а его работа живет и продолжает нести грядущим богатство и тепло его души.
— Олег, откуда у вас — молодого человека конца ХХ века — такое увлечение средневековьем? Ведь вашу «Артхимию» можно считать путешествиями в причудливое прошлое.
— Из детства. Я твердо убежден, что именно там — в детстве — корни творчества каждого художника. Маленьким я мечтал, что в будущем стану работать только археологом. И, соответственно, сначала только листал, а потом и читал литературу соответствующего толка. Историческая литература много иллюстрируется старинными гравюрами, ведь это самые доступные для перепечатки произведения. И потом меня всегда интересовали периоды ренессанса и готики — а это еще и художники Дюрер, Брейгель, Кранг и другие, творчество которых соответственно оставило на моем сознании свой отпечаток. И я увидел интересную вещь: эстетика того времени дает невероятно большое пространство для фантазии и оригинальных композиций, которая подсказывает интересные пластические ходы. Такие, каких в современности не найдете. Но замечу: я не занимаюсь иллюстрированием литературы определенного периода и не цитирую материальную культуру какой-то эпохи, а просто делаю определенную привязку по состояниям. Скажем, применяю имитацию старых шрифтов, которые создают определенное настроение в работе. И как раз этим, как по мне, заинтересовываю своих зрителей.
— Большинство странных героев на ваших графических листах имеют крылья — скорее даже не птичьи, а крылья насекомых. И сами они часто напоминают представителей не самой симпатичной группы живых созданий. Что это — намек на насекомность человеческого бытия, навеянные зарубежными фантастическими фильмами попытки приблизить чужой мир или, может, просто тоска по настоящему полету? И потом, если отбросить дополнительные детали — крылья, причудливые головные уборы, доспехи — внешность ваших героев столь похожа на вашу.
— Вы хорошо подметили, я часто опираюсь на свое отражение в зеркале. Не буквально, но намеки есть. И не вижу в этом чего-то плохого. В конце концов, это, наверное, больше из снов. Я до сих пор летаю во снах. Нельзя передать словами свои переживания, когда делаешь три шага, отталкиваешься — и вот ты уже над крышами. Это самые приятные ощущения в жизни, которые мне пришлось пережить. Не то, что бы в небе чувствовал себя уютнее, а просто начинаешь иначе все воспринимать. Состояние, близкое к полету, дает мне и искусство. То есть до сих пор удавалось сочетать реальный и ирреальный мир.
— Некоторые ваши графические произведения имеют свое живописное повторение на дереве. Видимо, живописцы довольно скептически относятся к тем трем краскам, которые вы используете, хотя, как по мне, эти «доски» являются органическим продолжением ваших графических листов. Впрочем, не ударит ли это по вашему самолюбию?
— Меня уже давно не интересует, кто обо мне что говорит. Я делаю то, к чему лежит душа, и делаю так, как хочу делать. Но ваша правда, у профессиональных живописцев скептицизм может возникнуть. Но я и не претендую называться живописцем. То, что вы видели на выставке: и сделанное на дереве, и в бронзе — это не живопись, и не скульптура — это для меня трехмерная графика. Видите ли, как по мне, сама графика — своего рода элитное искусство. Не каждый может воспринять черно-белое или просто монохромное, построенное на контрасте и градациях тонов, изображение. И потом приходит время, когда хочешь попробовать другой материал. С одной стороны, мне захотелось попробовать старые технологии, которые больше подходят к византийской иконописи или к западноевропейской стороне этого дела с использованием левкаса, минимального количества красок, с другой — попытаться вылепить свои графические персонажи. То наилучшее, на мой взгляд, что я сделал и вошло в «Артхимию».
— Олег, вы всегда такой, каким предстали в своих работах в «Дзиге», или это только одна из граней вашей постоянно ищущей творческой личности?
— Этот стиль, который вы видите, родился лет пять-шесть назад, и пока что я не намерен его менять. И в художниках, и в людях я ценю прежде всего цельность. Иногда приходишь на персональную выставку художника и чувствуешь себя некомфортно, потому что на стенах висят картины совершенно разноплановые (все, что только можете себе представить, все перед вами). Это — не моя тропинка в искусстве. Я хочу, чтобы все мое творчество выглядело определенным каким- то циклом, хотя на самом деле циклов фактически нет. Просто когда начинаешь делать одну работу, смаковать определенные нюансы, то уже имеешь идеи других работ. Но для общественности я стараюсь поменьше комментировать свои произведения. Ведь в них уже и так столько всего сказано, столько деталей применено, так композиция закручена, что у меня есть надежда, что зритель по-своему должен это воспринять. И неожиданные комментарии — для меня самое ценное.
— Олег, вам уютно в этой жизни, в этом времени? И не возникает ли желания хотя бы в снах перенестись в прошлое?
— Мне ничего не недостает в том времени, мире и даже в той стране, где я живу. В принципе, мне всего хватает в этой жизни. Даже не знаю такой вещи, какая мне была бы необходима и которой не имею. Видите ли, не стоит путать художника с его произведениями. Если артист театра или кино играет убийцу, то это не значит, что он кого-то убил в реальной жизни. Есть мои произведения и есть я сам. Они — это только часть моего головного мозга, мое мышление. Хотя, конечно, определенное влияние работы на меня имеется. Но, наверное, это взаимообмен, как между влюбленными. Ведь это все-таки правда: я давно влюблен в женщину по имени Графика.
