По этому случаю в том же столичном кинотеатре «Украина» состоится юбилейная премьера отреставрированной версии киноленты. Оргкомитет юбилея, возглавляемый вице-премьер-министром и министром культуры Вячеславом Кириленко, запланировал и ряд других акций. Среди них — широкий показ фильма на телевидении и в ряде крупных городов Украины, выставка в Национальном художественном музее, выпуск иллюстрированного буклета... Кроме того, состоятся юбилейные торжества в Верховине, тех местах Ивано-Франковщины, где и был снят фильм. Традиционный день украинского кино на Национальной киностудии имени А.Довженко также будет посвящен юбилею «Теней...». И это еще не все.
ЮБИЛЕЙ КОГО-ЧЕГО?
Кто-то иронически улыбнется: опять эти юбилеи, тратят деньги невесть на что. Однако это не так. Отреставрировать фильм, придав ему, в частности, современных технологических свойств (цвет, звук и так далее), все равно актуально. А сделать современную выставку, на которую потом пригласят, и на ряд самых престижных кинофестивалей и в другие культурные центры, — это также необходимо. Одна из идей, которой живет небольшая группа преимущественно молодых людей (в первую очередь это работники Национального центра Александра Довженко, то есть киноархива), — показать, что «Тени...» являются образцом украинского модерного, поискового кино, вестником нового общества, которое и складывалось тогда, в начале 1960-х, в Украине.
Да, это и является одним из парадоксов фильма Сергея Параджанова. Так как он сделан на якобы архаичном материале — гуцулы, обряды, которым уже сто лет, полный контроль коллектива поведения каждого его члена. Однако же «Тени...» находились в русле поисков авангардного пошиба, поисков, которые характеризуют украинскую художественную элиту, которую ещеназывают Шестидесятниками. Их пафосом, их стратегией и был поиск новой лексики художественного послания и, в то же время, просматривания первообразов. Нужно же было почувствовать (именно так!) начала и концы единой цепи истории. Возобновлялся поиск великого национального стиля, то есть то, что было грубо оборвано сталинским режимом в 1930-е годы. Параджанов очутился рядом с людьми, чьи интуиции, чьи рефлексии и создавали возможность такого поиска. И — случайно ли режиссер не раз манифестировал свое родство с Довженко, который тот национальный стиль во многом и олицетворял?
Начало 1960-х было обозначено определенным идейным кризисом. Хрущевская Оттепель заканчивалась, а что делать, куда двигаться дальше, было не очень понятно. В реальном современном социуме ничего не найдено (то есть не найдена точка опоры для движения вперед), разве что — человек, который сохранил естественность реакций на мир, рефлексий собственного поведения (так называемый «естественный человек», на него, в сущности, и будут во многом полагаться и русские писатели-«деревенщики» и писатели и художники украинские, имея в виду, пусть и не декларативно, что нужно соскрести с такого человека все наносное, уродливое и подарить ему возможность быть самим собой; предполагалось, что герой от «естества» страстно желает быть именно таким).
Однако в принципиальном плане это мало что меняло. Во многом придерживались лекал итальянского неореализма и советского кино 1930—1940-х (Довженко, Донского, как известно, сами итальянцы признавали своими предшественниками). Но уже Федерико Феллини резко склонял стилистику в сторону карнавала и цирка, Микеланджело Антониони все чаще сходил с проторенной дороги в поисках основ, глубинных источников человеческого поведения — в социуме и наедине с собой. Все шло к пониманию простой истины — одним изменением условий социального быта и бытие жизни не изменишь. А здесь еще П.П.Пазолини со своим «Евангелием от Матфея» — его смотрели в Киеве на закрытом показе в начале 1960-х, и это уже был реализм, почти фотографический, но о том, как на реальной земной почве вырастал человек удивительной силы и красоты, которая поднялась к Богу. «Фантастический реализм», как когда-то определял похожие явления Федор Достоевский.
Из этих и других наслоений и возникли, в конечном итоге, «Тени забытых предков», надолго «затенив» другие явления и личности. В первую очередь, возможно, потому, что указали, где искать начало преобразований общества. А к тому же еще— и как искать. После чего целое десятилетие «киностаратели» ездили на западноукраинские земли, за новыми открытиями золота народной души.
Почему «Тени...» производили фурор (не в народных массах, понятно, а в среде интеллектуалов и простых кинофанатов, которых в те времена было немало)? Возможно потому, что уменьшился энтузиазм по поводу того, чтобы вернуться в мифологическую ночь октября 1917 на палубу «Авроры». Ну, пальнем опять — и что же? Куда товарища Сталина деть и других демонов? Ведь опять появятся... Не интереснее ли, не более ли плодотворно пересмотреть то, что им предшествовало? А то выходит, что «все дело в Сталине». Именно тогда вдова выдающегося русского поэта Надежда Мандельштам бросила: «дело в нас», а не в приснопамятных вождях. Демонизировать Сталина и сталинизм — вещь привлекательная, конечно же, но не производительная. Обратимся в себя, поищем демонов в себе.
ФОТО РУСЛАНА КАНЮКИ / «День»
«Тени...» визуализировали тех демонов. Настоящим откровением стало открытие фильмом той реальности — живой реальности, которой является вроде бы архаичный слой сознания. То, чему давно выписали «похоронку», оказалось живым и достаточно активным участником жизни, в том числе отдельно взятой личности, которой проблематично освободиться от власти коллективистских матриц. И — при всех очевидных отличиях — оказалось: структура жизни все та же, личность в ней вне закона. Ивану и Маричке остается слушать голос Сокыры, которая вот-вот должна укоротить их жизнь, сошедшую с коллективистской колеи.
Камера оператора Юрия Ильенко в «Тенях...» оказалась способной проникнуть в подсознание отдельного человека. Именно в подобных эпизодах мы опять, впервые после лент Довженко, находим черты сюрреалистической поэтики. Чаще всего этого улавливание работы подсознания в пограничный момент, на рубеже жизни и смерти. Вот погибает, от удара по голове, отец Ивана, и перед его внутренним зрением загораются силуэты красных коней, пролетающих медленно. После такого же удара по голове, уже в финале ленты, начинается агония у его сына — и в страшном полусне он медленно погружается в царство мертвых, где встречается со своей любимой Маричкой...
Собственно, еще после смерти Марички Иван погружается в какую-то нирвану. Оттуда его пытаются — всей патриархальной группой — вытянуть, но он все еще находится в состоянии заторможенности, полусна. Он, человек, слепленный из коллективистской души и тела, выпадает в индивидуальное пространство, на самое его дно. За кадром и в кадре звучит многоголосие его единоплеменников, своеобразный хор, который пытается найти рецепт лекарств от одиночества. Женить — это проще всего. Вернуть в круг циклической, сельскохозяйственной жизни. Однако снова и снова сознание Ивана обнаруживает в себе пробоины, отверстия, через которые изливается его душа. Она противится, она больше не может существовать в этом коллективистском здоровом теле.
В соцреалистическом искусстве героем является человек, который пробивается из собственного несовершенства, из «немоты» и «темноты» к «слову» и «свету». В «Тенях...» видим что-то противоположное — человек возвращается в дословесную «темноту» с тем, чтобы найти самого себя, какие-то более фундаментальные ценности. На свете, на солнце, под коллективистским контролем происходит слишком много уродливого и страшного. Утопия построения мира на умных, контролируемых рацио началах, дискредитированная. Бунт против этого — во многом сюрреалистический бунт. Возникает установка на другую психическую, мировоззренческую, идеологическую реальность. Ту, которая не управляется рациональными средствами, к ней невозможно прикрепить нити, с помощью которых кукловоды пытаются нами управлять.
КТО БЫЛ РЯДОМ?
Сам режиссер называл фамилии людей, которые во многом повлияли на формирование своеобразной философии ленты. «Тогда около меня были Иван Дзюба, Иван Драч, Георгий Якутович, как духовный лакмус — Григорий Гавриленко. Были Луговский (второй режиссер в фильме, который позже снимет о работе над «Тенями...» документальную ленту «Сергей Параджанов: «Я снимаю гениальный фильм». — С.Т.), Семикина — помню ее произведения в гуцульском стиле. Лента подготовлена всеми. Впоследствии вышел на художницу по костюмам Лидию Тихоновну Байкову. Она не создавала костюмы — она их любовно собирала по сундукам. Талант Кадочниковой, Бестаевой... Точный выход на композитора Мирослава Скорика».
Так, очевидным было влияние художников. Прежде всего, Григория Гавриленко, чье творчество удивительным образом совмещало авангардовую свежесть и вечную источниковую образность. Не назван Параджановым закарпатский художник Федор Манайло, чьи роботы на двух киевских выставках 1957 и 1958 годов поразили Параджанова образами Карпатских пейзажей, с их фотографической точностью и декоративной красотой. Манайло учился в Европе и оттуда принес стремление мыслить национальные образы и образки в универсуме. В конечном итоге, в титрах он значится как консультант картины. А через Георгия Якутовича сновалась еще одна ниточка, так как художник находился под воздействием школы бойчукистов — монументализм и декоративность, поиск древнейших корней отечественной культуры. А в придачу он хорошо знал гуцульский быт...
Композитор Мирослав Скорик родом из Западной Украины. Он — как и Леонид Грабовский или Валентин Сильвестров — не только прекрасный мелодист, а еще и фанатичный сторонник аутентичного исполнения народной музыки, а точнее — тех звуковых потоков, которые и творят адекватный образ народной среды.
4 сентября 1965 состоялась премьера фильма в Киеве, в кинотеатре «Украина». Литературный критик Иван Дзюба со сцены, журналист Вячеслав Чорновил и аспирант-литературовед Василь Стус в зале призывали подняться в знак протеста против арестов украинских интеллектуалов. Поднялись далеко не все, но поднялись. Включили сирену, которая должна была заглушить все и вся. Юрий Ильенко рассказывал мне когда-то: вышел он из кинотеатра, когда началась демонстрация ленты, и увидел, как «Украину» достаточно быстро окружили бойцы внутренних войск (символическое действо, не так ли? Окруженная Украина). Однако поздно: фильм Сергея Параджанова начал свою работу. Она продолжается до сих пор.
То был, очевидно, первый публичный протестный Майдан в новейшей истории Украины. Потом были другие. Внутриутробный период подходит к концу, время Рождения наступает. Так манифестировалось, так чувствовалось в начале ХХ века («Или сделаем из вас народ, или упадем», — с отчаянием писал Василь Стефаник), так было пятьдесят лет назад, так оно и сейчас. Рождение все еще продолжается. Слишком тяжелыми оказались, целехонький век продолжаются. Стоит задуматься, почему так.
А вы говорите, юбилей фильма. Это очередная годовщина мечтаний, которые никак не сбываются. Но давайте не опускать руки, ветра не будет все равно. Кроме того, который запустила группа «Теней забытых предков».
