Личность Петра Ивановича Рулина (1892—1940 гг.) культовая в среде украинских театралов, но малоизвестная обывателю. Родоначальник отечественного театроведения, выдающийся театральный критик, литературовед, основатель Украинского театрального музея на территории Киево-Печерской лавры (ныне — Музей театрального, музыкального и киноискусства Украины), профессор Киевского театрального института. За свою подвижническую, но короткую жизнь ему выпало пройти все круги ада: «показательное» отстранение от преподавательской работы в 1934 г., арест в 1936-м по обвинению в «национал-фашизме», ссылка в Сибирь в 1937-м, смерть от физического истощения на лесоповале в декабре 1940 г.
Благодаря бесстрашной настойчивости жены Лидии Николаевны и письмам творческих союзов в прокуратуру СССР в 1958 г. Петр Рулин был посмертно реабилитирован. В 1972 г. был опубликован сборник его избранных статей, в подготовке которого, кроме вдовы выдающегося ученого, приняли участие известные театроведы Петр Перепелица и Ростислав Пилипчук. По инициативе Р. Пилипчука в 1992 г. в Киеве состоялась Международная конференция, посвященная 100-летию П. Рулина (к сожалению, ее материалы так и не были опубликованы).
И в том же году его единственной дочери Ирине СБУ позволило просмотреть уголовное дело отца, в котором 300 листов, а Ростиславу Пилипчуку — переписать его «от корки до корки». Почему Ростислав Ярославович до сих пор не решился обнародовать эти материалы, тоже объяснимо: единственным живым свидетелем обвинения на закрытом суде в 1937 году выступил его педагог в театральном институте Иван Волошин, а это уже — этическая коллизия...
Сегодня уголовное дело, хранящееся в архиве СБУ, а также объемный личный фонд Петра Рулина в ЦГАМЛИ Украины, содержащий его многочисленные рукописи, наброски, личную и деловую переписку, биографические документы, — бесценные документальные источники. В сентябре прошлого года на этих материалах, дополненных фотографиями из фондов Музея театрального, музыкального и киноискусства Украины, в ЦГАМЛИ Украины была открыта выставка к 120-летию со дня рождения П. Рулина. В феврале нынешнего года эта же выставка на протяжении месяца экспонировалась в стенах Национального центра им. Леся Курбаса. Недавно в Музее театрального, музыкального и киноискусства Украины и его филиале — Музее Марии Заньковецкой состоялась Международная научно-практическая конференция «Украинский театральный музей: 90 лет для науки и культуры», на которой личности Петра Рулина было посвящено несколько докладов.
Надо надеяться, что научная публикация творческого наследия ученого и его переписки осуществится в ближайшее время. Но даже она вряд ли заменит живые воспоминания, которыми способны поделиться родные. Ведь документы не только открывают правду, но и ставят исследователя в тупик, а после знакомства с ними, в ответ на один неразрешимый вопрос может возникнуть еще ряд подобных... К сожалению, практически никого, кто мог лично знать Петра Ивановича, уже нет в живых. Ушли из жизни его жена Лидия Николаевна и дочь Ирина. Об оставшейся в семье небольшой части архива ныне заботится его внучка Лада ДЬЯЧЕК. В ее доме сохранилась шкатулка со старыми семейными фотографиями, некоторыми документами, в серванте — подаренная Марией Заньковецкой жене Петра Рулина изумительная кофейная чашечка. Но главная ценность — семейные воспоминания, которые ей передала по наследству бабушка и которыми Лада Константиновна впервые делится с читателями «Дня».
— Лада Константиновна, в личном архиве Петра Рулина — множество документов, свидетельствующих о его шведском подданстве. Что ваших предков привело в Киев?
— По рассказам бабушки, два брата — Иван (отец Петра Рулина. — Ю.Б.) и Виктор Рулины приезжали в Российскую империю на заработки. Виктор занимался поставками хлеба из России в Швецию, ездил в основном в Петербург, а Иван был представителем фирмы Нобеля в России (очевидно, он был химиком по специальности). Их родители, Пер Эрик Рулин и его жена Мария Бригитта, были фермерами, обычными шведскими крестьянами, и это видно по сохранившимся фотографиям. Не знаю, каким образом они умудрились дать детям хорошее образование...
В Риге находился завод по производству серной кислоты, которую поставляли в Швецию для производства динамита. Мой прадед Иван был акционером этого завода, курировал поставки. Еще знаю, что Борис Петрович, их третий брат (родившийся в 1896 г.), очевидно, между 1924 и 1926 гг., ездил в Швецию отбывать воинскую повинность.
— Каким образом ваш прадед Иван Петрович оказался в Киеве?
— Вероятно, в Киев он приезжал в командировку, во время которой состоялось его знакомство с будущей женой. Судя по рассказам, Клавдия Викторовна был очень красива, и мой прадед в нее влюбился. Семья Клавдии Викторовны принадлежала к «средней прослойке». Она окончила гимназию, для того времени это был достаточно высокий уровень, предполагавший как минимум знание языков. Если в 1891 г. у них родилась дочь Ольга (старшая сестра Петра Рулина), то, очевидно, свадьба могла состояться в 1890-м. Сестра Клавдии Викторовны Анна была замужем за Феофилом Гавриловичем Яновским (выдающийся украинский терапевт, основоположник клинической фтизиатрии, лечащий врач Леси Украинки, Марии Заньковецкой, Ивана Карпенко-Карого. — Ю.Б.).
Отец Петра Рулина умер очень рано, в 1904 году, оставив Клавдию Викторовну с четырьмя детьми на руках. Анна Яновская много помогала семье сестры. Не знаю, имею ли я право об этом говорить, но моя бабушка предполагала, что акции Ивана Петровича еще до революции были переданы Анне Викторовне. Имея на руках семью и мужа-бессребреника (Феофил Яновский не только многих лечил бесплатно, никогда никому не отказывал, но и ссужал деньги нуждающимся больным), она была более практичной женщиной.
В своей автобиографии дед писал, что после смерти отца их семью содержал дядя, профессор Яновский. Уже в 15 лет, учась в реальном училище, Петр Иванович давал частные уроки (сестры, естественно, не работали). Знаю, что он болел туберкулезом, и Феофил Гаврилович его лечил.
Как Петр Иванович познакомился с Лидией Николаевной, не знаю, но в 1916 году они поженились, и в 1917-м родилась моя мама. Бабушка училась на Высших женских курсах при Университете св. Владимира, диплом получила во Франции, в Гренобльском университете, затем преподавала немецкий и французский языки — сначала от случая к случаю, потом в школе, а впоследствии — в Киевском университете.
— Лидии Николаевне, как и вашему деду, не удалось избежать репрессий...
— Дед в 1937-м получил шесть лет ссылки и был отправлен на Колыму. В том же году в июле была арестована вся наша семья (мама, бабушка и прабабушка) и бессрочно отправлена в поселок Чаша Тюменской области. Там бабушка преподавала немецкий язык в школе. До ссылки мама училась в Архитектурном институте и, чтобы не прерывать учебу, поступила на математический факультет Свердловского университета.
У бабушки был список членов Политбюро, и каждый день она посылала по письму приблизительно следующего содержания: «Да, я виновата, не разглядела в муже врага, не донесла. Но Сталин ведь сказал, что дети за отцов не отвечают. Так причем тут дочь, а тем более теща»? Ее спрашивали: «Что вы делаете?» — и бабушка отвечала: «Мы уже в Сибири, терять нечего». И мы чуть ли не единственная семья, которая вернулась в Киев.
Поскольку при аресте наша квартира в Дионисиевском переулке была реквизирована вместе со всем содержимым, то нам дали комнату в коммунальной квартире по ул. Ленина, 72 или 74 (ныне ул. Богдана Хмельницкого).
Кстати, когда немцы собирались взрывать Киев, они приказали всем жителям собрать вещи и уехать на время. Когда же они вернулись, то обнаружили, что исчезла рукопись бабушкиной диссертации — немецко-украинский юридический словарь, который она подготовила перед войной. Обычного вора какие-то «странички» вряд ли бы заинтересовали. Видимо, «прошелся» кто-то из знакомых.
Знаю, что Лидия Николаевна помогала матери моего отца Юлии Кирилловне, которая в силу возраста не могла работать и очень бедствовала во время войны. Сохранились письма бабушки к папе, где она вспоминает об этом.
— Расскажите чудесную историю о спасении Оранты в Софийском соборе.
— Эвакуироваться с университетом бабушка не смогла, осталась в Киеве вместе с больной прабабушкой. 1 сентября начались занятия в школах и университете, кругом висели лозунги «Киев не сдадим!», а 19-го в город вошли немцы... Ситуация была сложная, бабушка не любила об этом вспоминать. Поначалу она как-то перебивалась, продавала все, что было в доме. А потом, когда в 1942 г. был организован Музей-архив переходного периода, пошла туда работать.
В детстве бабушка водила меня в Софийский собор и рассказывала, что существуют специальные схемы Оранты, по которым мозаику можно «размонтировать». Она вспоминала, что приблизительно в 1943 году немцы решили вывезти Оранту, и чтобы этого не случилось, бабушка вместе со сторожем Софии спрятали документы.
— Как сложилась судьба ваших родных после войны?
— До ссылки 1937 г. папа и мама учились на одном курсе Архитектурного института, а после возвращения в Киев мама восстановилась. Война застала ее в Каменке, оттуда она пошла в действующую армию, была сапером. Они строили оборонительные укрепления, оставляли их немцам и уходили с отступающей армией. Затем ее отправили на строительство Кемеровского химкомбината, на Кузбасс. Я родилась в Кемерово в 1943 году. После войны был негласный приказ Сталина не возвращать предприятия. Многие там и остались или возвращались либо нелегально, либо имея какой-то официальный повод. Трест «Макеевстрой» собрал своих сотрудников и вернулся в Украину восстанавливать Донбасс, в Макеевку. Собственно, мой папа — это мой крестный, Константин Михайлович Сливак. А мой биологический отец, Иосиф Семенович Райхлин, был маминым сокурсником (они с мамой умерли в один год: он — в Америке, а мама — в Киеве). Его сестру Марию бабушка прятала во время войны за шкафом, все остальные ушли в Бабий Яр... Мария была замужем за русским, бабушка смогла достать ей документы на фамилию мужа, и так она смогла выбраться из оккупированного Киева.
...Получив разрешение, мама вернулась из Макеевки в Киев, восстановилась в институте. Бабушку взяли работать в университет — преподавать немецкий язык. А 13апреля 1945 года — арестовали. О судьбе деда мы ничего не знали. У мамы на руках оказались я, прабабка и бабушка, с которой нужно было ходить по судам.
Лидия Николаевна сидела на Рыбальском острове и на Сырце (там, где во время войны был немецкий концлагерь, после ухода немцев сделали советский). В тюрьме и на пересылке работала в медсанчасти. Во время Первой мировой она окончила курсы медсестер, никакой работы не боялась. Я всегда говорю, что последним интеллигентом в нашей семье была бабушка. Потому что интеллигентность — это не образование, а состояние души. Ее уважали все. Она была женщиной с большим чувством собственного достоинства, одинаковой со всеми, никогда не льстила и не доносила. Отсидела по 58-й статье восемь лет.
В 1945 году, после ареста бабушки, мы — мама, я и прабабушка — уехали в Днепропетровск. Собственно, прабабушка меня и воспитывала, потому что родители работали. А в 1947-м они начали разводиться...
В ноябре 1947 года папа (Константин Сливак. — Ю.Б.) привез нас в Киев. Один из его братьев, Евгений Сливак, был известным пианистом, профессором Киевской консерватории, другой брат, Кирилл, работал в архиве. Я многим в жизни обязана своему «двойному» отцу и всегда помню об этом. Он всю войну прошел в пехоте, от Киева до Сталинграда и обратно, после нескольких ранений потерял ногу.
— Вам бабушка часто рассказывала о деде? Сама она осознавала ту эпохальную роль, которую ее муж сыграл в истории украинского театра и, в частности, театроведения?
— Все, что делал мой дед, считалось в порядке вещей. Когда в 1926 году был организован Украинский театральный музей, под него выделили старое здание на территории Киево-Печерской лавры. Дед покупал дрова, а бабушка топила печь в здании, чтобы не испортились экспонаты. Бабушка очень много помогала при разборке и систематизации экспонатов.
Петр Иванович был очень занятой человек. Он много работал, время у него было расписано по минутам, и это сказано не для красного словца. Бабушка вспоминала такой эпизод. Как-то она сказала мужу: «Петя, нам нужно поговорить». На что Петр Иванович достал записную книжечку, посмотрел свое расписание и сказал: «Добре, в четвер о такій-то годині...»
Для дочери, моей мамы, дед составил список книг (позже он был передан мне), которые должен прочесть каждый культурный человек — начиная от греков и заканчивая современниками...
— Какими языками владел Петр Рулин?
— Он знал много языков. Кроме французского и немецкого, очевидно, были и другие языки. Дедушку очень огорчало, что в доме говорили по-русски, он пытался «перевести» всех на украинский язык.
— Когда ваша семья узнала о трагической гибели деда?
— Когда я училась на втором курсе университета, к нам пришла новая студентка Нина Дубинина. Мы познакомились и подружились. Я бывала у нее дома. Ее отчим, Иван Павлович Моисеев, отбывал наказание на Колыме. Очевидно, сидел по «первому сахарному делу» (участников «первого сахарного дела» осуждали, а второго — расстреливали). Когда я спросила о Петре Рулине, он сказал: «Знаю». Это было потрясением... Из писем мы знали, что в ссылке дед поначалу работал бухгалтером. Иван Павлович рассказал, что Петр Иванович отказался делать какие-то «приписки», не подчинился начальству, и его отправили на лесоповал, не дав даже ватника. Зима 1940 года была очень суровой, а он — в одном пиджаке... Петр Иванович умер от голода, в таких условиях выжить было невозможно. Моисеев сказал, что подробности расскажет только жене, но бабушка отказалась. Сказала, второй раз хоронить мужа она не в состоянии... Именно Иван Павлович сообщил мне юридический адрес, по которому я послала запрос, и мы получили первое официальное заключение о смерти Петра Ивановича с формулировкой: «умер от сердечной недостаточности 23 декабря 1940 г.».
— Вы были на конференции, посвященной 100-летию Петра Рулина, которую проводил Ростислав Пилипчук?
— Да, сидела и слушала. Помню, приезжал кто-то из бывших учеников деда из Канады, которому Петр Иванович перед арестом сказал: «Уезжай, ничего хорошего не будет...». Ростислав Пилипчук немало общался с бабушкой, благодаря ему и театроведу-архивисту Людмиле Приходько многое было сделано для восстановления памяти деда.
Фото из фондов Центрального государственного архива-музея литературы и искусства Украины
