Поставленная Сергеем Женовачем во МХАТе имени Чехова «Белая гвардия» Михаила Булгакова таки добралась до Киева. Намеченные на начало декабря двухдневные гастроли главного драматического театра России перенесли из-за случившейся в Украине революции, во время которой помещение Октябрьского дворца было арендовано оранжевыми. Этот вынужденный перенос гастролей, хоть он и несет финансовые убытки их устроителям, все же сыграл на пользу и зрителям, и спектаклю.
В те незабвенные для Украины оранжевые дни накал вырвавшихся на площади и улицы украинской столицы человеческих страстей был столь высок, что искусству трудно было соперничать с жизнью. На протяжении семнадцати дней, которые потрясли наш внутренний мир, жизнь сама творила на ставшем главной сценой страны Майдане великую историческую Драму. «Белую гвардию» сыграли в декабре лишь в пыльно-серой, заунывно скучной по сравнению с оранжевым карнавальным Киевом Одессе, зритель которой на спектакле разделился на сине-белых и оранжевых. Одни аплодировали антиукраинским выпадам Алексея Турбина, озвученные Константином Хабенским, другие поддерживали ладонями реплики о том, что «Антанта нам поможет», ибо «Европе нужна Украина, свободная от большевистской Москвы». Если бы спектакль в те дни попал в столицу, то реакция на него могла бы быть непредвиденной. Во- первых, из-за присутствующей у Булгакова (и поощренной главным цензором пьесы Сталиным) политической некорректности по отношению к Украине. Во-вторых, из-за все той же, захлестнувшей нас революционной романтики, в которую не вписывалась обывательская, с точки зрения всякого романтика и революционера, забота Турбиных о своем личном, простом человеческом счастье, спрятанном от общественных катаклизмов в стенах уютного дома.
Впрочем, в спектакле Женовача отсутствует даже намек на какие-либо стены. Нет в доме и кремовых штор, за которыми Турбины и их друзья прячутся от невзгод и опасностей взорвавшегося классовой и национальной ненавистью мира. Сценограф Александр Боровский создал покатый металлический помост (чем не Андреевский спуск) с угрожающе торчащими черными столбами без фонарей, которые напоминают виселицы в ожидании жертвы. Словно скатившаяся с этого помоста старинная мебель сгрудилась у портала — точный и емкий образ перекошенной, вздыбленной революцией и войной жизни. Невидимыми, но прочными стенами открытого всем революционным ветрам дома Турбиных стали исполненные любви и заботы друг о друге отношения героев, которые, собираясь вместе за столом, превращаются в отличную компанию старых закадычных друзей.
Чтобы живущая на историческом сквозняке компания стала и для нас по-компанейски близкой и понятной в своих незадачливых желаниях и заботах, режиссер пригласил в спектакль известных по телесериалам актеров. Друг и однокашник Константина Хабенского Михаил Пореченков надел мундир с одинаковым рвением защищающего Отечество, друзей и водку капитана Мышлаевского, в котором улавливаешь выправку и манеры небезызвестного поручика Ржевского. Прославившийся пристрастием к пиву Александр Семчев, несмотря на свои габариты, умудрился влезть в шкуру Лариосика — смелое, неожиданное назначение режиссера, сумевшего обнаружить в столь огромном, тучном теле актера трепетную, детскую душу, которая, как и души всех этих закалившихся порохом и водкой офицеров, жаждет любви. Рядом с красивой, грациозной Еленой (Наталья Рогожкина) неуклюжий в своих движениях и признаниях герой Семчева выглядит столь смешным, сколь и трогательным.
Центром дома, как это и положено с незапамятных времен, здесь является женщина. В Елене Рогожкиной, которая в этой роли стала открытием для московских критиков, при всей ее женской очаровательности нет жеманного кокетства. Ей удается органично совместить роль заботливой матери с ролью прекрасной дамы. Красота не лишает ее острого проницательного ума, способность заботиться обо всех голодных, холодных и страждущих не мешает оставаться соблазнительно изящной, а капитуляция перед ухаживаниями светского фата Шервинского, без характерной для адюльтеров пошлости и пережимов сыгранного Анатолием Белым (еще одна прекрасная работа в этом удивительном актерском ансамбле), не лишает ее чистоты и целомудрия. Как не влюбиться в такую женщину! Актерский дуэт Рогожкиной и Белого, сумевших тонко сыграть движение двух сердец от легкого флирта, до серьезных, пожизненно взятых на себя обязательств друг перед другом, вызывает у зрителя неподдельный восторг — так хочется, чтобы в этом обезумевшем мире взорвавшихся амбиций, хоть кто-то был счастлив.
«Белую гвардию», как и всякую иную хорошую пьесу, можно начинить чем угодно. В первой постановке «Дней Турбинных» (под таким названием была поставлена в 1926 году во МХАТе инсценировка романа «Белая гвардия») Булгаков, театр и ностальгирующая по дореволюционной России часть публики с одной стороны прощались с безвозвратно ушедшим прошлым, с другой — пытались навести мосты с нагрянувшим словно в кошмарном сне советским настоящим. Если верить зрителям, видевшим «Дни Трубиных» в Паневежисе, гений послевоенного литовского театра Юзас Мильтинис своим спектаклем выяснял отношения литовцев и других порабощенных империей народов с Россией, акцентируя внимание на амбициозности, национальной заносчивости, гордыне русских офицеров, из-за которой они и проиграли войну.
Взяв на себя смелость создать четвертую сценическую редакцию «Дней Турбиных» во МХАТе, для которого пьеса эта является знаковой, Сергей Женовач не стал выяснять отношений с прошлым. История, общественные катаклизмы для него являются лишь предлагаемыми Судьбой обстоятельствами, в которых мы должны сохранить свое человеческое лицо, свое человеческое счастье. И чем более жесткими выдаются эти обстоятельства, тем большей прочностью, ценностью и красотой обладают сумевшие уберечь себя от вселенского хаоса человеческие отношения.
Последние события в России лишь подтверждают своевременность и актуальность «Белой гвардии» для россиян. То разочарование в общественных и политических институтах, которое они переживают, положено в самое основание содержания спектакля Женовача. Один из лучших современных российских режиссеров поставил «Белую гвардию» о тех (и для тех), кто потерял остатки общественной веры, для кого единственным пристанищем, счастьем и смыслом в жизни остались исполненные верности и нежности интимные (не в смысле, постели, разумеется) отношения с близкими, родными по крови и духу людьми. Рожденная в конвертировавшей за какое-то десятилетие духовные ценности в валюту Москве «Белая гвардия» Женовача является своего рода нравственным манифестом режиссера и человека, еще заставшего эпоху неспешных дружеских бесед, эпоху задушевных компаний, в которых отношения ценились больше, нежели обладание, а дружба не имела эквивалента ни в какой валюте. Нынешнему нашему эгоизму и разобщенности Женовач противопоставил исчезающую из некогда уютного для него мира тесных компаний дружбу, жертвенность, солидарность. И до тех пор, пока эта готовность к жертвенной любви и дружбе жива хотя бы на театральной сцене, в мире остается надежда.
P.S. Посмотрев спектакль в Одессе, я исполнился гордости за Украину, будучи уверенным, что мы благодаря своей революции в вопросах общественной жизни догнали и перегнали Москву. Ибо, согласитесь, жизнь для блага мира обладает большими ценностью, величием и красотой, нежели забота об узком круге друзей и родственников. Общественная вера рушится в нас не потому, что мир не достоин нашей любви и заботы, а потому что взявшиеся заботиться о нем политики оказываются людьми, мягко говоря, невысоких моральных качеств. Встретившись в Киеве с Сергеем Васильевичем Женовачем, интервью с которым выйдет в ближайших номерах «Дня», я услышал от него, что россияне общественную эйфорию революции уже пережили, и теперь у них наступил период протрезвления. «Белая гвардия», по сути, и есть ответом обманутых граждан политикам, не оправдавшим их надежд. Очень не хотелось бы стать свидетелем того, как наша новая власть убивает в народе зарожденную в нее веру, и мы во времена исторических сломов, подобно героям Булгакова, предпочтем улицам и Майдану хмельное застолье своих квартир. Чтобы этого не случилось, новому президенту и его команде следовало бы ходить не только в народ, но и в хороший театр.
