Война у этой женщины — эдакой решительной фурии-амазонки, правда, своеобразная: «военные действия» она ведет в одиночку и против загрязнения окружающей среды. Крепкая дама лет пятидесяти, спортсменка-красавица-комсомолка, где-то найдя соответствующее снаряжение, выходит на «охоту», сбивая электростолбы и устраивая мини-катастрофы: чтобы обратить внимание властей на ситуацию в их районе, где строят какой-то вредоносный завод.
Попадись такой сюжет кому-то другому, он бы навалял что-то вроде «Эрин Брокович», героиня которой, реальный прототип, лет двадцать тому назад ловко выиграла у какого-то нехорошего завода миллион долларов. Брокович получила миллион, а сыгравшая ее Джулия Робертс выбила себе за роль уже 20 миллионов, а заодно и «Оскара». Экология тогда была в моде, и Робертс, не будь дурой, построила на этом свою карьеру.
Исландский фильм — тем и хорош — не заряжен такой «звериной серьезностью», как голливудский: исландка Хелла борется не за миллион, а за идею, рискуя попасть на долгие годы в тюрьму. Однако ни вертолеты, ни система слежения никак не могут ее обнаружить — девушка она ловкая, с подготовкой как у морпеха с военным опытом, кроме того — ею, как уже было сказано — владеет идея. А идеалист-фанатик, как известно, может преодолеть все что угодно.
Однако в середине фильма происходит вот что: Хелла наконец получает согласие на усыновление девочки Ники из Донбасса, родители которой убиты во время войны. И вот тут Хелла задумывается, что выбрать — ответственность за ребенка или свою собственную войну за экологию (повторюсь, что она человек одержимый, фанатик идеи).
И опять-таки: если у другого автора эта сюжетная линия выглядела бы натяжкой, данью, пусть и благородной, солидарности со страной, подвергшейся нападению, то здесь это выглядит абсолютно органично.
Как, скажем, было в великой картине Аки Каурисмяки «По ту сторону надежды» о сирийских беженцах. Картина великого финна, абсолютный шедевр, ко всем прочим своим достоинствам -юмору, изяществу, особой финской сдержанности, обладала редким качеством — а именно благородством, умением думать не только о себе, но и малых сих: о тех, кто лишился жизни, крова, надежды.
Пусть картина Бенедикта Эрлингсона на столь шедевральна, как фильм Каурисмяки (к тому же это, повторюсь, дебют), но чем-то они похожи. Это смех сквозь слезы, светлая улыбка Кабирии в финале великой картины Феллини: когда человек с затуманенными от слез глазами улыбается этому миру.
Да и зрители прослезились, когда эта железобетонная исландка обняла ребенка, преодолев все препятствия и попав все же в Украину.
Эрлингсон при этом не давит на наши слезные железы, не сентиментальничает, вышибая зрительские эмоции: у него хороший вкус, он неизменно тактичен во всех сценах.
После фильма зрители устроили режиссеру и съемочной группе длиннющую овацию — хлопали, наверно, минут 10.
Пока что — при довольно слабой программе — эта картина, пожалуй, самая обаятельная в Каннском раскладе. Браво!
