Один из самых ярких представителей современной драматургии, Максим Курочкин, сегодня живет и работает в Киеве. После пьесы «Кухня» (очень любопытной авторской вариации «Песни о Нибеллунгах»), поставленной «Театральным товариществом 814», он «проснулся знаменитым». Успешная карьера — в анамнезе. Но этот человек ни в слове, ни в деле, судя по всему, не ищет легких путей. Пример тому — недавняя премьера в Киеве его новой пьесы «Рюссяфобия».
Его поиски в современном театре, некая «вербальная кулинария», напоминают мне профессиональные поиски шеф-повара, обладателя Мишленовской звезды — количество ингредиентов, их сочетание, вкус, цвет, презентация.
Тем более интересна предоставленная им возможность — заглянуть на его творческую кухню.
ВРЕМЯ ПЕРЕМЕН
— Максим, принимая решение о каких-то переменах, человек иногда долго к этому идет, но потом все происходит одномоментно. Резко меняется жизнь. Вы — киевлянин, но в Москве учились и жили довольно долго. И вдруг, достаточно неплохо разместившись в этом пространстве, возвращаетесь в Украину. Каким образом было принято это решение? И насколько это повлияло на вашу творческую жизнь?
— Меня пугает и беспокоит, что мне теперь часто задают этот вопрос, потому что тут есть какой-никакой потенциал «вкусного», а я не хочу, чтобы судьба помогала моим текстам или пьесам. Это было достаточно автоматическое решение. С момента, когда погиб первый человек на Майдане, — начались другие счеты с центром того мира, который призывал убивать людей на улицах моего города. Изменился мой Киев, и изменилось пространство, в котором я нахожусь. В силу семейных обстоятельств — достаточно долго себя «выпиливал» из Москвы, это не было мгновенной операцией, но вектор стал совершено понятен. Мой выбор копеечный по сравнению с теми выборами, которые делают люди здесь. Я сменил место, где могу работать в профессии на другое место, которое, к тому же, люблю.
Надеюсь, что в стратегическом смысле влияние позитивное, потому что в Киеве я восстанавливаюсь. Четыре последних года для меня были не лучшие в плане пьес (не хочу произносить слово — творчества). По психотипу я — человек медленно соображающий, человек торможения, не быстрой реакции. Должны пройти годы, прежде чем смогу говорить об этом с той силой, с которой хотел бы.
ПОИСКИ РЕЦЕПТОВ
— К литератору осмысление происходящего приходит через время, нужно взглянуть как бы сверху, когда все уже отболело. А драматургия еще медленнее осваивает пространство.
— По-разному. Все зависит от людей. Хорошие украинские драматурги реагировали быстро и события последних лет уже получили свое отражение в драматургии. Очень во многих случаях это сильно. Безусловно, есть пьесы спекулятивные, но это не плохо, это часть процесса. Потому что даже среди спекулятивных пьес есть сильные и важные тексты
— Когда-то Виктор Розов говорил, что драматургия не имеет национальной принадлежности.
— Старый конформист Розов говорил много разного, к счастью, мы не обязаны следовать его рецептам. Он был не глупый человек. Несколько раз пришлось слушать его лекции, это было не потерянное время и, безусловно, он был мудр для своего времени. Но я не хотел бы быть проводником этических идей господина Розова.
ДОЛГАЯ ДОРОГА К СЕБЕ
— Пьеса, которая была представлена несколько дней назад на Сцене 6 «Рюссяфобия», конечно, личностная настолько насколько позволяет творческий эксгибиционизм, но вы сами поминаете, что там есть некий драматургический провал. На мой взгляд, именно потому что внутри сильно болит и не до конца осмыслено происходящее. Но, тем не менее, она на меня произвела впечатление. А для вас разговор на эту тему и, главное, некий вывод, что по прошествии времени мы иначе будем относиться к происходящему, — сценическая игра или личностное убеждение?
— Не думаю, что буду иначе относиться к происходящему. Я только смогу изобрести язык для описания и точного выражения. Смогу прорваться сквозь немоту, шок и автоматические слова к словам более точным и личным. Я и сейчас могу использовать сильные заемные слова, но они будут из общего набора. Не очень хочется этим заниматься. Зная себя, не думаю, что что-то сильно изменится в моей реакцией на произошедшее. Вот что изменится — смогу об этом написать профессиональнее, с иронией и большим драматургическим совершенством.
— Для меня крайне важна реакция на эту пьесу европейского зрителя. Какова она, на ваш взгляд?
— Мне, безусловно, важней реакция киевского зрителя. Реакция европейского зрителя разная, достаточно полярная. Потому что тут было смешение нескольких тенденций. Пьеса использует тему финской войны, как носитель наших украинских смыслов. И для финнов это некомфортно. То есть простодушные журналисты произносили фразу: что мы нового узнали о финской войне? Мне кажется, что этот элемент простодушия вполне законный. В пьесе, действительно, нет никакой потрясающей новой истории для финнов. Мы сознательно выбирали людей не из сенсационной сферы деятельности. Простых людей. Это был мой выбор. Потому что живу жизнью обывателя и продолжаю ею жить вместо того, чтобы действовать сильнее. Изучал негероические жизни негероических людей, которые даже не имеют статуса жертв. Потому что жертва — это очень ярко, драматургично. Мы мгновенно подключаемся и не можем противостоять истории жертвы. А меня интересовала норма, которая не является драматургически выигрышным материалом. Все недостатки пьесы заложены автором сознательно.
— Для меня, как для человека всю жизнь живущего между двумя городами (Киевом и Москвой) выбор несколько лет назад был однозначен. Тот круг людей, который всю жизнь был рядом со мной, мягко говоря, не просто разорван, его не стало. Остались единичные экземпляры. Это было одним из самых больших потрясений и разочарований в моей жизни. В связи с вашими решениями тоже самое было? Что это такое? Эти люди больны конформизмом, раболепием? Или невероятно за себя бояться? Я понимаю, что возврата к прежним отношениям быть не может. Вы можете это объяснить?
— Нет, не могу. Чувствую, тут надо оговориться, все-таки круг актеров, драматургов, режиссеров, которые объединились вокруг новой драмы — это, наверное, с нашей позиции лучшие люди. Я правильно выбирал этих людей. Но проблема же в другом, — даже люди, которые в базовых вещах понимают, что происходит и называют вещи своими именами, выступают против войны, Путина... Но даже они не могут понять, какими глазами смотрим на их признания в любви людям, отказывающим Украине/украинцам/ в праве на существование. Все равно это единое пространство для них. Не хочется обобщать, все случаи частные. Лучшим людям там тяжело. У нас есть надежда, условная надежда или тень надежды, или — уверенность. Но в любом случае мы в игре, потому что вектор изменений все-таки достаточно определенный. А какая надежда у них? Непонятно! Постоянно об этом думаю, как так случилось... И для меня Театр.doc — это другая планета, он не подвел и до сих пор дает сцену украинцам. Он жив, хотя его пытаются уничтожить. Сейчас финны поехали показывать эту пьесу московской публике. Спектакли пройдут на сцене Театра.doc.
ТЕАТРАЛЬНАЯ ПЕРЕЗАГРУЗКА
— Украинский театр сам по себе, при смысловом разнообразии, был достаточно косным всегда. Сегодня, на мой взгляд, что-то сдвинулось, появились очень любопытные ребята (Наташа Ворожбит, например), а школа украинского театра практически не изменилась. Поэтому какие-то вещи технически сложно воплощать на сцене из-за этого. Какие вы, как драматург и человек театра во всех отношениях, видите перспективы развития?
— Рано или поздно, будет ли это с нашим участием или без, возникнет некая система образования, основанная на других принципах, где драматурги-режиссеры-актеры-критики какой-то определённый период будут учиться и работать вместе. И ослабляющее разделение на театральные профессии будет до какой-то степени преодолено. Мы сможем тренировать актеров на современных пьесах, смыслах, заставлять их быть авторами текстов. Важно понять, как это работает, когда каждый может быть каждым. При этом будет очень четко выдерживаться принцип доверия автору. Потому что сегодня я автор, завтра — ты. Мы меняемся ролями, но у каждого произведения существует автор, голос которого должен быть не искажен, а донесен в достаточно узком секторе допустимых интерпретаций. Варвара Фаэр — автор спектакля «Рюссяфобия». Когда пишу, то представляю на сцене это по-другому. А она делает это по своему, какие-то смыслы отпадают, какие-то, наоборот, расцветают. Но это все находится в рамках допустимого, принципиальные коды пьесы не искажаются. Она, как человек пропитанный философией новой драмы, очень бережна к слову. Я за театр слова, более того, за быстрый театр, я против долгих застольных периодов разбора. Театр должен создаваться уже готовыми людьми. Что такое актерское образование? Человек готовится мгновенно анализировать текст. Мгновенный анализ и мгновенное понимание — для меня это главное качество у актера. Он должен измениться и соответствовать этому тексту. Это то чудо, запрос на которое я постоянно посылаю небу и театру.
— У меня такое впечатления сегодня, что даже у людей, готовых к переменам наступил (я не беру в основу обывательское восприятие), период разочарования. Причем, это разочарование тем страшнее, что основано на крови. Как вы думаете, к чему можем прийти?
— Разочарование — почти неизбежный этап любого революционного изменения. Понимаю, любые правительства не соответствуют нашим запросам. Чтобы предотвратить кровь, нужно быть гением, особенно когда так внятная воля развязавших эту войну. Эта воля не находится в Украине. Украинцы привыкли не убивать, от этой привычки с большим трудом отказываются. Мне так кажется. Это все мучительные вопросы, о которых будем говорить бесконечно. Просто запрос на кровь все-таки исходил не с наших холмов.
— Помните, Надежда, героиня любимого мной Александра Володина говорила: все плохо в моей жизни, а мне хочется играть веселую, радостную, счастливую... О чем сейчас думаете? Что в столе, на столе, в мыслях? Чем хотелось бы поделиться и чем предполагаете расшевелить зрителя?
— Не буду увиливать, не дам честного ответа. Но, могу сказать, что ко мне возвращаются насмешливые механизмы описания того ужаса, который чувствую и того счастья, которое я чувствую. Киев действует как реанимация. Хочется вернуться к себе и поиграть на спортивной площадке исторических мифов. Но ищу и способы описывать текущий момент. Хотя, если бы мы не попали в историческое время, с большим удовольствием занимался бы исследованием семьи как парадоксальной и удивительной игрушки человечества.
