На центральной площади Амстердама (справа от королевского дворца) находится базилика XV века, которая называется Нуве Керк, то есть Новая Церковь. Видимо, название этого памятника поздней неоготики определяет его биографию, характер, способ существования с древности до сегодня. Днем здесь полно посетителей, кроме осмотра самого строения, им предоставляется возможность осмотра двух выставок одновременно: первая демонстрирует картину Энди Уорхола «Тайная вечеря» — акриловая вариация на тему знаменитой фрески Леонардо да Винчи. Христос сидит посредине стола, широко разведя руки между двумя лагерями апостолов, будто уже распятый их спором. В соседстве с традиционными для церквей сюжетами, под светом, пробивающимся из дня сегодняшнего сквозь древние витражи, в окружении старинной деревянной резьбы, картина актуализует призыв Христа к любви и боль за неспособность человечества его услышать.
Вторая выставка представляет размышления о рыцарстве средствами мультимедийного перформанса. В центральном нефе резными колоннами выгорожен овал, в который помещена металлическая скульптура препарированного рыцаря — есть шлем, латы на руках и ногах, а рассеченное туловище являет пустоту. Если добавить, что именно в этом месте во время коронаций и брачных церемоний стоят члены королевской семьи (в 2002 году здесь венчались наследник престола Нидерландов принц Оранский Виллем-Александр и принцесса Максима, что вызвало протестные выступления к монархии, правда, гораздо сдержаннее беспорядков 1980-го, во время коронации королевы Беатрис), то символический смысл фигуры приобретает декларативный характер. Боевыми возгласами озвучены сцены рыцарских поединков, демонстрируемые на экранах телевизоров, размещенных по внешней стороне овала. Церковные сумерки, скрежет металла, дыхание борьбы не до первой крови, а на жизнь, представляют жестокость тех далеких, овеянных романтикой старины. Во времена эпидемии холеры бывали жестокие поединки и без оружия. Два рыцаря съедали одновременно по грязному яблоку, и часто случалось, что праздновать победу оставалось некому. Одно из бесчеловечных испытаний на мужество заключалось в убийстве кошки с завязанными руками в замкнутом пространстве. Лучшие загрызали жертву зубами. Так что поговорка «Мужчин украшают шрамы» идет из древности, а вот на самом деле мужественными людей делает отношение к смерти. Эту тему исследует в известном спектакле «Препараты окоченения» (2005—2010 гг.) знаменитый бельгийский режиссер-хореограф Ян Фабре. Размышления о смысле жизни и смерти, кажется, есть в каждом произведении искусства. Рассуждая на эту тему, создается впечатление, что конец света наступит в тот момент, когда Творец предъявит логику рождения и смерти, именно такого прихода в этот мир, именно такого существования, когда станет ясно, чем по-настоящему мы необходимы жизни и каков наш неповторимый вклад в бесконечную историю бытия. Представьте мое удивление, когда выяснилось, что вечером спектакль известного перформера будет происходить именно в Нуве Керк. Режиссер Фарбе подчеркивает: «Церковь является духовным местом, где жизнь одновременно освещается и уступает ожиданию другого измерения. Мое творчество пронизано метаморфозами, борьбой с признанием факта смерти. Смерть — не конечный пункт назначения, а переход к новому способу существования».
Действительно спектакль о смерти оказался одой жизни. Катафалки с цветами выезжали на пространство перед алтарем по ковру из нескольких слоев цветов. Персонажи жизни, действующие лица бытия до этого разбрасывают их в пластике, жестикуляции, соответствующей эмблеме своего образа. Здесь больные и воины, девушки, атлеты, нищие и господа, фигуры в кружевах и голые — они становятся скульптурами в клумбе цветения, уже срезанные с ветвей жизни. Сцены драк, покаяний, церковных распевов, грубых споров — будто комикс существования, неспешным калейдоскопом формируют маршевый ритм восприятия, такой естественный и для жизни, и для смерти. В конце все оказываются шутами, из гробов вылезают то ли уже примерзшие от небытия, толи еще пьяные от жизненных радостей мужчины и женщины. Сливаются, сливаются и сливаются друг с другом, словно так высвобождается жажда жизни. Запах цветочного компоста действительно дурманит очень быстро, легкий обморок, кажется, охватывает большинство зрителей от припоминания мучительных потерь, печальных церемоний. В какой-то момент все застывает, почти исчезает в темноте, и вдруг мощное звучание органа, свет жизни, пробивающийся сквозь витражи, льется на сцену.
Действие в церкви — явление обычное для древних времен. Кажется, православная церковь, или как ее называют в мире — ортодоксальная, о театральных светских началах совсем забыла. Экономисты приводят доказательства того, что православные страны в экономическом измерении обычно беднее, чем католические. Политики объясняют политический экспансизм США традиционным для протестантства миссионерством (51,3% американцев и большинство президентов — протестанты). Так или иначе, влияние религии на мировые процессы остается довольно мощным.
В Украине темпы строительства церковных зданий имеют очень впечатляющий масштаб. Микрорайоны городов, маленькие села, дачные кооперативы, территории больниц и даже учебных заведений становятся освященными соседством с культовыми сооружениями. В этом, безусловно, нет ничего плохого. Правда, хочется напомнить об огромном дефиците домов для бездомных, неизлечимых больных, сирот. Трудиться в них, конечно, сложнее, чем обеспечивать потребности послушных прихожан, но и эти места позволяют верой и делом служить Богу.
И, возможно, опыт старинной церкви в Амстердаме подкрепит в ком-то уже созревшее видение, побудит к плодотворным действиям в деле художественного и религиозного осмысления священного дара жизни.
