О коллективной монографии «Очерки украинской популярной
культуры» «День» уже писал (см. взыскательную рецензию Г. Гамалия в номере
за 26 августа с. г.). И все же осмелюсь и я обратиться к этому изданию
— по крайней мере, по двум причинам.
Первая из них — это почти восторг, с которым читал и перечитывал эти
в общем научноподобные, но не слишком обремененные «научностью» очерки
со множеством вкусного фактажа и точных, остроумных наблюдений. Очевидно,
именно такая книга была у нас весьма ожидаемой — цитирую известного персонажа
популярной культуры, ее даже можно было бы назвать «очень своевременной».
Вторая причина — это почти раздражение, в которое довольно часто перерастал
мой восторг во время чтения.
Что же, с восторгом все более-менее ясно — не так уж и много умного
(о добром и вечном я вообще молчу) выходит в свет на наших дезориентированных
территориях в последние годы. Но как быть с раздражением?
Думаю, природа его прежде всего в окончательной невыясненности предмета
— что считать «популярной культурой» в Украине? Во вступительной статье
составитель книги Александр Гриценко якобы ставит перед собой цель как-то
очертить это весьма скользкое понятие, однако фактически кружит вокруг
само собой понятного отличия «популярной» культуры от «народной» и «элитарной».
Читателю остается утешаться американской цитатой о том, что «популярная
культура есть культура массового спроса», а «произведение является популярным,
если оно создано так, чтобы соответствовать жизненному опыту и системе
ценностей большинства». Если я правильно понимаю, в таком случае «популярная
культура» — то же, что и «массовая», маскульт. Но хорошо об этом писать
американцу с его мадоннами, джексонами, тайсонами и клинтонами! А что можно
сказать о «массовом спросе» и «системе ценностей большинства» в нашем,
украинском случае?
Случай этот действительно тяжелый, так сказать, нетипичный. У большинства
украинцев, правда, тоже есть свой «массовый cпрос» и своя «система ценностей».
Только вот касаются они в основном как не Пугачевой, так Киркорова, а то
еще какого-нибудь Штирлица или там «старых песен о главном». В своих «культурных
потребностях» украинец — президентом государства начиная и первым попавшимся
базарным челноком заканчивая — не перестает быть человеком советским, ностальгирующим.
На этом фоне попытка авторов монографии творить каких-то альтернативных
национальных героев маскульта выглядела бы отчаянно-прекрасной, если бы
не была такой наивной. Создается впечатление, как будто свое знание украинского
«массового спроса» они черпают не из окружающей реальности, а из какой-нибудь
«Території А», «Національного хіт-параду» или «Українських телевізійних
новин». Вот уже шагает под победным знаменем «украинской популярной культуры»
странно-пестрое общество: всяческие «кролики», «долгоносики», И. П. Котляревский
с Поплавским и Подервянским, Симоненко (поэт), Верка Сердючка, Глазовой,
Песня-про-Рушничок, Нина Матвиенко — все те, благодаря кому — размякает
составитель — «сохранили национальную идентичность не только «сознательная»
Галичина, но и несколькомиллионное сообщество провинциальных украинских
интеллигентов, скромных учителей и инженеров, горожан в первом и втором
поколениях»...
Этот в общем оптимистический или, по крайней мере, обнадеживающий пафос
вообще характерен для монографии. Подавляющее большинство очерков завершается
бодрым обобщением об очередном свидетельстве нашей неминуемой «интеграции
в Европу». Свидетельствами такими, по мнению авторов, является, например,
резкое снижение спроса на книги (это в Европе так?!), вымирание гуманитарных
журналов или то, что «ни один писатель, младше 40 лет, принципиально не
читает «Літукраїни». Последнее кажется особенно курьезным — упомянутая
газета вряд ли может выступать здесь хоть каким-то критерием.
В общем же, все было бы на месте и выглядело бы еще симпатичнее, если
бы книга носила подзаголовок «Попытки фиктивно-мистификационного анализа»,
а эпиграфом к ней было взято предпоследнее предложение вступительной статьи:
«Все наши ошибки, упрощения или натяжки — именно наши, ничьи больше».
