О Борисе Олийныке написано много и очень разного. Он принадлежит к ведущим украинским писателям, живым классикам, признанным мастерам слова. Принадлежность эта закономерна, и дело здесь, очевидно, в художественной сущности его многогранного, в чем-то парадоксального, но исконно украинского бытия.
Эти парадоксальность и украинскость хорошо видны на примере сборника поэзии Бориса Олийныка «У замкненому колі. Із окупаційного зошита», которая охватывает новейшие произведения его политической лиры. Сборник состоит из вступительного слова Николая Луцива, почти пятидесяти стихотворений, которые представляют различные жанры политической лирики (послания, инвективы, притчи, сатиры, мистико-политические визии, баллады, диптих, циклы и тому подобное), мистической поэмы и короткой биографической справки об авторе. Собственно, из архитектоники сборника выпадает поэма о потусторонних мытарствах Сталина «У замкненому колі», которая хотя и дала название книжке, но, по-видимому, и идейно не совсем соотносится с главной тематикой книжки, и стилистически выпадает за ее пределы. Сборник открывается инвективой «Прийшлі», в которой, в общем, очерчены все дальнейшие тематические блоки, образованные художественным представлением новейших оккупантов («похітливих ординців»), их батраков и невольников, общего опустошения («Тепер же — тільки попіл і зола») и тому подобное, — но подчиненные основной проблеме:
І ти ж диви: ще не запіли треті,
А вже в нацстроях радісні поети
Оспівують новітній каганат.
Обобщенные очертания этого, часто замаскированного желто-голубым знаменем и вышиванками, «новітнього каганату» становятся выразительнее в следующих произведениях в образах неопределенной судьбы не сознающего себя «покірного народу», замороченного чертом, актуализируя образ Фенимора Купера, «останніх з могікан», пленников тоски и бандитских кланов нуворишей, к кому «славні» еще приходят, но только как тени. Почему уже, якобы, в свободные времена кругом залегли молчание и ночь? «Вуж з-під старої акації / — Тс-с, — прошипів, — Окупація». Основной круг жизненных явлений, с которыми будет иметь дело читатель в этом сборнике, исчерпывается сквозным образом и мотивом — оккупацией. Это проясняет и смысл подзаглавия — «Із окупаційного зошита».
Но оккупация и ее формы — колонизация, порабощение, захват и тому подобное — не бывают одинаковыми. Это явление может разделяться по различным признакам. Описанные поэтом угрожающие реалии новейшего украинского мира — утверждение дикого капитализма, где «жують, і жеруть, і злягаються на видноті», продажа солдатских бронзовых памятников, уже близка тотальная продажа земли, безразличие к бедам Чернобыля, обожание киллеров и общественное унижение поэтов, продажность всего, кроме смерти, — все это и многое другое свидетельствует о присутствии везде оккупации, ее тотальном характере: она охватывает различные уровни культурно-государственного бытия нации, проникая во все сферы общественного сознания: экономическую, эстетическую, религиозную, этическую, информационную и тому подобное, а самое главное — политическую.
Лирический герой Бориса Олийныка, — человек с опытом, мудрый мужчина из народа, «старомодний поет», — позволяет нам ответить и на эти вопросы, художественно объясняя причины новейшей эксплуатации, сквозные антропологические воплощения их — оккупантов и оккупированных. Вот они, новейшие поработители, широко представленные оскорблениями «нових вкраїнців», Европы, которая «ласо прагне до твоїх степів», «лукавими», «ситими байстрюками», «лабазниками нечистої руки», «гендлярами», «новими хозяями», побратимами Иуды, которые пируют на Крещатике, теми «третіми», которые, умело разожгли между украинцами ссору, за их плечами «ділять між собою бариші», «яничарами» и продажными «коммутантами п’ятої колони», теми, что «душа в них — яма», а поэтому, как у каждого бездушного раба, готова одеть любые национально-идеологические одеяния, служить любому хозяину, гротескно подчиняясь каждому новомодному веянию...
Оккупанты не просто зажиточные люди. Они другие, из породы убийц и угнетателей, якобы разные, но все без исключения — «...Нащадки тих, котрі носили цвяхи/ Нещадним розпинателям Христа». Не так выглядят порабощенные ими. Хотя они тоже разные и страшные в своей беззащитности и опустошенности. Вот «ідуть у ринок», как при немцах, носители вечного и величественного — «жінки вкраїнської породи» «в хустках позаторішнього століття», вот псевдонезависимые холуи, как «воли з породою», обновляют ярма и стелят скатерти «для нових господарів», вот обобщенные мы «очужілі, зачаївшись в мислях, / Самих себя сахаємось здаля», вот новейшие шевченковские «моголи», «втішають гопаком нових вкраїнців», не слыша поступи «залізної стопи», которой остерегался еще Джек Лондон, вот солдат «упроголодь збуває ордени», а рядом, стесняясь, склоняется над мусорником «старий учитель», а еще — наркоманы, проститутки и так далее. Но оккупированные далеко не одинаковые. Одни смирились со своим положением, не замечают его или верноподданно выслуживаются перед новыми господами, притесняя, продавая своих, другие же — скрывают в себе потенциал могущественного сопротивления, как те женщины, которые «месників грядущих народили», как тот заснувший и забытый в могиле казак, который готов очнуться «дев’ятим валом» праведного гнева.
Постепенно у читателя возникают в сознании стойкие антитезы: независимость/оккупация, свобода/порабощение, самостоятельность/зависимость и др. Причем вторые элементы этих пар явно превалируют над первыми. Почему же? Этому есть ряд причин. И лирический герой их инвективно и саркастически осмысливает. Новейшее порабощение стало возможным и из-за раздора тех, кто соревновался, «хто більше любив Україну», и из-за упрямой «гризні за булаву», и из-за жадности и наглости чужестранцев, и из-за дурости и продажности «покорних овець», массы «хохлаків», и из-за жадности их (наших!) «каліфів на менту», лжепроводников, и из-за отсутствия национальной идентичности, отсутствие, которое превращает народ в малорусскую или хохлацкую отару овец («Ви ж ладні бути схожі хоч на кого, / Аби лиш не на себе, далебі», и еще по многим причинам. Но основной причиной новейшей оккупации, с которой связаны, так или иначе, все другие, представленные поэтом, становится безгосударственность. Отсутствие собственной, украинской, национальной государственности чувствуется постоянно в различных произведениях. Прямо это осознаем, когда лирический герой с болью апеллирует к читателю, обращая его внимание на то, что «...В цій державі все — до грана — / Полетіло шкереберть...», что государство «і досі не звелася із колін», что, обращаясь к шевченковской образности, «В самого ж хата вже давно горить!». Поэтому «...стань Державою!» — этим обращением к Украине пронизан весь сборник, а не только стихотворение «Туга по непохованих», которое в полной мере раскрывается в послании «Прокинсь, нарешті...
В книге речь идет не о прямой эксплуатации внешних завоевателей, а об угрожающем действии прежде всего внутренних факторов (не потому ли так часто предлагает украинцам лирический герой сборника увидеть виновных в первую очередь «у дзеркалі», а не в «інородцях»?). Речь идет, следовательно, о художественном переосмысливании поэтом самого термина «оккупация», потому что говорится не о внешнем захвате, а все-таки о внутреннем, о внутренней оккупации. То есть о такой форме порабощения, когда народ оказывается под вражеской властью уже не иностранных захватчиков, а внутренних антинародных и антинациональных сил, которые сводят к минимуму политические права коренной нации, захватывают и используют исключительно в собственных интересах государственный механизм, финансовую сферу, экономику, информационное пространство страны, пытаются искусственно делить и деморализовать, денационализировать и уничтожить порабощенную ими нацию, чтобы сделать невозможным ее сплочение и освободительную борьбу за свое собственное — национальное — создание государства и народовластие.
Лирический герой Б. Олийныка — украинский писатель, созвучный героям Л. Костенко, П. Скунца, П. Вольвача, И. Павлюка, Б. Томенчука и др. — предлагает и путь выхода из «замкненого кола». Причем это единственный возможный путь целеустремленной, революционной, если хотите, борьбы за национальное государство. Его традиция чувствуется лирическим персонажем прежде всего в подвиге «дітей» на станции Круты, в освободительных боях казаков, «запорожців», в конечном счете, в мощной нациософской и национально-освободительной (собственно, националистической) традиции — «Борітеся — поборете...» — Т. Шевченко, цитаты и алюзии к стихотворениям которого наблюдаем во всем сборнике...
Одним из символов национальной идеи в поэзии Б. Олийныка становится тополь, который выполняет роль жизненного ориентира для героя: «Прагну до неї, немов до межі підрахунку, / Щоб не згубити дорогу до вісі Дніпра» («До проблеми добра і зла»). И это ориентир не только одного персонажа одного писателя. Он касается всех поколений украинцев. Поэтому эта идея консолидирует народ, нацеливает на более общую, главную и определяющую политическую проблему, от разрешения которой зависит и решение текущих проблем в пользу народа, и осуществление всех его стремлений и замыслов, и именно его сохранение и бытие во времени.
Носителем образа Шевченкового государства-«хати» является в основном украинский народ (национально сознательная его часть), а не, так называемая, политическая элита. Голосом этого народа, с четко осознанной национальной идентичностью (украинским ответом на архиважное шевченковское: «що ми? чиї сини? яких батьків?»), и становится лирический протагонист, когда обращается к Западной Европе в, по- видимому, самом сильном стихотворении сборника послании «Європі», которое еще до опубликования в книжке получило широкое признание читателей. Обращается как преисполненный достоинства и самоуважения представитель давнего европейского народа к другим европейским народам, как равный к равным, как тот, кто ищет себе не нового господина в виде нового «союзу», а единомышленников, добрых соседей в европейском доме. Этот высокий голос украинской самобытности и самодостаточности дан не каждому поэту:
У кожного — свої герби й знамена,
Свій лад і чин в державі й при столі.
Ми всяк своєї долі ковалі:
Вам до душі вертка синиця в жмені,
А нам до серця — в небі журавлі.
Такі мі є. А ви такі як є.
Короткий обзор, конечно же, далеко не исчерпывает познание сложной творческой персоналии Бориса Олийныка, ни его, безусловно, яркого и успешного последнего сборника. Однако он позволяет сделать, во всяком случае, три заключения.
Во-первых, анализ сборника убедительно доказывает глубокое и ответственное мировоззренческое эволюционирование автора в сторону украинской национальной идеи и базированного на ней национально-экзистенциального мышления. Это тот франковский путь, по которому в свое время прошли Леся Украинка, Симон Петлюра, Дмитрий Донцов, Лина Костенко, Василий Стус, Петр Скунц и многие другие.
Следующее, что стоит отметить, это то, что книжка «У замкненому колі» еще раз подтвердила существование в современной украинской литературе мощного художественного течения, в противовес шумной антихудожественной имитат-литературе постмодерн-авангардистского типа.
И, наконец, последнее. В сборнике нашли поэтическое выражение и утверждение жизненно важные для постколониальной Украины философские, историософские, эстетические, нациологические но, прежде всего, сугубо политические идеи, которые возникают из осмысления приоритетности национального бытия в жизни человека и народа. И основная из них касается суровой правды о нашем сегодняшнем дне, которую с такой откровенностью, по-видимому, не высказывал еще ни один современный поэт. Речь идет об осознании того, что против украинской нации ведется системная, планомерная, целеустремленная война на уничтожение. И то, что большинство земляков еще не осознало этого, совсем не значит, что такой войны против них нет.
Сборник Бориса Олийныка открывает глаза: побуждает каждого внимательнее присмотреться к реально существующей ситуации в стране и не только заметить порожденный безгосударственностью постыдный феномен внутренней оккупации, а также побуждает к поиску адекватных способов разорвать «замкнене коло» порабощения. Разорвать, в первую очередь, путем построения действительно независимого украинского национального государства. Чтобы иметь мужество публично озвучить жгучую истину, нужно быть таки настоящим поэтом — самоотверженным хранителем бытия своей Родины, своего народа, быть тем, кто поставил свое художественное слово «на сторожі» (Т. Шевченко), кто не может «мовчанням душу уяремлювати» (Л. Костенко), кто глубоко, как Борис Олийнык, познал смысл литературного творчества:
Лише вовіки прощення немає —
Поету, що мовчить у злу годину,
Коли народ вбивають крадькома.
