В наше время многие явления характеризуются с помощью приставки «пост»: постмодернизм, поставангард, постиндустриальная эпоха. Наверное, поэтому и современные композиторы так полюбили жанр постлюдии, нередко приобретающий в их интерпретации символическое звучание. Так, своеобразным концертом-постлюдией стал недавно завершившийся Международный фестиваль «Музыкальные премьеры сезона», а камерный концерт прошел в зале Национального союза композиторов уже после того, как отзвучали заключительные аккорды основной фестивальной программы. Проект под названием «Украина-Греция» был подготовлен пианисткой Ириной Рябчун, уже долгое время активно пропагандирующей в своих выступлениях и научных исследованиях музыку современных греческих авторов наряду с творчеством украинских композиторов. Ее партнером выступила певица Юлия Успенская. Необычность украинской части программы состояла в тесном сочетании двух разных имен. Были исполнены фортепианные и вокальные произведения одного из самых известных сегодня украинских мастеров Валентина Сильвестрова. А в «диалоге» со столь значительным, глубоко самобытным автором предстало творчество поэта и композитора Ирины Губаренко (1959—2004 гг.).
Музыку и стихи Ирины слушатели и читатели открывают сегодня заново уже после того, как семь лет назад завершился ее земной путь. Открыл сокровенные стороны ее поэтического дара и Валентин Сильвестров. Кульминацией киевского концерта стало исполнение двух элегий Сильвестрова, написанных на стихи Ирины Губаренко с их столь красноречивыми начальными строками: «В старинном парке Эстергази...», «Я вымолю тебя у всех разлук...» А еще на этом вечере прозвучали ее фортепианные прелюдии и вокальный цикл на стихи известного киевского поэта Леонида Киселева. При этом в качестве лирического постскрипта насыщенная новинками программа завершилась исполненной на бис губаренковской «Колыбельной»...
Внучка актеров легендарного театра Курбаса «Березиль» Юлии Фоминой и Романа Черкашина, дочь известных деятелей украинской музыкальной культуры композитора Виталия Губаренко и музыковеда Марины Черкашиной Ирина Губаренко впитала в себя все плодотворные семейные традиции патриотов национальной культуры.
Поначалу мы не были близко знакомы (хотя бы так, как проходило у меня деловое и дружеское общение с другими членами семьи Черкашиных-Губаренко). Но часто читая в газетах толковые и обстоятельные статьи Ирины, я обнаруживал высокие вкусовые критерии и профессионализм в оценке явлений искусства. А бывая в Харьковском театре для детей и юношества, с интересом прислушивался к новым работам Ирины Губаренко как музыкального соавтора режиссеров. Ее музыка к спектаклям никогда не была иллюстративной и не разочаровывала. А песни, где чаще всего Ирина выступала и автором текстов, обнаруживали ее лирический дар и ранимую душу. Познакомившись с ней поближе, я понял, что божественное, духовное начало и мелкая, лавочная трясина были источником трагических противоречий большинства ее сочинений и жизненных катаклизмов.
Все это пронзительно прозвучало на вечере памяти И. Губаренко, который устроили в театре ее коллеги. Увы, так часто бывает: мы стесняемся добрых слов по отношению к живому человеку, а потом произносим их на погосте или на поминках... Когда вышла первая небольшая книга стихов Ирины Губаренко, я написал в предисловии к ней: «Внешне Ирина не производила впечатления душевной открытости, но на самом деле она обладала добрым сердцем и озабоченно окликалась на беды и тревоги друзей. На ее отпевании и похоронах было море цветов, много слез, и все они были искренними. Однако чувство вины осталось... Так бывает, когда человеку не додают должного при жизни, вовремя не остановят от пренебрежительного отношения к собственной судьбе».
Вторую книгу И. Губаренко под названием «Римский роман. Проза, поэзия, драматургия, публицистика, критика» выпустило харьковское издательство Acta. По сути, это посмертное собрание сочинений композитора и поэта Ирины Губаренко, для которой были привычными в творчестве и нотные партитуры, и написанные от руки строки прозы и поэзии. В большинстве хранившиеся в ящике стола они теперь открыты для современников и потомков.
Ирина не училась в Литинституте. Поэтическую «школу» она проходила у дедушки Романа Алексеевича, в исполнении которого слушала стихи великих поэтов от Пушкина и Блока до Леси Украинки и Тычины. Губаренко занималась в знаменитой харьковской музыкальной школе-десятилетке, откуда, впрочем, выходили и крупные мастера, и заурядные музыканты.
Когда Ирина была на грани детства и отрочества, она спросила у мамы, в каком возрасте стал сочинять музыку Моцарт. И услышав ответ, была огорчена, что опоздала на несколько лет. Возможно, Ира сразу услышала в музыке Моцарта ту легкость и простоту, которая многим кажется доступной, а на самом деле является уделом гения. Так или иначе, она вслед за отцом стала композитором, хотя этот процесс происходил не гладко.
В Харьковском институте искусств наставником И. Губаренко стал Владимир Золотухин, композитор, много писавший для сцены. В результате учебы «театральный ребенок» стал «театральным человеком», чье творчество нужно рассматривать через призму магического театрального кристалла. Двадцать лет Ирина Витальевна проработала в Харьковском ТЮЗе, написав музыку к десяткам спектаклей. Не удивительно, что все это отразилось в ее прозе. Необычным было отношение Ирины Губаренко к родному городу. Она любила его не той парадной любовью, которая выплескивается в звуках духовых оркестров на праздниках и юбилеях. Она не забывала, что в Харькове погиб Скрипник, ушли в небытие Хвылевой и Лесь Курбас, а гранитная фигура Кобзаря казалась ей «каменным властелином», подобно «медному всаднику» в пушкинском Петербурге. Что же касается поэзии, то, преодолевая силы инерции, тянущие к установленным образцам, Губаренко выразила в стихах все, в чем признавалась лишь самой себе. Эту исповедальность заметил известный композитор Валентин Сильвестров, написавший на стихи Ирины несколько романсов — элегий. И, говоря словами И. Губаренко, они подарили друг другу «великую нежность своих надорванных сердец».
Действие «театрального романа» Ирины Губаренко (как в целом можно назвать большинство ее прозаических произведений) происходит в провинциальном театре со всеми вытекающими обстоятельствами: маленькими зарплатами, бедным закулисным миром. Когда Ирина пробовала силы в режиссуре, собственный коллектив в харьковском Доме актера она назвала вслед за Питером Бруком «Бедным театром». В заповедных скрижалях духовности, которые стали основой мировосприятия Губаренко, первым табу был именно провинциализм.
Книга И. Губаренко объемна: более 600 страниц заменяют трехтомник (проза, стихи, а также театральные инсценировки, статьи, заметки о театре). Существенным дополнением к пухлому фолианту служит авторский диск «Поэтические медитации», куда Марина Романовна Черкашина-Губаренко взыскательно и с любовью отобрала лучшие аудиозаписи произведений дочери, в том числе и в авторском исполнении.
Голос Ирины (она несколько лет занималась вокалом) очень живой, трепетный, уводит слушателя от бытовой повседневности и реального времени, с которым у нее были особые счеты. «Людям не дано свободно распоряжаться временем», — говорит одному из героев ее прозы Голос свыше. Но Ирина распоряжалась. Она помещала своих персонажей в разные временные пласты: то в эпоху Древнего Рима, то в Украину шевченковской поры. Для нее время было растяжимым, как в романе С. Лема «Солярис», на основе которого И. Губаренко написала рок-оперу. Она как бы помечала время цветными мелками своей фантазии, как маленькая девочка Нюха из ее детства, тоже прописанная среди персонажей. И, рано повзрослев, написала такую сакраментальную фразу: «Молодость — лучшее время для отдыха от вечности».
От отца у Иры был взрывной темперамент, тот эмоциональный нерв, который помогал в творчестве, но в жизни часто служил плохую службу, выбивая из колеи повседневности...
Послания из вечности приходят к слушателям даже после смерти композитора с его музыкой. Это доказал и Виталий Губаренко со своей монооперой «Нежность», а спустя много лет — Ирина со своими поэтическими и нотными строчками, которые написаны с любовью и трогают струны человеческой души.
