Хотя в этот раз я был в Лондоне недолго, тем не менее, несмотря на различные неотложные дела, непременно должен был посетить двух своих старых друзей.
Одна из них — поэтесса и художница Галя Мазуренко, которой в этом году исполнится 98 лет. Об этой седой старушке с глубокими светлыми глазами, на дне которых теплятся мудрость и доброта, можно написать роман. В шестнадцать лет она добровольно вступила в петлюровские войска медсестрой и через год получила из рук главнокомандующего орден. Потом эмиграция в Прагу, немецкая оккупация, бегство на Запад перед введением в Чехословакию советских войск, потерянная во время войны дочка, отыскавшаяся в Киеве через шестьдесят с лишним лет, больной сын, проживающий с ней.
Когда-то пришла к ней с тяжелым горем соседка-англичанка, которая была готова чуть ли не руки на себя наложить, а Мазуренко ей: «Садитесь и рисуйте, это поможет!». Та, хоть никогда в жизни не держала в руках кисти, послушалась. А потом у нее была даже персональная выставка. Со временем образовалась вокруг Гали Мазуренко своеобразная студия «художественной» терапии: парень из Мексики, женщины из Швейцарии и Франции. Галя учила их не рисовать — жить. Однажды и мне довелось побывать на таком занятии. У меня был тогда трудный период. Галина дала мне краски и кисти и сказала: «Детка, расслабьтесь и рисуйте как получится, просто рисуйте, может, вам и станет легче!»? Когда и кто бы мне еще это сказал — «детка»?! Но мне стало легче.
Сейчас ей уже тяжело и ходить, и рисовать. Ее приятельницы, ее ученицы, тоже уже не первой молодости, помогают ей. Я застал у Гали на этот раз именно ту англичанку Кей, которая была первой ее ученицей. Представляя ее, Галя сказала: «Она чудесный человек, у нее сердце на своем месте».
Мы потом говорили с Кей, что именно у Гали Мазуренко сердце всегда было на своем месте — искреннее и доброе по отношению к людям, преисполненное любви к Родине, куда она уже немало передала и передает своих картин.
Второй мой старый друг в Лондоне несколько младше. Это Михаил Добрянский — автор многочисленных статей, в частности по вопросам украинско-русских, украинско-еврейских и украинско-польских отношений, и нескольких научных книг по истории Украины. До войны он учился в Берлине и Вене, во время войны был заместителем Кубиевича в Львовском УЦК, потом 17 лет работал директором украинской службы радио «Свобода». Уважаемый ученый и принципиальный политик, он никогда не кривил душой и не склонялся в сторону ни одной политической партии, отстаивая собственную позицию, свой взгляд на жизнь.
Один из философских кумиров Добрянского — Тейяр де Шарден, о котором он написал немало, в том числе и в украинской прессе, другой — Вячеслав Липинский с его концепцией хлебопашеской Украины. Добрянский и сейчас имеет феноменальную память, много читает. Именно он показал мне короткую статью в «Таймсе» о том, что где-то в Сьерра-Леоне в гражданской войне на стороне повстанцев воюют 300 украинцев-наемников, которые якобы специально красят свои лица, чтобы не отличаться от чернокожих.
Комментарий Добрянского: если бы это были американцы или французы, то никто бы особого внимания на них не обратил. Поскольку если кто-то нанялся за деньги воевать за кого-то где-то в Африке, то это его частное дело, это его бизнес, как каждого свободного человека в свободном мире. А в этой статье в первой же строке пишут, что это украинцы. Это удивительно, потому что до сих пор на Западе, и в частности в Англии, не склонны выделять нас среди других народов бывшего СССР. Поэтому в определенном смысле даже хорошо, что о нас, хоть бы и так, пишут. Следовательно — признают. Мы существуем.
Старый парадоксалист Добрянский считает необходимым переводить на украинский язык эротическую литературу, хотя бы классические «Мемуары женщины для развлечений Фанни Гилл». Ибо если не будет этих книжек на украинском языке, то наша молодежь, по мнению Добрянского, будет читать это на русском. Мы часто обедняем себя, претендуя на какую-то особую добродетель. А мы же взрослый народ, мы выросли из коротких штанишек и у нас должно быть все то, что есть у всего мира. И уж тогда мы будем выбирать, что, кому и когда читать, и читать ли вообще.
Лондон
