Документалист Александр Течинский (род. 1979, Днепропетровск) дебютировал в 2013 с остроумной короткометражкой «Серы и сеньоры», снятой в Умани во время хасидского паломничества.
В 2014 Александр вместе с Алексеем Солодуновым и Дмитрием Стойковым выступил соавтором посвященной Майдану полнометражной картины «Все пылает» (MDR-Filmpreis за лучший восточноевропейский фильм в Лейпциге). Стилистика фильма выходит за границы документализма. Во «Все пылает» показана угрожающая красота революции, замешанная на огне, крови и непрерывном движении. Можно сказать, что Течинский, Солодунов и Стойков изображают Майдан как классическое полотно, на котором уже не так важно, кто виноват, как сама картина великого столкновения — великой трагедии, выпавшей всем нам.
Премьера новой работы Течинского «Дельта», уже отмеченной специальным упоминанием жюри на фестивале DOK Leipzig (Германия), состоялась в Киеве в рамках фестиваля Docudays UA. Съемки проходили в городе Вилково в дельте Дуная. Герои живут, работают и умирают на воде. Есть воистину гипнотическая убедительность в том, как камера Течинского парит над рекой или сквозь туман, как следует за вилковскими мужиками в их ежедневных хлопотах. Повествование развертывается сразу на трех уровнях: яркие, грубоватые характеры; живописная пластика изображения — местами настоящий экранный Брейгель; и еще — метафизические, религиозные мотивы. Сочетание визуального совершенства со смысловой насыщенностью позволяет назвать «Дельту» неординарным событием для украинского кино.
Наш разговор с Александром состоялся на следующий день после киевской премьеры.
«РАССЧИТЫВАЛ НА ОПЫТ И ИНСТИНКТЫ»
— Насколько я помню, вы начинали как фотограф ...
— Не совсем так. Мой отец — шахтер, я вырос в Якутии, затем мы вернулись в Днепр, там я закончил школу и медучилище, до вступления в которое подрабатывал ночным заправщиком на автозаправке. Полгода проработал анестезиологом в больнице, полтора года в психиатрической «скорой помощи». С 2001 занимаюсь фотожурналистикой.
— Откуда у вас стремление смотреть на мир через объектив?
— Мне всегда хотелось снимать. Фоторепортерство я представлял себе как работу, полную приключений, путешествий и разных людей, в бешеном темпе. Так и получилось.
— Вы в некотором смысле авантюрист по характеру?
— Вполне можно так сказать.
— Кинорежиссура требует абсолютно иных умений, чем фото. Как вам удался этот переход?
— Наверное, есть энергия, движущая тобой. Идешь от одного пункта к другому. Если здесь ты исчерпал все самое интересное, то идешь дальше. Я работал в «Коммерсанте» и вошел в конфликт с самим собой и с этой конторой. Думал, не смогу даже работать фоторепортером. Такой кризис. Тогда я посмотрел фильм Главоггера «Смерть рабочего» (2005; Михаэль Главоггер — выдающийся австрийский документалист. — ДД) и понял, что это то, чем хочу заниматься. Примерно тогда же я как репортер оказался в Умани во время паломничества хасидов и решил, что в следующем году сниму там кино. Организовалась команда, раз — и получилось.
— Раз — и получилось?
— Ты просто берешь и делаешь. Иначе никак.
— У вас же нет специального кинообразования?
— Нет.
— Отсюда и вопрос: столкнулись ли вы в «Сэрах и сеньорах» с принципиально новыми проблемами?
— Скорее так: от этой работы я получил более всего знаний. Я пересмотрел отснятый материал и понял: мне не хватает оперативной памяти, чтобы обработать все, что увидел. Так что монтаж отложил. Через год смог составить фильм. Профессиональных навыков не имел, поэтому изобретал собственную методику, рассчитывал на опыт и инстинкты. Со следующим проектом было проще.
— Кстати, о вашем жизненном опыте в «скорой», на заправке — он пригодился в режиссуре?
— Я до сих пор опираюсь на те истории. Конечно, бывало всякое, но если ты видишь разные сюжеты, там случающиеся, и развиваешь их у себя в голове, то сможешь это использовать всю жизнь.
«СЛЕДИТЬ ЗА ОДНИМ ГЕРОЕМ НЕ ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНО»
— Чего вы хотите достичь в кадре?
— Чтобы и зрителю, и мне было ясно, что происходит. Может быть непонятно, куда все движется в целом, но четкая ясность в том, кто и что там делает, обязательна. Также у меня свои фотографические требования: кадр должен быть комфортным для восприятия. Конечно, в него хочется загнать как можно больше информации, но при этом не перегрузить. Так или иначе, я думаю о своих личных стандартах, а не о стандартах других людей, зрителей в том числе.
— Это может привести к конфликту с аудиторией.
— Это уже не моя ответственность. В первую очередь я снимаю кино для себя, но, вероятно, у меня все-таки есть свой зритель.
— У вас отсутствует сквозной герой-протагонист, в кадре зачастую многолюдно, переплетается много историй. Откуда такая полифоничность?
— Следить за одним героем не очень интересно. Может, я пока его не нашел. Жизнь так многогранна, хочется захватить каждый кусочек, каждую маленькую историю. И если это складывается в один большой пазл, то приносит колоссальное удовольствие.
«ЭТО КАК УВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ИГРА»
— Как у вас возникла идея с Вилково?
— Я попал туда в январе 2007 — делал фотоисторию для журнала «Фокус». Познакомился с людьми. Косил с ними камыш, ездил в плавни. Периодически туда возвращался. Потом — революция, война, пришлось много путешествовать, работать на Донбассе, но мысль, что я должен снять этот фильм, стала неотступной. Провел там зиму 2015—2016, это была мощная разведка. В конце концов, мы получили финансирование Госкино. А сам момент возникновения идеи не помню. Сначала, видимо, была мысль о месте, ведь оно определяет людей. Исходя из места, ты можешь представить, что здесь за народ. Кроме того, я отталкиваюсь от картинки, к которой у меня свои требования. Одним словом, ты приезжаешь, смотришь, и со временем все складывается.
— Снимали в основном зимой? Я читал, что вы чуть ли не провалились под лед...
— Были моменты. Но если у тебя есть замысел и ты идешь за ним, то на остальное не обращаешь внимания. Да, сложно, пересеченная местность, ручная камера, надо следить и за кадром, и за тем, куда ступаешь, и за людьми. Очень увлекательно, когда возникает много задач одновременно. Я хорошо чувствую себя в подобных ситуациях, меня это мобилизирует. Конечно, всегда есть определенный риск, ты его принимаешь, пытаясь минимизировать последствия. Просто надо следить: смотреть куда ступаешь, правильно одеваться, правильно питаться, не пьянствовать, и все будет хорошо.
— А войти в доверие к людям?
— Наверное, доверие было завоевано с самого начала, когда я попросился на лодку и поехал в плавни на 2 суток в январе в чем был. Ребята до сих пор вспоминают это с определенным шоком: приехал чувак и в ботинках, что для них смешно, поперся, помогал, носил камыш и тому подобное. И еще: большинство хочет рассказать свою историю. Это же приятно, когда ты рассказываешь, а тебя искренне слушают. Я хотел услышать их истории, они чувствовали мой интерес и позволяли заглянуть глубже. Я со своей стороны старался быть полезным и не лез куда не надо. Вот и весь секрет.
— Что там за народ?
— Замечательный. При других обстоятельствах могли бы ракеты в космос запускать. По-своему талантливые, по-своему открытые, по-своему добрые. Со своими страхами. Почти все — мои сверстники. Все имеют различные недостатки. С некоторыми бывало очень непросто. Но тем они и интересны.
— Для них главное — выжить?
— В основном они этим и занимаются. Как, похоже, и все мы. В социуме, который я снял, есть параллели с любым обществом. Просто у него такая форма, а суть по большому счету универсальна.
«ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ КИНО МНОГОЕ ПРОЩАЕТ»
— Без этого вопроса не обойтись: какая у нас ситуация с документалистикой?
— Есть прекрасные режиссеры, у которых можно учиться. Но документалистика очень разная. Впервые я поехал на фестиваль в Лейпциге с «Сэрами и сеньорами». Думал: «Крутой фестиваль, сейчас чему-нибудь научусь». Посмотрел 22 фильма и только полтора из них мне понравились. Документальное кино многое прощает; кажется, что можно позволить себе больше ошибок. Не люблю заумное, скучное кино. Многие документалисты, кажется, вообще не думают о зрителе. Я ориентируюсь на себя, но мне хочется, чтобы мое кино было не то чтобы комфортным... чтобы оно заходило в человека. А некоторые фильмы просто больно смотреть.
— Но у нас стали действительно много снимать.
— Я сдержанно отношусь к успехам. Хорошо, появилось у нас кино, но как это будет развиваться, мы не знаем. Это длинная дистанция. Мы любим нахваливать себя. Но живем в огромном мире и должны учитывать то, что происходит в нем. Альтернатива — сидеть и наслаждаться своей исключительностью — как мы умеем.
«ПУСТЬ ЭТО БУДУТ БЕТОННЫЕ ДЖУНГЛИ»
— Игровое кино думаете начать делать?
— Пока не знаю. Мне даже трудно представить свой следующий документальный фильм.
— Неужели?
— Я бы снял кино в Днепре. Есть только какие-то наметки.
— А какую картинку можно извлечь из индустриального Днепра?
— Пусть это будут бетонные джунгли, почему нет? Там тоже водятся люди. Хорошие и не очень, а как персонажи — замечательные. Этот постсоветский мир тоже интересен. Помните древние трамваи 5 маршрута, их «гробами» называли? Мне в 2005 году казалось — ой, это исчезает, надо срочно снимать. Сейчас понимаю, что ничего никуда не исчезает, все нормально, время есть, заводы дымят, трамваи ездят, человек остается понятным. Будут условия — что-то из этого выйдет.
— Завод Петровского напоминает мне картины Босха...
— Потому что вы можете обратиться к картинам Босха. К сожалению, в той школе, где я учился, Босха не показывали. К этому довелось прийти со временем. Теперь, когда у нас есть доступ в мир, все это можно использовать и понимать, как все взаимосвязано, понимать, что нечто похожее уже было и что-то похожее будет, и это как-то связано с тем, что происходит за 10 000 километров от нас, и твою историю могут понять в любом другом месте.
ШТУКА, КОТОРАЯ ПОМОГЛА ПРИЙТИ В СЕБЯ
— Я очень увлекся велосипедом. Даже когда приезжаю в Киев, беру его с собой. Когда после Майдана мы монтировали «Все пылает» и мне параллельно приходилось много ездить в Донецкую область, был тяжелейший период: пошли трупы, а мы монтируем Майдан и там тоже трупы, и я чувствовал себя не очень. И вот велосипед — штука, которая тогда помогла прийти в себя и продолжает помогать.
