На прошлой неделе в Киеве состоялись гастроли Театра «У Никитских ворот». Москвичи показали свои аншлаговые спектакли «Песни нашей коммуналки» и «Гамбринус» в постановке М. Розовского. Для театральной Москвы Театр «У Никитских ворот» — особая статья и она неразрывно связана с одним именем — Марк Розовский. Эта фигура, можно сказать, культовая, в театральном пространстве бывшего СССР. Марк Григорьевич — личность незаурядная, талантливая, деятельная, профессиональная до мозга костей. Конечно, в первую очередь, Марк Розовский — режиссер, драматург, театральный деятель, но иногда и артист, выходящий на сцену родного театра.
ОБ ИСТОКАХ
— Я родился в 1937 году в Петропавловске-Камчатском, — рассказал М. Розовский. —Туда мои молодые родители поехали строить социализм. Через полгода после моего рождения отца арестовали и он 18 лет отсидел в лагерях. Меня в годовалом возрасте бабушка забрала в Москву, а потом вернулась мама. Так что можно сказать, что я москвич, закончил факультет журналистики Московского университета. Там, что называется, заразился театром, мы с друзьями создали студенческий театр «Наш дом», который пользовался огромной популярностью. Когда его закрыли, я получил приглашение от Георгия Товстоногова, в то время это был один из лучших театров страны. Он протянул мне руку в трудную минуту моей молодой жизни. Я поставил там спектакль «Бедная Лиза», потом работал над постановкой своей пьесы «История лошади» по Л. Толстому, то был легендарный спектакль. Ставил спектакли в Рижском театре русской драмы. В начале 80-х по приглашению Олега Николаевича Ефремова работал во МХАТе. Там до сих пор идет поставленный мною спектакль-долгожитель «Амадей». Благодаря мне тогда в театр пришел Олег Павлович Табаков, я пригласил его на роль Сальери. У них был нарушен контакт с Ефремовым, после того как Олег Николаевич ушел из «Современника». И мне удалось создать вот этот мост их примирения, хотя они оба мечтали о том, чтобы найти какие- то пути, но не было удачного повода. А я волей случая оказался между ними и сумел этим спектаклем их примирить. Сейчас Моцарт в спектакле уже новый, его играет Сергей Безруков, а Сальери — по-прежнему, Олег Табаков.
КАК СТАНОВЯТСЯ РЕЖИССЕРАМИ?
— Меня в свое время не приняли в ГИТИС, а сейчас я профессор ГИТИСа. Вот так я «отомстил» родному институту, — с улыбкой замечает Марк Григорьевич. — Я учился всю жизнь, пусть это был не институт, но это была практическая работа. 12 лет я руководил студией «Наш дом», это была уже профессиональная режиссура. Из этой студии вышли такие замечательные люди, как Семен Фарада, Александр Филиппенко, Геннадий Хазанов, Максим Дунаевский, Людмила Петрушевская, Виктор Славкин, вот такая творческая генерация была шестидесятников. Я тогда был такой самообучающейся кибернетической машиной, впитывал всю информацию, читал огромное количество книг, специальной литературы, очень помогало филологическое образование. Тогда я поставил впервые на русской сцене Андрея Платонова. Много работал над инсценизациями русской классики. Гоголь, Достоевский, Тютчев, Кирсанов, Пушкин, Чехов, Гончаров, Толстой, Карамзин, Набоков — этот список можно бесконечно продолжать. Мои практические «университеты» — Рижский театр русской драмы, БДТ, МХАТ. В основе моих театральных изъявлений всегда была высокая литература и я нарочито выбирал такую литературу, которую было трудно представить сценически воплощенной. Чем менее сценичной казалась проза, тем больший интерес она вызывала у меня и возникал азарт, как бы найти какую-то художественно-поэтическую, визуальную, театральную форму для оживления такой литературы. Я стремился сделать сценичным самое несценичное. Было интересным следовать за Станиславским, который тоже считал важным передать в театре непередаваемое. Каждый раз я что-то изобретал, искал какой-то контрапунктный постановочный ход, являвшийся стержнем для раскрытия мира прозы, мира автора. Отсюда мой интерес к авторскому театру, который жив и по сей день.
ТЕАТР ДЛЯ ИЗБРАННЫХ
— В 1983 году мы начинали с любительской студии, — продолжает рассказывать М. Розовский. — Через четыре года я обратился к властям с идеей сделать на базе нашего кружка профессиональный театр и это удалось пробить. В то время, когда десятилетиями не создавались новые театры, это была огромная победа. Мы работали на полном хозрасчете, играли по 650 спектаклей в сезон при аншлагах, никто не верил, что мы выживем. Но в 1991 году меня вызвали и сказали, эксперимент удался и теперь вы будете муниципальным театром. Получаем небольшую дотацию. В нашем репертуаре более 30 названий, очень разнообразных. У нас нет никаких спонсоров, зарабатываем все сами, наш главный меценат — наш зритель. Ну, а раз все наши спектакли пользуются спросом у зрителя, значит, они нужны и театр жив!
Многих актеров, с которыми мы начинали театр, уже нет в коллективе. Сейчас, можно сказать, у нас новая труппа. Я никого не выгоняю, люди сами, что называется, отпадают, те, кто не выдерживает ритма работы. Беспощаден только к пьянству, все знают, если актер позволил себе выйти на сцену выпившим, назавтра он в театре не работает, в этом я жестокий диктатор.
О КРИТИКАХ
— Сегодняшняя критика в большинстве своем — из сферы обслуживания, — считает режиссер. — Она обслуживает кланы, отдельных художников. Например, в Москве есть целый ряд критиков, мнение которых я очень уважаю, но которые никогда не были у меня в театре! Со мной они здороваются, обнимаются, но я их даже не приглашаю на спектакли... Я считаю, что критик должен быть человеком интересующимся, в первую очередь, увидеть спектакль. Вот в Америке если появляется сообщение о премьере, то все критики приходят, потому что это их профессия — смотреть, а потом писать об увиденном. О нас много пишут, но, по-моему, жанр рецензии изжил себя. Для газеты нужна развернутая информация о спектакле и хорошо, если при этом не перепутают фамилии и названия, а серьезные статьи в прессе давно стали редкостью... Однажды после моего спектакля «Дядя Ваня» появилась малюсенькая заметочка, в которой сообщалось, Марк Розовский поставил Чехова и дошел до того, что монолог Сони у него исполняет неизвестный мужской голос. Все! Не буду говорить о том, что критик должен знать, что в финале звучит не монолог Сони, а ее диалог с дядей Ваней! В спектакле же после слов Сони у меня прозвучала музыка великого композитора Рахманинова, который написал потрясающую музыкальную миниатюру и подарил ее еще на 10-летие МХАТа. А голос, который так и не узнал критик, был голосом великого тенора Ивана Козловского... После такой «рецензии» остается только развести руками...
Я занимаюсь делом своей жизни — создаю Театр «У Никитских ворот» с утра до ночи, а иногда с ночи и до утра. Это выше всевозможных премий, хвалебных или ругательных рецензий. Театр — это дом, родное «гнездо», моя самая главная премия. А мечта, чтобы Театр «У Никитских ворот» долго жил!
