В газете «День» за 27-28 июля помещена насыщенно информативная статья Игоря Сюндюкова «Среди темной ночи» о дневниках академика Ефремова. Важный документ 20-го века!
Меня побудила написать свое уточнение одна фраза: «После этого судьба Ефремова была решена». То есть после того, как дневники попали в руки следствия.
Дневники действительно широко использовались во время допросов и принесли Сергею Ефремову много неприятных переживаний, особенно в связи с недостойным поведением того, кому было доверено их перепрятывать. В стенографическом отчете судебного процесса, напечатанном в издательстве «Пролетар» за 1931 год, дневники цитируются. Это больше всего популяризовало издание стенограммы. Том 2 стенографического отчета не был напечатан...
Но не дневники решили судьбу Ефремова. Его судьба была решена шифрограммой Сталина на имя Косиора и Чубаря: «Когда же предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников... Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде».
Здесь уже есть режиссура, здесь уже и приговор. Не может быть сомнения, что открытие суда над выдающимся шевченковедом в день рождения Шевченко 9 марта в оперном театре тоже было согласовано с Москвой.
Когда судят лицо обреченное, здесь доказательства и аргументы играют незначительную роль. Сергей Ефремов на фотографии среди членов Секретариата Центральной Рады сидит в первом ряду, и сидит рядом с Симоном Петлюрой.
Уже этого для большевистского суда достаточно.
Но у них, кроме фотографии была и резонансная публикация Ефремова «Під обухом» — о преступлениях большевиков в Киеве 1918 года. Наконец, академик Ефремов не шел на сотрудничество с властью и считал, что Академия наук должна заниматься наукой, а партия пусть занимается политикой.
Кстати, академик Ефремов был в списке лиц, назначенных на депортацию на запад, но в Кремле на «корабль философов» приняли русский список, а украинский отклонили. Здесь у них были другие планы, и те планы академик Ефремов чувствовал, поэтому особенно в 1928 году, когда спешил с публикацией и комментариев к шевченковской переписке и дневнику, потому что понимал, что после него уже некому будет сделать такую научную работу. Что касается его мыслей о власти большевиков, то они были для всех очевидными. Но все-таки такие записи нужно скрывать, чтобы не давать им готовых доказательств. Мыслей лояльного характера Ефремов не выражал.
Ефремов у них числился врагом первого ряда, даже не столько за политическую деятельность, сколько за принципиальный отказ сотрудничать.
За полтора года пребывания под следствием я имел возможность выучить, что значит «с учетом личности». Фактически в их руках были только мои самиздатовские материалы, использованные западными радиостанциями и издательствами. «Идеологически чуждые», но не политические. Только «с учетом личности» они были возведены в ранг «особо опасных» и соответственно оценены в приговоре с максимальным сроком.
Кстати, у чекистов приговор был лишь первой примеркой. Обреченные лица могли возвращаться в Украину только для получения второго приговора. Эта истина ныне не осознается из-за смены режима во время перестройки...
Крутая режиссура Сталина была выполнена лишь частично (академическая деятельность была представлена как контрреволюционная), поскольку суд все-таки был открытый.
Почему Сергей Ефремов принял такую антиефремовскую форму сценария следствия? Это удивляло многих и, припоминаю, очень мучило Бориса Антоненко-Давыдовича. И будет мучить многих.
Нужно принять во внимание, что человек в лапах ЧК ведет себя и мыслит неадекватно. Он чувствует себя пожизненным заложником и думает, прежде всего, о том, как спасти близких. Следствие это использует и навязывает свой сценарий. Похоже на то, что Николай Зеров, Евгений Плужник, академик Михаил Кравчук подписывали протоколы, не читая их — просто из отвращения ко лжи...
А самый досадный для Ефремова момент с дневниками в конечном результате был наиболее выигрышным, потому что в те времена такие взрывные дневники могли сохраниться только в материалах уголовного дела под грифом «Совершенно секретно» и «Хранить вечно».
В заключение добавлю свое размышление, написанное по возвращении из ссылки, — о жутком действе в Харьковском оперном театре 9 марта 1930 — «СВУ».
Я прийшов на той пляц подивитись
Я прийшов поклонитись
Вам що грали з нечистим
Останню життєву гру
Він зім’яв ваші лиця
Приневолив схилиться
І спустив вас у чорну діру
Я не можу гадати
Я не смію судити
Кроку в чорну годину
Що слід що не слід
Дотлівало життя
Виривали коріння
І останнє бажання
На піску свій слід
Боже! Як то вам було
Поза межами болю
Зло пускати в святиню
Видавати ключі
Зло тотальне носилось
І вже перших косило
І кричали у завтра
Лиховісні сичі
Я приніс гілку терну
Вашим тіням стражденним
Затаврованим тіням
Таку невчасно невлад
А пояснень не треба
Було досить тих свідчень
Що в свій час їх отримав
Знаний Понтій Пілат.
1986
