Национальный симфонический оркестр Украины и его художественный руководитель и главный дирижер Владимир Сиренко продолжают долгожданный проект «Все симфонии Бориса Лятошинского», о котором сообщал «День» (№№ 198, 233 за 2011 г.). Зимние месяцы сезона были посвящены Второй и Третьей симфониям великого maestro, которые подверглись самым тяжким пыткам после написания. Так распорядилась судьба, что музыкальная концепция обеих симфоний, законченных перед и после Второй мировой войны в 1936 и 1948 годах, впервые в украинской музыке поднялась до уровня прометеевских высот, подобных кинополотнам Довженко и художественным пророчествам «Гималаев» Рериха. Но, как справедливо отмечал Е. Маланюк, «...гением порабощенной нации всегда является искалеченный Прометей».
«Как композитор я мертв и когда воскресну — не знаю...», — эти страшные слова были написаны Лятошинским в трагическом 1948-ом, когда цепная реакция сознания толпы привела человечество к явлениям массового гипноза — фашизму, геноциду, тоталитаризму.
Нечеловеческие душевные страдания испытал художник из-за неприятия и преследования его двух самых гениальных по силе влияния и правдивости трагического ощущения эпохи Второй и Третьей симфоний. Сегодня, когда открылась переписка композитора со своим учителем Г. Глиэром, можно отбросить мифы и легенды, окутавшие произведения, и реставрировать правду их нелегких судеб.
ПОД ГНЕТОМ ФОРМАЛИЗМА
История Второй симфонии кажется чуть ли не самой трагической в украинской музыкальной культуре советских времен! Подобно Шестой симфонии Николая Мясковского и Четвертой Дмитрия Шостаковича симфония Бориса Лятошинского оказалась «под арестом».
Премьера Второй симфонии и фортепианного концерта Левка Ревуцкого планировалась в Москве в концерте из произведений украинских композиторов. Но в связи с общегосударственным трауром по известному деятелю коммунистической партии СССР Г. Орджоникидзе, исполнение произведений не состоялось. Данный факт не помешал некоторым критикам попробовать «уничтожить» произведение, которое еще даже «не родилось» в звучании. Этому способствовало и псевдодемократическое нововведение в Москве — обсуждение произведений, которые исполнял оркестр, артистами этого же оркестра, чтобы, как писали критики, «поднять культуру оркестра и принести ощутимую пользу композиторам». О «пользе» такой акции можно судить, процитировав лишь некоторые «высказывания» газеты «Музыка» от 1937 года. Критик Д. Житомирский писал о «пустом и надуманном произведении», которое прикрывается «импозантностью и сложностью звучания», произведении, в котором «постоянные всплески и падения, многозначительные громоподобные кульминации отображают претензию автора на глубину мысли». Но все это «не подкреплено живой эмоцией» и композитор находится под тяжелым игом формализма.
Какую страшную душевную травму нанесли мастеру эти события, можно только догадываться. Позднее несколько раз Борис Николаевич пытался реабилитировать симфонию, вернуть ее к жизни.
Самые драматичные звенья этой замкнутой цепи появились в пресловутом 1948 году, когда Вторая симфония получила «клеймо» антинародной, формалистической. После сокрушительного «анализа» творчества композитора в газете «Советское искусство», в рамках Первого съезда советских композиторов, эта «спущенная сверху» мысль становится основой для страшного обвинения в Постановлении ЦК ВКП(б)У «О состоянии и мероприятиях по улучшению музыкального искусства на Украине в связи с решением ЦК ВКП(б) «Об опере В. Мурадели «Великая дружба». Б. Лятошинскому вынесен окончательный приговор: «Антинародное формалистическое направление в украинском музыкальном искусстве оказалось, прежде всего, в произведениях композитора Б. Лятошинского. Особенно чуждой художественным вкусам советских людей является Вторая симфония Б. Лятошинского. Произведение дисгармоничное, захламленное ничем не оправданными громоподобными звуками оркестра, которые подавляют слушателя, а относительно мелодии — симфония эта бесцветная» («Радянське мистецтво», 26 мая, 1948 г.).
До конца жизни композитор так и не услышал свое многострадальное творческое «детище» в концертном исполнении.
Этот период тяжелых испытаний не сломил художника, не заставил пойти наперекор своему композиторскому «я». Б. Лятошинский работал дальше, не подчиняясь примитивным вкусам правящих идеологов и их карманно-послушным критикам.
ИДЕИ ВОЙНЫ И МИРА И СОЦИАЛЬНЫЕ КОЛЛИЗИИ ЭПОХИ
Новое, глубокое обобщение идеи войны и мира, проблемное отображение категории истории и современности, механизма социальных коллизий эпохи — все это поставило следующее произведение композитора, Третью симфонию, на уровень лучших достижений современной мировой музыкальной культуры — произведений Онеггера, Шостаковича, Стравинского, Шенберга.
В Украине одновременно с этой масштабной композицией были созданы целый ряд ярких мирового значения шедевров литературы, кино, изобразительного искусства (Ю. Яновского, А. Довженко и И. Савченко, В. Сосюры и Л. Первомайского, А. Петрицкого и Т. Яблонской). Однако все эти образцы художественного творчества вступали в противоречие с культивируемыми в государстве теориями и лжедогмами бесконфликтности, родителей и детей. Конфликтно-драматичные концепции оказались под сокрушительными ударами воскреснувшей РАПМовщины, вульгарного социологизма.
Сначала композитор несколько лет «прятал» от общественности Третью симфонию. Исполнение ее первой (подчеркнем) редакции, которой мастер дал эпиграф «Мир победит войну», состоялось в дни пленума. Тогда дирижер Н. Рахлин взял на себя смелость исполнить это произведение днем, во время, отведенное для репетиции оркестра, а не на вечернем концерте.
Из воспоминаний очевидцев, зал Киевской филармонии редко вмещал такое количество желающих послушать новую симфонию. Публика была в восторге от звучания, овации долго не стихали, автора приветствовали стоя. Об этом вспоминает композитор в письме к Глиэру: «...переполненный зал буквально устроил мне овации».
Однако дискуссия высоких функционеров от музыки и коллег пошла по другому сценарию. Композитора обвинили в «абстрактном понимании борьбы за мир», а идея симфонии якобы «не раскрывает настоящую советскую действительность» и концепция ее — неправильная. Последующие публикации напоминали инспирированный заговор. Это пример воинственного, вульгарно-примитивного мышления, рабского служения догматичным лжетеориям и просто человеческой зависти и злости.
Мы меньше всего хотим «коллекционировать феномен массового психоза или всякого компромата», из высказывания И. Дзюбы. Сегодня важно понять, что именно подтолкнуло авторов к подобным высказываниям — слепая вера холопов в догмы, которые спускались сверху, страх, трагическая ошибка воспитания или рефлексия путем духовного уничтожения других?
До сих пор существовала мысль о том, что Борис Николаевич считал симфонию творческой неудачей и сжег ее в печи. Переписка с Глиэром опровергает эти легенды. Мастер считал симфонию своим лучшим творением, называя «расправой» все то, что случилось. «Это — страшная несправедливость», — горько замечал он.
Но... рукописи не горят. Блестящее исполнение оркестром вовсе не простой партитуры Второй и Третьей симфонии, ощущение правдивой вселенской трагедии эпохи 1930—1940-х годов до «мороза по коже» в кульминационных моментах — вот ощущение от эмоционального восприятия воскресших произведений.
Как приятно, с нескрываемой гордостью звучали в кулуарах высказывания слушателей и гостей Киева, которые пришли в эти два вечера на концерт: «Какой гигантской силы мыслителя имеет украинская музыкальная культура!». Оркестру и его maestro В. Сиренко удалось передать масштаб замысла композитора, силу его эмоциональных всплесков, глубину философских обобщений. Партитура для исполнения — не из простых, но сбалансированность звучания, архитектоника разных групп, особенно медных, деревянных духовых, «звон вечности» у группы ударных заставляли слушателей выйти на соответствующую внутреннюю реакцию своих интеллектуальных сил.
28 марта ожидаем следующий концерт проекта «Все симфонии Бориса Лятошинского», ведь впереди — встреча с самой гениальной симфонией XX века — Четвертой!
