Убедительное проявление нашего «документалистского ренессанса» — выход и последующий успех фильма «Русский дятел» (The Russian Woodpecker, США — Великобритания — Украина). Для его автора, американского театрального драматурга и продюсера Чеда Грасиа, эта работа дебютная. В январе прошлого года картина попала в конкурс влиятельнейшего американского фестиваля «Санденс», где получила Гран-при в категории «зарубежное документальное кино». Потом было еще несколько призов, и, наконец, начался ее украинский прокат.
Russian Woodpecker — подобный стуку дятла сигнал на низких частотах, причинивший немало беспорядка в мировом радиоэфире в конце 1970-х. Западные ученые локализовали его источник в Киевской области. Как оказалось, передатчиком служил расположенный поблизости Чернобыльской АЭС, похожий на огромные металлические леса радар «Дуга», который должен был предупреждать советских военных о запуске американских баллистических ракет. Главным героем фильма является киевский художник Федор Александрович — сын сценографа Андрея Александровича-Дачевского и искусствоведа Елены Ягодовской. Федор одержим навязчивой идеей, что аварию на ЧАЭС вызвала именно ситуация вокруг «Дуги».
Персонажи с таким демонстративным, эксцентричным характером — настоящая удача для документалиста. Федор фактически действует как актер в роли самого себя. Грасиа предоставляет ему полную свободу самовыражения: пускает гулять по Зоне укутанным в целлофан поверх голого тела с факелом в руке; фиксирует его пространные мудрствования; дает поиграть в детектива; прослеживает, как он карабкается на суперрадар; следует за ним на сцену Майдана.
ПЛАКАТ «РУССКОГО ДЯТЛА»: ПТИЦА В ПРОТИВОГАЗЕ НА РАДАРЕ «ДУГА» / ФОТО С САЙТА ZFF.COM
Собственно, Грасиа вводит два смысловых ракурса: советское прошлое как проклятие, как «призраки», о которых говорит герой в начале, и обманчиво мирное настоящее, в котором до сих пор живут создатели «Дуги» и другие хранители недобрых тайн. Соединяет эти две вроде бы далекие парадигмы именно эксцентриада Федора. Его фантастические теории, которым он вместе с режиссером придает форму художественного, театрализованного выражения, воспринимаются не как конспирология, а как образ того ужаса, который не отпускает Украину; так же и скрытые съемки отставных военных — не только провокация, но и еще один штрих к общей химерической атмосфере.
Переломный момент наступает в разговоре между Александровичем и оператором фильма Артемом Рыжиковым, опять же снятом на скрытую камеру. Федор говорит о визите офицера СБУ, в его словах чувствуется реальный страх, он отказывается от проекта, переживая за свою семью — и не менее искреннее возмущение слышится в голосе Артема, который обвиняет Федора в предательстве, в том, что тот сам превратился в коммунистический призрак. Химеры наливаются плотью, герой становится антигероем, из скорлупы фантасмагории вырывается трагедия, а личный надлом одного человека открывает общенациональную драму: да, советское проклятие длится до сих пор — именно поэтому вспыхивает восстание, проливается совершенно реальная кровь, свою пулю от «Беркута» получает Артем, путинские войска пересекают границу, зловещий «русский дятел» снова долбит эфир.
Через иронию и эксцентрику, через театр одного актера и сказки о заговоре Чеду Грасиа удалось вложить в фильм самое важное: неподдельное, искреннее художественное сочувствие Украине и живущим в ней.
Наша историческая галлюцинация подходит к концу. Главное — не провалиться в тот же сон. Никогда, больше никогда не дать себя усыпить.
Чед ГРАСИА, режиссер фильма «Русский дятел» ответил на вопросы «Дня» после киевской премьеры.
«Я СЛОВНО ОЧУТИЛСЯ НА РАЙСКОМ ОСТРОВЕ, КОТОРЫЙ ОКАЗАЛСЯ ВУЛКАНИЧЕСКИМ»
— Чед, какое представление у вас было об Украине, когда вы сюда ехали?
— Я думал, что Украина — самое спокойное место на Земле. Моя мать, когда я путешествую, всегда спрашивает: «Куда ты едешь, там безопасно?». Я сказал: «Это Украина, здесь никого не убивали после распада Советского Союза. Это тихое и мирное место, не волнуйся». Поэтому, когда Федор говорил о возвращении СССР, о вторжении России за год до того, как оно действительно началось, я подумал, что он спятил.
— Так насколько сильно все изменилось?
— Украина прошла через огромные потрясения, и я был здесь, когда это происходило. Я словно очутился на райском острове, который вдруг оказался вулканическим! И извержение произошло во время съемок.
— Насколько именно Федор повлиял на ваше восприятие?
— Мне кажется, есть две вещи, в которых Федор пытался убедить и меня, и аудиторию. Первая — идея о том, что Советский Союз не умер, что битва до сих пор продолжается. В этом смысле он убедил меня на сто процентов. Потому что сначала я думал, что Союз развалился 25 лет тому назад и никогда не возобновится. Но Федор и сам был, как тот громадный радар, он почувствовал войну раньше всех. Наверное, Майдан тоже явился доказательством его правоты, доказательством того, что те призраки до сих пор живы. Хотя для Федора Чернобыльскую катастрофу также вызвали призраки Советского Союза, олицетворенные в одном человеке. И на этот счет у меня нет однозначного мнения, поэтому надеюсь, что фильм станет психологическим исследованием Федора, и публика почувствует погружение в безумие теории заговора, когда правду узнать невозможно — потому что над всем держится завеса лжи, травмы, радиоактивного излучения и насилия.
«ФЕДОР ХОТЕЛ СДЕЛАТЬ ВЕСЬ ФИЛЬМ О СВОИХ СНАХ»
— Наверное, для вас стало удачей, когда во время съемок в Украине развернулась революция. Сама жизнь соединила все в одну большую историю.
— Федор в моих глазах — идеальный символ борьбы, которая идет внутри Украины. Но монтаж стал для меня сверхзадачей, и только в последний момент удалось свести все линии вместе: прошлое Украины, Чернобыль, радар «Дуга», историю семьи Федора и его сны, которые проходят сквозь фильм как нечеткие намеки, — он говорил, что только через сны мы можем бороться с этими призраками. Он уверял меня, что, записав интервью с учеными, я лишь потрачу свое время. И мы заключили соглашение: я буду снимать его сны, а он — интервью с учеными. Таким образом, мы вели параллельное расследование. Причем сначала фильм должен был идти не дольше пяти минут. Но со временем все становилось все более странным, напряженным и безумным.
— Каким был ваш предыдущий опыт в искусстве?
— Я работал в театре продюсером и драматургом. Это помогло мне, особенно когда мы монтировали отснятое видео. Сложнее всего было найти историю, которую поняла бы международная аудитория, потому что никто не знал об Украине, никто не понимал, что здесь происходит, почему украинцы вышли на Майдан. Я лишь знал, как создать спектакль. И Федор тоже человек театра. Так что фильм у нас получился очень театральный.
«МЕНЯ ИНТРИГУЮТ БЕЗУМЦЫ»
— Все же, в какой момент Федор стал вашим героем?
— Как только я его встретил. Меня интригуют безумцы — думаю, они могут научить нас каким-то великим истинам. Есть что-то глубинное в том, как он говорит об этих советских призраках. Федор не имел ни малейшего представления о том, что мы снимали его скрытой камерой, что представим его не в особо героическом свете. Он врал нам, он пытался уничтожить отснятые кадры. И я лишь потом узнал, что он делал это потому, что боялся за жизнь своего сына, поскольку ему угрожали.
— Как он отреагировал, когда увидел готовый фильм?
— Федор — художник. И он понял, что это будет настоящая история — значит, ее нужно рассказывать. А также он, конечно, любит внимание! Он сказал: «То, что я герой и антигерой, для меня лишь к лучшему — получу вдвое больше внимания».
— Для него как человека театрального это действительно кажется важным.
— Я чувствую, что мы сняли что-то действительно правдивое о Федоре как четырехлетнем ребенке, облученном Чернобылем. И это путешествие одного человека, одной души необходимо для того, чтобы понять причины катастрофы.
— Но были ли такие моменты, когда вам казалось: может, что-то из сказанного им — правда?
— Я человек очень скептический. Сначала этот парень казался мне помешанным. Конечно, такого не может быть! Но тогда мы взяли интервью у руководителя советского комитета по расследованию Чернобыльской катастрофы. А затем — интервью у руководителя украинского следственного комитета. И еще у многих историков. И все они сказали: Чед, в архивах есть что-то скрытое, что-то связанное с тем телефонным звонком вечером пятницы. Таким образом, я начал как скептик, но в конечном итоге понял, что, возможно, Федор где-то не так трактовал детали, но все-таки что-то разнюхал. Я был настроен так же скептически, когда он заявлял, что придут российские войска. Но уже вскоре я увидел, что ошибался. Поэтому я теперь очень осторожно отношусь к предупреждениям Федора и не отвергаю их категорически.
Кстати, знаете, многие люди говорили нам: «Всем известно, что все было не так, как он говорит. Чернобыль подорвало ЦРУ!» Оказалось, что у каждого были разные теории заговора. Мне же было интересно, что происходит, когда люди теряют веру в истину, когда общество травмировано. В такой среде и разрастается конспирология, и в некоторой степени я также хотел это показать.
«Я ПОЛУЧИЛ НОВОЕ ПРИЗВАНИЕ»
— Будете ли дальше работать в кино?
— Да, надеюсь. Кажется, что сейчас увлекательное время для документальных фильмов, особенно в этой части света.
— Есть конкретные идеи?
— На самом деле, я сейчас работаю над историей о мамонтах. В Сибири нашли мамонта, и теперь его клонируют, чтобы воссоздать.
— Еще немного конспирологии.
— Да.
— В завершение: как этот проект повлиял на вас лично?
— О таком меня еще никто не спрашивал, интересно. Самое важное, что во мне изменилось — я получил новое призвание. К тому же я стал намного ближе к Украине. Я чувствую, что нашел опору, что стал частью этой страны, и хочу, чтобы она добилась успеха.
