Со времен Ренессанса и до сегодняшнего дня сонет — едва ли не самый соблазнительный жанр лирики. Сонет — это благородно и, высказываясь в стиле рыцарских романов, куртуазно. До XVIII века, после Спенсера, Шекспира, Камоэнса, господствование сонета в европейской лирике было почти тотальным. После эпохи классицизма сонет несколько забыт, романтики вновь открыли для себя его скрытую красоту. Много утонченных образцов дали нам, например, Шарль Бодлер, парнасец Жозе Эредиа, символисты Поль Верлен и Артюр Рембо.
Однако украинские сонеты в то время были даже не в эмбриональном состоянии — они были еще не зачаты. Те несколько несмелых проб Афанасия Шпигоцкого, Олены Пчилки, Михаила Старицкого и других были случайными попытками или удачами. Сонет был почти чужестранцем в нашем писательстве. Чтобы приживить хрупкий сонетный росток к непритязательному древу украинской литературы, нужна была крепкая и умелая рука. У кого была такая крепкая рука? Только у И. Франко.
Проросшие на другой почве и в других условиях традиции европейского искусства написания сонетов — а сонет был жанром медитационно-философским — казались не актуальными в украинских реалиях времен Франко. «Хлоп у лицарському строї» был неуместным феноменом, которому не было места на пире, где в «чарки» формы вливается опьяняющее «шум-вино» любви и где распространяются экзотические ароматы «Відповідностей» Бодлера, воспевая красочный гимн всему чувственному миру. Франко создал собственно украинскую модификацию сонета, отличительную не по форме, а по содержательной наполненности и реалистичности поэтики. Сонет Франко перековал само время и место. Ведь зачем все эти изысканные мелочи тому, кто познал прелести «кибльовання» и тюремной кухни?!
«Тюремні сонети» — новое слово не только в отечественном написании сонетов. За 30 лет до «Кровавых сонетов» Павола Орсага-Гвездослава, написанных под впечатлением катастроф Первой мировой, устами Франко так же безудержно кричит боль человека. Автор безжалостно провоцирует, откровенно шокирует и не жалеет ни одного органа чувств: «Ось які сторони має милий світ — дивіться!» Из-за отсутствия эстетических условностей, созданных временем, «Тюремні сонети» переступают шесть веков и возвращаются к непосредственности «Ада» Данте. Сонет Франко открывает ужасы уже не мифологического, а рукотворного новейшего ада, девять кругов которого человек вынужден преодолевать без верного Вергилия.
Это одна из сторон украинского сонета по-франковски. Но Франко — автор сонетов, как и Франко-человек, многогранен. Поэтому просто нельзя не рассмотреть подробное оригинальное теоретическое обоснование формы сонета Франко в художественной форме.
Сонет иногда сравнивают с интеллектуальным ребусом, ведь этот капризный жанр лирики нуждается в гармоничном сочетании несочетаемых источников. «Оксиморонность» прослеживается уже в его форме: катрены в средневековой поэзии были жанром светской лирики, а терцина — духовной; таким образом, сочетаемые в Италии в XIII веке в единое целое, они должны примирить в себе земное и небесное, телесное и духовное. Композиционно сонет построен на противопоставлении тезиса, высказанного в первом катрене, антитезе второго катрена. В терцет конфликт чувств приходит к компромиссу («сонетный замок»).
Сонетный жанр имеет двойную природу не только на уровне стихотворной формы и композиции. Как в жанре каноническом, в нем ощутимо застывший на бумаге поединок живой, горячей мысли с холодной, строгой формой. Выразить в поэтической форме перечисленные выше закономерности пытались еще англичане Джон Китс и Уильям Уордсвот. Но у них это сводилось к нареканиям на «тесноту» для мысли сонетных «кандалов».
Франко на «тесноту» не сетует, и в трех своих программных сонетах воплощает основные аспекты природы сонетного жанра. В завершающем сонете «Вольних сонетів» поэт, перечислил задачи сонетов в национальной литературе других европейских народов, указывает на задачи отечественного искусства написания сонетов. Если у поэтов ренессансной Италии и у английских продолжателей их традиций сонет — это певец небесной (или земной) любви, у немцев — одетый в латы воин, то у нас — «хліборобів»! — он имеет сугубо культурнические задачи, в частности — «орати переліг» для будущего развития культуры.
В «Епілозі» к «Тюремним сонетам» (далее в тексте статьи — «Епілог») Франко дает важные сведения о строении сонета. Это своеобразная теория, высказанная художественной практикой. Тут видим, что Франко в строении строфы, размере стиха и рифме опирается на лучшие образцы европейского написания сонетов, которые строились именно по описанным в этой поэзии принципам. В сонете Франко ощутимо влияние французской последовательности рифмовать (аbbа аbbа ссd ееd).
Но самым интересным, наверное, среди этих сонетов является первый из «Вольних сонетів», который толкует композицию и драматургию чувства в этом жанре: «Сонети — се раби...». Перед нами — универсальная парадигма сонетной формы. В ней стерты все грани между теорией и практикой: каждый поэтический образ является одновременно и теоретическим постулатом. Чтобы передать глубинные противоречия сонетного жанра, Франко конфронтует их вокруг двух смысловых полюсов: тезисы «Сонети — се раби» и антитезы «Сонети — се пани», показывая их двойственные взаимоотношения с мыслью (вспомните «Епілог»: «Конфлікт чуття, природи блиск погідний/В двох перших строфах ярко розвертаєсь»).
Экваториальная плоскость терцетов возгласом «Раби і пани!» соединяет воедино (в сонетный замок) полюса не притягивающихся магнитов, (в том же «Епілозі» художественно сказано: «Страсть, буря, бій, мов хмара піднімаєсь /Мутить блиск, грізно мечесь, рве окови, / Та при кінці сплива в гармонію любові»).
Провозглашенный сонетный манифест является одновременно и безупречным примером счастливого брака формы и смысла: смысловые отношения между композиционными единицами переданы языком художественных ассоциаций.
Среди сонетов Франко есть «правдива перлина», полная осенней философии:
Осінній вітре, що могучим станом
Над лісом стогнеш, мов над сином мати,
Що хмари люто гониш небосклоном,
Мов хочеш зиму, сон і смерть прогнати;
Що у щілинах диким виєш тоном
І рвеш солому із сільської хати,
Зів’яле листя гоном-перегоном
По полю котиш, вітре мій крилатий!
Я довго пильно слухав стону твого
І знаю, чом так стогнеш ти і плачеш:
Тобі жаль сонця, цвіту, дня літнього!
О вітре-брате! Як мене побачиш
Старим, зів’ялим, чи й по мні заплачеш,
Чи гнівно слід буття завієш мого?..
Неуютная, холодная осень побуждает лирического героя к неутешительным, тоскливым размышлениям над своим бытием. Постоянно повторяющиеся женские рифмы в конце каждой строки бессильно исчезают в обреченности и магическом однообразии.
Мгновенно захватывает водоворот утонченной (но не искусственно создаваемой!) меланхолии лирического героя. В сознании читателя возникает ряд слуховых ассоциаций, которые воспринимает зрение: «вітер-п’єта», оплакивающий утраченное; «вихор-неспокій», проникающий во все щели; «буревій-повстанець», противостоящий непреодолимому — смерти, сну и зиме; и, наконец, неумолимый «вітер-час», полный вопиющей скорби от собственной проходящести.
В частности, Верлен, чтобы передать томность осени, употребляет колоритные французские сонорные звуки. «Могучим стоном» Франко, сочетание в рифмах о, у с гнусавым г и тягучими н/м создают подобный сугестивный эффект. Сравните:
Les sanglots londs …могучим стоком
Des violons … мов над сином мати,
De l’automne …гониш небосклоном,
Blessent mon coeur …смерть прогнати
D’une langueur ……………….........… Monоtone… … гоном-перегоном...
В творчестве далеких друг от друга по содержанию и художественной выразительности поэтов не существует какого-то единства идей, но на уровне звуковой организации стиха (т.е. — на уровне полуподсознательном) и настроений прослеживается скрытое родство: осень и Верлена, и Франко — это, в первую очередь, звуки, пусть у первого — это виола, а у второго — это стон-завывание-плач ветра, переданы адекватно относительно фонетики родного языка.
Мы не зря нашли параллели между французским символистом и украинским реалистом (?) Франко. Это просто еще один штрих к Франко — автору сонетов в частности и к Франко-творцу вообще, как к явлению всеевропейского контекста. Росток, привитый Франко, разросся «буйним крином» и вызрел плодом: сначала — в «п’ятірному гроні» неоклассиков, которых (и Рыльского едва ли не в первую очередь) яро критиковали пролетарские критики за обращение к «отжившей» форме сонета; потом — в сонетах шестидесятников.
Вероятно, без Франко-предтечи украинский сонетарий был бы более чем скромен. И не зря собрания сонетов отечественных авторов почти никогда не обходятся без ссылок на первоисточники украинского сонета —
П’ятистоповий ямб, мов с міді литий,
Два з чотирьох, два з трьох рядків куплети...
Не случайно Максим Рыльский посвятит Франко один из своих сонетов, так же, как молодой Франко — Котляревскому, таким образом, соединяя цепью «рифмових сплетів» три века украинской литературы: ведь сонеты Франко — это одно из тех знаковых для нашего слова явлений, какими были в свое время «Енеїда» и «Кобзар». И преувеличение далеко не так велико, как может показаться на первый взгляд. Сонет мобилизирует мысль. Именно поэтому Дмытро Павлычко сравнивает сонет сначала с пропеллером, потом — с самолетом. Поэтому можно говорить о культуртрегерской роли «панів і рабів» мысли для всей отечественной поэзии и версификации. Появление сонетов Франко ознаменовало выход украинского рифмованного слова на качественно новый этап развития.
