В этой истории, кажется, все понятно: был Пантелеймон Кулиш — мужчина исключительной творческой активности, амбициозности, рассудительности, порой злобы и контроверсийности, и была (да и осталась для нас далеко в его тени) жена, которую в девичестве звали Александрой Билозерской, а в литературу вошла как Анна Барвинок. Вулканическая энергия Кулиша, которая породила целый корпус текстов (их хватило бы и на несколько литературных биографий!), его неутолимое желание везде и всюду быть первым и единственным носителем истины, непогрешимым судьей всех и каждого и, до сих пор думалось, раздавленная могучей индивидуальностью мужа, который хронически ей изменял, забитая, бесхарактерная жена, писавшая уже тогда глубоко старосветскую этнографическую прозу, что на сегодняшний день является безнадежным литературным анахронизмом.
Мы живем среди мифов и стереотипов, по большей части не осознавая этого, и передаем их, словно эстафету, следующим поколениям. Особенно это характерно для наших представлений по национальной истории и по истории литературы, где всякие интерпретаторы из разных эпох оставили нам идейные схемы и всякие идеограммы. А то, что называется личной жизнью наших выдающихся деятелей, до недавнего времени вообще было закрыто непрозрачным покрывалом, и мы имели о нем представление самое туманное. Любая попытка что-то узнать из фактографии отношений их с другими людьми считалась едва ли не вуайеризмом. А между прочим очень многие творческие мотивы и поступки бывают предопределены и сугубо личными моментами.
Когда стали доступны читателю такие тексты, как «Кохання в житті Шевченка й Куліша» Валерьяна Чубского (псевдоним Михаила Могилянского), «Романи Куліша» Виктора Петрова, его же «Пантелимон Куліш у п’ятдесяті роки ...» и «Урваний роман» Александра Дорошкевича, жизнь Пантелеймона Кулиша со всеми его матримониальными подробностями и адюльтерными зигзагами стала достоянием читателя. А потом появилась чрезвычайно интересная книга «Подружнє життя і позашлюбні романи Пантелеймона Куліша» Евгения Нахлика, в которой словно подытожена эта тема и «закрыта». Нахлик так скрупулезно — на основе богатейшей родниковой базы и популярных в современной психологии теорий по образцу Карла Густава Юнга и Эрика Фромма — проанализировал все хитросплетения отношений Кулиша с его пассиями и акцентировал внимание иногда на странном, иногда жалком, а иногда и вообще на непонятном положении жены, которая прошла по всей жизни писателя его бледной тенью, иногда даже жалко гротескной. А после смерти мужа Барвинок приложила все возможные усилия, чтобы напомнить литературной элите его значение и чтобы увековечить дорогое для нее имя. Если подходить к фактам биографии сухо аналитически, то все вроде бы наконец объяснено, изложено в причинно-следственной связи и обстоятельно аргументированно документами.
Но здесь за жизнеописание Анны Барвинок берется Иван Корсак. Произойти это могло в одном из двух случаев: либо автор не знает, что о ней «все уже написано» (по крайней мере имеем такое впечатление после упомянутых ранее текстов), либо же писатель почувствовал, что есть в этой жизни те моменты и мотивы, которых не заметили его предшественники в теме. Конечно, здесь имеем второй вариант.
При чтении «Персня Ганни Барвінок» чувствуешь, что Корсак действительно хорошо знает не только ход событий жизни героини, ее произведения и письма (некоторые из них как, скажем, эпистолы к Н. Угрину, Б. Заклинскому, Ю. Романчуку, Н. Евшану, М. Номису, ее сестре Надежде, И. Шрага, еще до сих пор даже не обнародованы и хранятся в архивах), а также осведомлен со всем написанным об Анне Барвинок. Кое-где в его романе слышится даже не акцентированная полемика с предшественниками (особенно с эффектными тезисами Виктора Петрова).
Вполне правильно в послесловии к произведению Владимир Полищук отмечает, что это роман не только о самой Анне Барвинок. «Почти в равной мере его можно назвать и романом о Пантелеймоне Кулише или романом о «двух Кулишах» — супругах». Это так. Неистово эгоцентричный мужчина высокой идеи и патриотического чина Пантелеймон Кулиш занимает в романе не меньше — если даже не больше — художественного пространства, чем сама Анна Барвинок. Однако есть здесь одно существенное обстоятельство. Имеем тот специфический вариант интерпретации событий, который мы встречали, например, в романе французского писателя Эрве Базена «Супружеская жизнь», где есть сугубо женский взгляд на все описанные события, их оценка женщиной, которая стала участницей тех событий. Или же вспомним здесь серба Милорада Павича с его романом «Внутренняя сторона ветра», где также имеем отдельную — женскую — версию событий.
Следовательно, роман Корсака — факты известные и часто неизвестные. Потому что, оказывается, на них можно взглянуть иначе. И найти там второй, третий план, незаметные поспешно-поверхностному взгляду. Как известно, женщина — это что-то принципиально другое, чем мужчина. Нет, не лучше или хуже, а именно другое. Они настолько разные, что отчасти кажется, что либо женщина, либо мужчина — инопланетяне, которым выпало совместное существовать на Земле, и они на протяжении всей своей жизни ищут общий язык. Так как мужчина — это преимущественно эго и рацио. А о женщине особенно точную формулу вывел Жан Поль: у нее даже ум — сердце. И сама природа обрекла ее на жертвенность и нередко готовность подчинить себя интересам мужа. Бывает, даже отказаться от себя и, каким бы деструктивным и драматическим это для нее ни было, напрочь раствориться в муже.
Корсак убеждает: вероятно, во всем мире была одна-единственная женщина, которая была создана именно для Пантелеймона Кулиша. И эта юная, невероятно искренняя и наивная провинциалочка Саша Билозерская, впервые увидев приятеля брата, студента Кулиша, который недолго гостил в их скромном имении, содрогнулась своим чистым сердцем, в которое в один момент вошло восхищение Пантелеймоном. Говорят, что выдающихся мужчин женщины чувствуют даже на расстоянии. В любом случае, эпизод с панной Билозерской и Кулишом эту теорию подтверждает. Но не только от восторга и еще неосознанного благоговения к Кулишу содрогнулось сердце благородного существа — содрогнулось оно и от предчувствия тех бурь и той боли, которые принесет в ее жизнь этот мужчина. Это будет подтверждать еще одну теорию: женщины — в противовес мужчинам — предчувствуют свое будущее, более того, даже проглядывают взглядом души в него, но ничего не способны сделать, чтобы его избежать.
Мать не случайно противилась желанию дочери стать на рушник с Кулишом. И не только потому, что с ее точки зрения это был мезальянс. Все-таки статус и состояние Билозерских возвышали их на фоне подозрительно безродного Кулиша. И еще, ясное дело, безошибочно угадала мать, что не будет ее дочь за Кулишом как за каменной стеной. И все сложилось, как она думала.
Но до женитьбы на Шуре Билозерской Кулиш еще вынужден был отправиться в Петербург «на ловитву щастя і чинів». Здесь он уже даже начал понемногу забывать свое увлечение Билозерской, потому что ему в глаза бросилась Оленька Плетнева — и наш вертопрах начинает взвешивать: Саша или Оля? Тускнеет в памяти юная провинциалка из имения Билозерских. «Саша где-то там, на отшибе, за полями и лесами, где пасутся дикие свиньи и волки заунывно воют в лунные ночи, а здесь столица, не волчий угол, здесь блеск и роскошь, здесь возможность за поймать удачу за хвост...». Да и его покровитель Плетнев, если станет ему тестем, еще больше может для карьеры Кулиша сделать, введет его в круг самого столичного культурного бомонда.
Итак, Кулиш имел шанс прожить совсем другую жизнь, если бы брак связал его с Ольгой Плетневой. Но все расстроило одно ее категорическое слово. Млея душой от мнимой семейной идиллии с Плетневой, которая от любви к нему, готова была на все, Кулиш спрашивает ее: мол, вы же и язык малорусский выучите? На что она решительно отрубила: «Никогда!» Ошарашенный Кулиш, талантливый архитектор воздушных замков, вмиг очутился на грешной земле — и его душа застонала по полузабытой Саше Билозерской. Он любил ее снова.
В конечном итоге, вот, оно, бракосочетание. У них шаферствует Тарас Шевченко, чьими еще ненапечатанными стихотворениями зачитывается молодая пара. Она предлагает ему ехать за границу, где он будет совершенствоваться в живописи. Александра отдаст ему всю денежную часть своего приданого (а это — три тысячи карбованцев, очень приличная тогда сумма). У Шевченко не сложилось. Молодые сами готовятся к путешествию. Кажется, все складывается как нельзя лучше. Вспышка счастья и надежд Александры (уже Кулиш), которой повезло преодолеть материнское сопротивление этому браку. И первый удар судьбы: муж арестован, его обвиняют в принадлежности к Кирило-Мефодиевскому братству (кстати, членом которого он в действительности не был). Стресс для уже беременной женщины не проходит бесследно — у нее случается выкидыш. Приговор врачей: она уже не сможет иметь детей. Она лишена радости материнства. Но это только начало ее горьких открытий и ролей, которые ей подготовила судьба. Как в скором времени она увидела, ее Пантелеймон — не только человек национальной миссии, но и неисправимый Дон Жуан. О романах Кулиша с сарказмом пишет Виктор Петров. Мягче — Нахлик. С горькой иронией — Корсак. Потому что Корсак артикулирует настроение Анны Барвинок. Кстати, она еще не все знает — многие подробности любовних похождений Кулиша доходят до нее лишь приглушенным отголоском, но и этого достаточно, чтобы ввергнуть ее в перманентную депрессию. Она болеет, ей не хочется жить, видеть Кулиша. А Кулиш воодушевленно волочится то за Маней де Бальмен, то за Александрой Милорадовичивной, то за Анной фон Рентель, то за Параской Глибокой, то не просто становится крестным литературным отцом Марко Вовчок, которую вдохновенно фаворизирует, но и ведет за нее войну сразу на нескольких фронтах, где терпит поражение за поражением и самое болезненное из них — от Тургенева, с которым жаждущая флирта Марко Вовчок сбегает от надоедливого Кулиша, а заодно и от мужа Афанасия Марковича в Париж.
Кулиш был обречен на фиаско во всех своих романах. Анна Барвинок была обречена нести свой тяжелый жизненный крест по имени Пантелеймон Кулиш. Она дорогой для своей души ценой перетерпела все его измены и полное невнимание к себе, перемолчала в ответ, оставив даже попытки оправдаться, на все его упреки. Она таки выстояла, хоть у нее и не было ни единой надежды, которая бы поддерживала ее, чтобы она окончательно не сломалась.
И здесь случилось чудо. Невероятно, но Кулиш вернулся к ней душой. Легкомысленный ветренник, резонер и даже демагог, который так любил распространяться о женском идеале, вдруг прозрел, усмотрев взлелеянный в мечтах идеал рядом с собой. Комично, почти курьез, но случилось именно так. Теперь они были вдвоем. На них сыпались всяческие беды. Сгорел хутор, который они выпестовали, как дорогое дитя, и они обнищали до неприличного, как для их положения, уровня. Сварливый Кулиш рассорился едва ли не со всеми украинскими деятелями. Он оказался в почти изоляции. И единственной ему поддержкой и опорой была жена, которая свято верила в гениальность своего Кулиша и в его историческую миссию для украинского народа. Он и сам не верил в себя: как мог он тогда не понимать, что судьба подарила ему в лице Александры действительно бесценное сокровище?
Оказалось, что ему нужно было пройти главным действующим лицом всех этих — порой безнадежно водевильных — сюжетов, избавиться от ярких иллюзий непоправимого доктринера и визионера, банально устать от жизни для того, чтобы перевести дыхание и спокойно оглянуться по сторонам, а главное — заглянуть себе в душу. Так, человек часто может обманывать и себя, отгородившись от мира и от себя самыми причудливыми фанабериями.
Корсак в романе не берет на себя роль адвоката Анны Барвинок и обвинителя любителя адюльтера Кулиша. Он, во-первых, выступает реконструктором того, «как все было», а, во-вторых, объясняя неповерхностные причины и мотивы человеческих отношений, не соблазняется ролью служителя Фемиды. Он стремится сам понять, почему все так складывалось. Такт и деликатность автора удерживает его от сучной морализации даже там, где к этому очень располагает сам жизненный материал. Все-таки роман — это не басня с моральной сентенцией в финале.
Имея достаточно большой опыт работы в биографистике, знаю все хлопоты согласования материала и стиль, построения наративной стратегии произведения. Документальный материал, который служит для автора строительным материалом, одновременно несет для него угрозу того, что может «обвалиться» на автора и полностью скрыть его даже от самого себя. Однако Корсак — автор слишком опытный и хорошо знает о такой опасности, как и хорошо знает об искушении стать в произведении иждивенцем документального материала, с грехом пополам группируя его в художественно непереваренном виде (тогда биографистика становится чем-то вроде литературного поп-арта). Писатель легко чувствует себя среди огромного количества фактографии и группирует материал в своеобразное панно. Сюжет у него разворачивается не линейно — произведение имеет мозаичную композицию. Какие-то факты — по мнению автора не совсем существенные — лишь бегло вспоминаются, а какие-то становятся основными компонентами повествования и подчеркивают авторскую концепцию.
Когда-то Кулиш, мотивировав жену писать и увидев ее успехи, тщеславно говорил: «Ты — мое творение». В романе Барвинок, переосмыливая их совместную жизнь, вспоминает эти слова и мысленно дает ему ответ: «Это ты мое творение, это я в тебя вкладывала свою жизнь — от девичьих розовых лет до лет седых и сморщенных, чтобы стал ты, чем являешься: тем, что произведения твои не завянут, не поблекнут и через века, и тем, чем ты сейчас являешься, мужем блудным, из сердца которого злоба однако ушла до капельки, который кается и мучится, вот только вслух из-за гордыни этого вымолвить не способен; тем, что в настоящее время передо мной со своим обвислым, поникшим и несчастным усом...»
Но это — не приговор судьи. Не насмехайся над немощной старостью человека, который потерял все горячие увлечения и прекрасные иллюзии, пережил крах многих амбициозных проектов и надежд, однако имеют в душе и то чувство облегчения и раскаяния, которое было по возвращении блудного сына. Это — сочувствие любящего сердца. Это и ощущение своей ответственности за Кулиша перед украинским народом. Приблизительно такое чувство может испытывать мать изнеженного, капризного ребенока, от которого можно ожидать самых неожиданных капризов. Не будет преувеличением сказать, что Анна Барвинок и стала спасительницей Кулиша в то время, когда оказалось, что ему крайне необходимо спасение. Возможность спасения всегда была у него в жизни, но он так упрямо и долго не хотел ее замечать.
