Картину И. Репина «Поприщин» (1882 г.) не зачислишь в разряд общеизвестных. Ее репродукцию, как правило, не помещают в альбомах и монографиях о Репине. «Поприщина» затмили написанные художником в эти же годы прославленные произведения: «Крестный ход в Курской губернии», портреты И. Н. Крамского, Т. А. Мамонтовой, П. А. Стрепетовой, П. М. Третьякова. Сам Илья Ефимович не упоминает эту работу в автобиографической книге «Далекое близкое», но знатоки предполагают, что художник создал образ под впечатлением от игры известных русских актеров А. Н. Андреева-Бурлака и И. А. Правдина, выступавших в театре в роли Поприщина. В наше время героя повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего» блестяще сыграл гениальный Богдан Ступка, который, кстати, высоко ценит репинского «Поприщина», хранящегося в Киевском музее Русского искусства. Сам артист считает, что главное в его герое — это «сумасшедшая мудрость».
Пожалуй, Репин также видел эту черту в своем Поприщине. Тот изображен в полный рост, выступающим из удручающей темноты, которая скрывает детали фона, но сама фигура ярко освещена торжествующим светом, как у Рембрандта («Рембрандт обожал свет» — написал как-то Репин и подтвердил «Поприщиным» особое, рембрандтовское владение светом). Гоголевский герой одет в затасканный халат из мешковины, подпоясанный дурацким оранжево-черным поясом, а на голове — колпак шутовского типа, сооруженный из какой-то тряпки. Прекрасно выписано лицо Поприщина: несвежее, небритое, с воспаленными глазами, будто обиженными пухлыми губами, торчащими ушами и... высоким сократовским лбом. Отстраненно-презрительная ухмылка, сумасшедшинка во взгляде скрывают какую-то тайну, кажется, глаза Поприщина видят то, что нам не дано видеть. Вообще в облике гоголевского героя, в его скрещенных руках ощущается превосходство, даже надменность, и вся эта дурачинка в позе, взгляде, одежде только насторожит, но не обманет внимательного зрителя.
В повести Гоголя дворянин, титулярный советник Поприщин, очинивающий перья для его превосходительства директора департамента, свихнулся на почве разумения своей ничтожности против высших по чину, званию, благородству. Сие так по-нашенски. Тем более что в современной действительности найдется множество людей, у которых, подобно Поприщину, «достатков нет» и подверженных его, говоря словами А. Платонова, «трезвым бредам», скажем, по поводу того, что все лучшее на свете, в том числе недостижимо лучезарная дочь директора, достается камер-юнкерам и генералам, а не бедным титулярным советникам:
— Что же из того, что он камер-юнкер... Ведь через то, что камер-юнкер, не прибавится третий глаз на лбу. Ведь у него же нос не из золота сделан, а так же, как и у меня, как и у всякого; ведь он им нюхает, а не ест, чихает, а не кашляет. Я несколько раз уже хотел добраться, отчего происходят все эти разности? Отчего я титулярный советник и с какой стати я титулярный советник? Может быть, я какой-нибудь граф или генерал, а только так кажусь титулярным советником?.. Да разве я не могу быть сию же минуту пожалован генерал-губернатором, или интендантом, или там другим каким-нибудь? Мне бы хотелось знать, отчего я титулярный советник? Почему именно титулярный советник?
Сумасшедшемудрый ответ был найден через пяток дней, когда психика гоголевского героя окончательно не выдержала, и он окунулся в новое поприще жизни. Именно после этого Гоголь впервые и единожды называет его — Поприщин. Кстати, В. Даль трактует термин «поприще» как «земную жизнь человека в бытовом отношении». «Какое поприще он избрал, какой род жизни...». Поприщинский «род жизни» был продиктован отныне новым самоощущением:
«Год 2000 апреля 43 числа.
Сегодняшний день — есть день величайшего торжества! В Испании есть король. Он отыскался. Этот король я. Именно только сегодня об этом узнал я. Признаюсь, меня вдруг как будто молнией осветило. Я не понимаю, как я мог думать и воображать себе, что я титулярный советник...»
Итак, год появления подлинного Поприщина еще впереди, и меня как молнией осенило: Репин изобразил именно сей момент — его рождения! Как могла придти ему — королю Испании — в голову сумасбродная мысль о том, что он всего лишь жалкий титулярный советник? Хорошо, что никто не догадался посадить его тогда в сумасшедший дом. Впрочем, вскоре догадались. Посадили. В Мадриде. Шел тридцатый февруарий... Богдан Ступка говорил мне, что его всегда волновал вопрос: «Кто из нас действительно сумасшедший: тот, кто пребывает в этой безумной жизни или тот, кто попал за стену психушки?» В опубликованном недавно дневнике О. Борисова встретил запись, сделанную артистом по поводу посещения с концертом Киевской психбольницы: «...Я все время думал о том, кто же на самом деле психи — эти незащищенные, ни в чем не виноватые люди или врачи...» Впрочем, в этих рассуждениях нет абсолютно ничего нового, необычного. Душевная болезнь как симптом нравственного здоровья — старая и важная тема классической литературы. Достаточно вспомнить «Доктора Крупова» А. Герцена, «Палату № 6» А. Чехова, «Мастера и Маргариту» М. Булгакова... Доктор Рагин из чеховской «Палаты № 6» признался, что «за двадцать лет я нашел во всем городе одного только умного человека, да и тот сумасшедший».
К тому же, кажется, со временем грань между двумя мирами все более стирается вследствие того, что здесь и там одинаково безжалостно и жестоко льют холодную воду на голову и бьют. Исстрадавшийся и часто битый Поприщин открыл, что у всякого петуха есть Испания и находится она... под перьями. Случилось сие, по Гоголю, около 2000 года, поэтому нам, исходя из опыта, понятнее, что собственное подперье действительно труднее всего уберечь и на воле, и в дурдоме...
Ох, как много людей по обе стороны жизни могут нынче горестно воскликнуть вместе с Поприщиным:
— Я не в силах, я не могу вынести всех мук... Спасите меня! Возьмите меня! Дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней. Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света!..
Совсем не случайно заинтересовался Репин трагедией гоголевского Поприщина; в этом отчетливо проявилось его духовное родство с писателем. Поэтому репинскую картину «Поприщин», подобно гоголевской повести «Записки сумасшедшего», можно оценить словами В. Г. Белинского, как «удивительную по своей истине и глубокости, достойную кисти Шекспира»...
